— Я получше придумал. Найдешь в картонной коробке. Ты только не удивляйся, я вместо твоего сто двадцать шестого — «стромберг» решил приладить. Знаешь, такие на «роверах» стоят, двойного разряжения? Умные люди говорят — шибко экономичный, и вообще…
— А фланец подходит?
— У меня уже переходник на коллекторе стоит. Так вот он, «стромберг» этот, или как его там, со всеми причиндалами в коробке из-под обуви в углу, на полке, лежит. Ты с тягами только разберись. Я у одного мужика его купил. Не новый, но в очень хорошем состоянии и с гарантией. «Волгу» он у мужика этого будь здоров! Класс, хай фай! Полный отпад. И экономичный, и прием дает — закачаешься. А у меня же движок — двадцать четвертый, «волговский».
— Ты мне это говоришь, Заяц?..
— Ну, извини, извини… — движок новый мне Борька достал и поставил, а я как-то и забыл уже.
— Заяц, ты что, совсем головой двинулся? Ты на свою колымагу еще пропеллер поставь, может, она у тебя летать начнет. И так уже — чего только не навертели на твоего «козла»! Только «стромберга» да ракетных ускорителей на нем и не хватает. Ты хоть имеешь представление, как он работает? Настраивать его как?
— Я — нет, но ты наверняка имеешь.
— Смутно, смутно…
— Борь, ну попробуй. Трудно тебе, что ли? Я все равно уже старый снял.
— Большое дело — карбюратор открутить. А «стромберг»… Принцип-то работы я знаю, но… Не думаю, что получится. Хотя… пес его знает, может и выйдет что-нибудь. Ладно. Попробуем.
Ура, уговорил Боба! Теперь он никуда, сердешный, не денется. Поломается еще для понта, но все сделает. Я же его, собаку, как облупленного знаю.
— Витя, его же в режимы вгонять надо! Соображаешь? Это же не бутылку пива открыть! — я отодвинул немного трубку от уха и не пытался спорить или что-нибудь доказывать. Пусть поговорит немного. Потрендит, и — «за работу, товарищи!»
Все хитроумные «прибабахи» на мою «телегу» исключительно Боб навешивал. Мои были только идеи, а воплощение в железе — чисто Борькино.
— Ладно, черт с тобой, паразит, сделаю. Что там еще?
— А тебе этого мало? — удивился я.
— Хватит, хватит… — Борька громко и грустно вздохнул в трубку. — Но, Витя, не в этом же дело. Мы с тобой уже два месяца не виделись. Почти два, а ты сразу меркантильно, без подхода — карбюратор, мосты-болты-гайки. Это даже не бартер, а лизинг какой-то получается. Нельзя так, Витя.
— Какие два месяца? Я же к тебе на той неделе заходил чайку попить. Напомнить, чем дело кончилось?
— А ведь, точно, во вторник виделись. В по-затот. Совсем забыл. Голова у меня, Витя, плохая стала. Наверное, старею я, Витя.
— Все стареют. Так что, не горюй. А чем наши посиделки кончились, я, в отличие от тебя, прекрасно помню: головной болью и трехдневной тошнотностью.
— С чего бы это?
— С «Агдама». С того самого портвейна халявного, которого ты три литра каким-то образом с «Арарата» притащил.
— Припоминаю, припоминаю… Я им какой-то погрузчик починил, а они со мной частично портвешком расплатились. Неплохим, отметь портвешком. Не «левый», по крайней мере. Настоящий «Агдам».
— Ну, мне этого настоящего хватило выше крыши. Слышь, Борька, я к тебе часто вот так, как снег на твою плохую голову? Говорю по буквам: очень все круто и очень, очень надо. Дошло? Паши, как папа Карло, день и ночь. И не забудь о «зеленой стошке».
— Еще раз «про любовь» вякнешь, и я тебя, засранца, вышвырну из своего сердца, — Борька обиженно засопел в трубку. — Вот так всегда: нахамим, оскорбим…
— Ну ладно, ладно. Не бери в голову, — повинился я.
— То-то… У тебя номер гаража сорок седьмой?
— Вроде бы так.
— Тогда о-кей и гуд бай — жду на вахте с объяснениями, — Боб повесил трубку.
Борька — непутевый друг моего безрадостного детства. Хотя трудно сказать — радостного, безрадостного… Наши дети сейчас на компьютерах резвятся, в олимпиадах всяких физико-математических участвуют да и Интернет им не чужд, а мы в свое время на Воронью гору в Красное Село «стволы» ржавые копать таскались. И не безуспешно — у меня до седьмого класса в тайнике «лимонка» за-ныкана была. Вполне пригодная к употреблению вещь. А у Витьки-китайца ТТ почти нержавый в дровяном сарае хранился. Правда, без какой-то важной детали — не стрелял, но с виду очень хорошая штуковина. Нас так во дворе и различали: Витька с «лимонкой» — это я, и Витька с пистолетом это — «китаец». Вообще-то, он был не настоящим китайцем, просто родился в Китае, когда его папа-летчик сражался с гоминьдановскими бандитами в небе над Сычуанем. А может, и над Суньхуньвчаем, сейчас и не вспомню уже в каком небе.
Купаться на Пороховые мы, всей кодлой дворовой наверное, лет с семи стали ездить. А на Залив и вообще класса с третьего зачастили. Да что говорить — в шестом классе у меня уже была своя лодка на острове Вольном! Настоящая четырехвесельная шлюпка с мачтой и парусом.
Беспризорщина, конечно, однако вот выросли, выучились. Нет, наше детство все же не было совсем уж безрадостным. Просто наши радости были иными. Давно это было.
А Борька… Друг детства — это не гипербола. Некоторые столь долго и не живут, сколько мы с Борькой корешим — с двух или с трех лет. В общем, как говориться в одном стишке: «Дружили еще с гражданской…». Жизнь нас свела в старом доме на Курской улице, той, что Лиговку пересекает. Потом, в середине шестидесятых, разъехались по «хрущобам», повзрослели, отчасти состарились, но корешили по-прежнему.
Борька — классный водила, был когда-то мастером спорта по автокроссу и механик от Бога, любую колымагу способен возродить к жизни при помощи молотка, зубила и какой-то матери. А мне моя «тележка» — «уазик» — сейчас могла очень понадобиться. Колеса — дополнительная степень свободы.
Самому чинить свой «козелок» — это на неделю возни, не рукастый я, а Боб за день сделает. И не просто сделает, а хорошо, талантливо, так сказать. «Стошку баксов» я ему все же всучу. Попытаюсь, по крайней мере. Он, конечно, для меня и даром сделает, но у него — тоже семья, и плюс еще вредные привычки… Точнее — привычка.
Нет, водку он пьет в плипорцию, как все нормальные люди, и не наркоша. Все гораздо смешней — он играет. Судьба играет человеком, а человек — Борька — играет с механическими однорукими бандитами на деньги. Где видит игровые автоматы — там и играет. Больной человек, одним словом.
До казино, правда, он еще не добрался — масштаб не тот. Ну, а бегов у нас в Питере пока не завели. В раньшее время, до начала великого горбачевского множественного перелома со смещением, Боб частенько играл с какими-то нехорошими дяденьками в карты и иной раз крупненько выигрывал. Потом как-то в отпуск с женой Веруней и детьми — их у него двое — поехал. Вышел из купе покурить и… за ночь, пока до Москвы поезд шел, Боб поездным шулерам спустил все деньги. И свои отпускные, и Веркины. Безропотно отдал «каталам» все до копейки. А как же? Не мальчик ведь, знал, на что шел. Вернулись тем же поездом — у Веруни, жены его, заначка маленькая была, на обратную дорогу хватило.
После того случая карты в руки он не брал. Завязал. Но против природы не попрешь — только Боб бросил карты, как раз повсюду эти игровые автоматы развелись, как плесень.
Прежде он все же с людьми играл, а сейчас с механической системой, с железяками электрическими стал тягаться. В результате последнее время Боб частенько оказывался на бобах. Каламбур, шутка такая.
«Баксов» у меня в избытке, вообще-то, не было — прикопил за год всего пятьсот, на черный день. Вот и наступил он, день этот нехороший, и чует мое сердце — это только начало.
Пятьсот баксов, конечно, не Бог весть какие деньги, но хоть что-то. Сто Борьке отдам, четыреста еще останется. Да мне еще триста разные люди должны, может быть, и отдадут. Когда-нибудь…
Да фигня все, перекручусь как-нибудь! В первый раз, что ли? А вообще-то, такого еще не было. Такое, пожалуй, что и в первый…
Надо еще и Рите — приемщице, перезвонить, предупредить, что сегодня не смогу заехать.
Позвонил. Один гудок, другой, пятый… Никто трубку не снял. Уже уехала. Сказала — до одиннадцати дома будет, а сейчас как раз одиннадцать. В такую погоду летом — грех в городе торчать.
Сразу же набрал номер своей тещи. Лида должна была там сидеть с дочкой Олюшкой, как мышь в норе. Похоже — так и было, сидела. Трубку сняла сразу же после первого гудка. Поболтали о том, о сем. Я еще немного насторожил ее, попугал чуток. Аккуратненько так, полунамеками, нюансами. Для женщин нюансы сильней, чем голая правда. Сильно уж стращать ее не хотелось, но все же, зная ее доверчивость, это было не лишним.
Лида мне сказала, что собираются с Олькой денька через два отбыть к подруге на фазенду. У той в Ломоносовском районе, еще в светлой памяти хрущевские времена, был приобретен участок с домиком в садоводстве. Ну, и славно. Пусть поживет подальше от всех непоняток! Еще предупредил Лидуську, чтобы на наш квартирный телефон не звонила, дома ни в коем разе не показывалась и меня не искала — сам позвоню, или объявлюсь в случае необходимости.
