- Это некто Догаев, - сказал Сыч. - В восемьдесят третьем осужден на двенадцать лет за разбойное нападение в Грозном. Наказание отбывал в Инте, освобожден при странных обстоятельствах: будто бы по болезни, инвалид первой группы.
- Хороший инвалид, - буркнул генерал.
- При нем найдено водительское удостоверение на другое имя и пистолет Стечкина с сорока патронами...
- Куда поехали эти трое?
- На Авиамоторную, - Сыч стал перематывать пленку. - Остались там в квартире. А оттуда на Ленинградский проспект поехал другой человек, гражданин Турции Мараш. Личность установлена. Примерно через час в эту же квартиру на Ленинградском вместе с вещами перебрался и Кархан. Квартира хорошо охраняется, имеет радиозавесу от прослушивания.
- Штаб у них там?
- Пытаемся установить... Скорее всего, конспиративная. А эти трое через полтора часа на том же "БМВ" поехали на работу. Трикотажная фабрика по улице Вятской, принадлежит российско-турецкой фирме "Гюльчатай". На проходной предъявили пропуска...
- Куда увезли мое тело? - спросил генерал.
- В морг нашей клинической больницы... А твоего спасателя отправили в морг одинцовской больницы. Так вот сегодня после обеда труп исчез при невыясненных обстоятельствах.
- Если он исчезал из лагерей Инты, то из какого-то Одинцова... - Дед Мазай не мог впрямую спросить о дочери, а Сыч пока отмалчивался о ней, и чем дольше, тем безысходное казалась ситуация.
- На мой взгляд, Кархан поверил в твою "гибель", - заключил Сыч. - Завтра подкрепим версию сообщением в газетах, потом похороны...
- Предлагаешь ждать мне до похорон? Коля, я ведь отец!.. А есть еще мать! Можешь представить ее состояние? Тут еще похороны... Все равно действует на нервы! Я сижу взаперти, без документов. Где мои документы?
- Руководство против новой фамилии. Слишком звучная, заметная, привлечет внимание...
- Но это моя настоящая фамилия! Что значит против?!
Сыч что-то недоговаривал, что-то хотел спустить на тормозах, выполняя роль буфера между генералом и директором ФСК. Сейчас он не хотел ссоры между ними, а точнее, углубления неприязненных отношений, которые возникли еще до октября девяносто третьего. Сыч прекрасно знал отношение деда Мазая к дилетантам, к жлобствующим, надувающим щеки "верным ленинцам", которые вообще не смыслили в том деле, которым руководили. Генерал допускал, что управлять государством в процессе его реформирования может и кухарка, поскольку никто так основательно не в силах разрушить государственное устройство, кроме нее. Однако управлять безопасностью государства в любой период должны только профессионалы, ибо эту самую безопасность все время приходится строить, а не разрушать. Когда речь касалась современной политики в России, генерал становился откровенным циником, что и привело к разногласиям его с директором ФСК еще до расстрела парламента. "Членов Политбюро" уже не хватало, чтобы заткнуть все дыры на ключевых постах, в ход пошли недоучки всех мастей, "верные ленинцы" революционно настроенные кухарки, попавшие из коммунальных кухонь во дворцовые. Поэтому генерал открыто посоветовал директору распустить профессионалов из ФСК и набрать революционных матросов, которые выполнят любую его команду. После "танковой демократии" директор и последовал его совету: "Молнию" погасили, а "Вымпел" передали в ведение набирающей силу другой кухарке, управляющей МВД, прекрасно зная, что профессионалы не станут служить ей и разойдутся сами.
Теперь, ко всему прочему, получалось, что, возвращая свою настоящую фамилию, генерал уязвил "верного ленинца" еще раз. Оказывается, бывший командир элитарного, "избалованного" вниманием спецподразделения не какой-то мужик Дрыгин, а князь Барклай-де-Толли, о героических предках которого он слышал еще в школе.
Сыч давно уже не служил в спецподразделениях, отвык от элитарности и привык к аппаратной дипломатии, поэтому старался сгладить резкие противоречия отставного генерала с руководством. И делал это не из каких-то меркантильных соображений, а по своей убежденности, в чем-то противоположной, чем у деда Мазая. Сыч полагал, что высший смысл профессионализма. у оперативника - это пережить смутный период, научить, а если невозможно - "перековать", переубедить, заставить "брандмайора" работать на государственную безопасность. В прошлом директор ФСК был пожарником...
- Не горячись, Сергей Федорович, - стал срезать углы Сыч. - Фамилия в самом деле звучная, у всех на слуху. А тебе сейчас лучше быть незаметным, невзрачным, что ли... Потом можно еще раз...
- Еще раз: не хочу! - отрубил генерал. - Знаешь что, давай-ка поговорим, как в реанимации. Только теперь наоборот: ты будешь жить, а я - не знаю. И никто не знает. Потому что я потерял почти все: похитили дочь, дом, можно сказать, сам спалил. Потерял прошлую жизнь, мой подчиненный становится моим врагом, заперт в этих стенах... Осталось потерять имя - и все... Но почему я у себя дома, в России, в Москве, должен жить, как в тылу врага? Прятаться, быть незаметным? А Кархан, подданный Саудовской Аравии, живет в моем доме, как хозяин? И я должен опасаться назвать свое имя? Потому что "брандмайору" оно кажется вызывающе громким!
Сыч вскинул брови, встал, заслонил собой полкомнаты.
- Если как в реанимации, то я могу повторить, что ты говорил. Помнишь?.. "Если ты умрешь - я никогда не возьму в руки боевого оружия, напишу рапорт и уйду". Если не отыщу твою дочь, не спасу тебя, твое имя... Наизнанку вывернусь, найду и спасу! Но ты тоже не раскисай, не впадай в панику! Я выжил, потому что царапался, выдирался из смерти. А ты, генерал, скис! Обида и вызов, больше ничего!
- Я на жлобов не обижаюсь, - отпарировал генерал. - А делать вызов "брандмайору" - ниже моего достоинства.
- Ну да! Ты же князь, а он из мужиков!.. Хороший девиз на вашем княжеском гербе - "Верность и терпение"...
- Порылся, почитал, молодец...
- С верностью у тебя все в порядке, а с терпением нынче туго.
- Коля, у меня Катю похитили средь бела дня. И сделал это человек, в какой-то степени близкий, но предавший меня. Не Родину, а лично меня. О каком терпении речь? - Он сделал паузу, проталкивая болезненный ком в горле. - Меня изъяли из поля зрения, Кархан поверил... А что же с остальными? Глеба Головерова наверняка уже пасут - начальник штаба. Да всех, Господи! И всех на нелегальное? По конспиративным квартирам?.. Я ведь о другом говорю, понимаешь меня? И вот на другое у меня нет терпения.
- И я - о другом, - вдруг заявил Сыч. - Ты все еще обижаешься на "брандмайора", а он уже совершенно иной стал. Обломали мы его, обкатали, приспособили. Он пока еще мало в чем разбирается, но уже достижение - перестал нам мешать, не лезет туда, в чем не разбирается.
- Достижение!
- Напрасно смеешься, генерал. Когда не мешают - можно работать. Мы три дня подряд встречаемся с ним и говорим о тебе. Уверяю, он не тот, что был... Ты согласись, все спецподразделения - вещи все-таки элитарные. От подбора кадров до элементарного быта. Если не избаловали вниманием, то уж никогда не обходили...
- И знаешь почему? - зло усмехнулся дед Мазай.
- Знаю, знаю. Правильно, вы были заложниками у всех правительств. Бойцовых псов хозяин всегда кормит со своей руки.
- Молодец, соображаешь! И что же дальше?
- Пойди сам к "брандмайору", - вдруг сказал Сыч. - Подтолкни его. Он признал собственную некомпетентность. А главное - правомерность решения спецназа не штурмовать Дом Советов. Исчез страх перед вашей самостоятельностью...
- Да, и он снова решил завести бойцовых псов?
- Еще не решил, колеблется. Самое время подтолкнуть.
- Не пойду! - отрубил генерал. - Пусть заводит карманных собачек. Они не кусают руку хозяина.
- Сергей Федорович, "брандмайоры" приходят и уходят...
- Это я уже слышал!
- Ты профессионал. Должен быть мудрее, хитрее, что ли... Перешагни через обиду, сделай к нему первым шаг, - Сыч дипломатничал, подыскивал слова. - У всех этих "верных ленинцев" комплекс власти. Подай ему... даже не руку, а один палец. Он сам схватит твою руку и будет трясти. А ты тем временем вложи ему свои мысли, пусть он их присвоит. И сам побежит доказывать и в правительство, и в Совет по безопасности, и к президенту.
- Терпеть не могу эти аппаратные игрушки! - Дед Мазай потерянно побродил по комнате. - Не зная тебя, можно подумать, что ты обыкновенный ловкач, беспринципный угодник...
- Да, и готов прогнуться перед начальством!
- С точки зрения политика, все в порядке. Уступчивость, компромисс, консенсус... Я же не политик, а воин. Не мое это дело - подталкивать дилетантов. В жлоба хоть золотое яйцо вложи, все равно он снесет тухлое. Не верю я в их перерождение, не верю!
- Хорошо, давай отложим этот разговор, - стал смягчать Сыч. - До лучших времен. Думаю, они близко... Мне пора на службу. Пока обещаю одно - завтра привезу документы. А ты мне обещай - до похорон никаких действий, никакой самодеятельности. Дадим Кархану возможность, последний шанс.
