- Это что, допрос? - продолжая веселиться, спросил Забродов.
- Если хочешь, могу организовать и допрос, - сердито пообещал Мещеряков. - На Лубянке, мать твою, в мемориальном полуподвале, где проводил допросы Феликс Эдмундович.
- Ну, чего ты кипятишься? - миролюбиво спросил Забродов. - Я же не виноват, что у твоего информатора непорядок не то с языком, не то со зрением, а скорее всего - с мыслительными способностями. Меня он, видите ли, заметил...
- Да не тебя, - проворчал Мещеряков. - Машину твою он заметил. И не он, а я. Лично я, понял? Машину заметил, а тебя не нашел.
- А, - сказал Илларион и вдруг ухмыльнулся. - Это потому, что я был на самом видном месте.
- Парадоксами развлекаешься? - проворчал Мещеряков и вдруг заорал на все кафе, словно командуя батареей:
- Официант!!!
Забродов ухмыльнулся, все присутствующие, как один, вздрогнули и обернулись, но командный голос полковника возымел действие: в отдалении возникло и стало неторопливо приближаться, лавируя между столиками, некое видение в мятой белой куртке, натянутой на грушевидный, заметно расширяющийся книзу торс.
Судя по усам и короткой стрижке, видение было мужского пола, и Мещеряков досадливо поморщился: он не любил мужчин, занятых в сфере обслуживания, по старинке полагая, что разносить напитки - совершенно не мужское занятие.
- У нас не курят, - неприветливо заявило, видение, приблизившись к столику.
- У вас еще и не обслуживают, - сварливо парировал Мещеряков. - Коньяк у вас есть?
- Нет, - покорно складывая руки на животе, ответило видение.
- Ты куда меня притащил? - набросился полковник на Иллариона.
- Я тебя никуда не притаскивал, - безмятежно ответил Забродов. - Это ты сцапал меня на улице и затолкал сюда. Тебе нужно было о чем-то поговорить.
- Ч-черт, - с чувством сказал Мещеряков. - Принесите сто пятьдесят водки, - бросил он официанту.
- Мне кофе, - все так же безмятежно сказал Илларион. - И учтите, что если вы не вернетесь до Нового года, заказ вам придется оплачивать из своего кармана.
- Переживу, - ответил официант и удалился.
Мещеряков проводил его долгим взглядом, сухо откашлялся в кулак, зачем-то подергал узел галстука, словно тот вдруг начал его душить, и снова повернулся к Иллариону.
- Ладно, - сказал он, - хватит дурака валять.
Рассказывай, кой черт занес тебя на эти галеры. Что это за место, на котором я тебя не заметил?
- Завал, - спокойно объяснил Илларион. - Нас там много было. Просто униформа настолько бросается в глаза, что на лица практически не обращаешь внимания. 1 - Ты хочешь сказать...
- "Центроспас", - сказал Забродов и вдруг смущенно заерзал на стуле, пряча глаза.
- Та-а-ак, - не в силах скрыть изумление, протянул полковник. - Вот так вот, значит... Грехи замаливаешь?
А тебе не кажется, что это попахивает маразмом?
- Грехи? - Забродов перестал ерзать и сел прямо. - Какие грехи? Если за мной и есть грехи, то замаливать их не мне.., да и вряд ли их тогда замолишь.
А что до маразма, так в прежней моей профессии его было гораздо больше.
Мещеряков снова помянул черта и растерянно замолчал, с интересом разглядывая Забродова. Ничего не скажешь, Илларион во все времена умел удивлять, но это уже не лезло ни в какие ворота. "И ведь сказать ему нечего, - подумал полковник, глядя в непроницаемо-спокойное, как у Будды, лицо своего друга, которого он никогда не мог понять до конца. - Потому что по большому счету он прав. Интересы государства - штука скользкая, а Илларион всегда любил, чтобы под ногами была прочная опора."
- Ну, куда ты лезешь? - сказал он вслух. - Ты же старый!
Забродов только ухмыльнулся в своей всегдашней манере, способной добела раскалить айсберг и заставить черепаху в ярости метаться по потолку.
- Ну и черт с тобой, - сказал Мещеряков. - Чем бы дитя ни тешилось... Я, собственно, только хотел сказать, чтобы ты не пытался, гм.., расследовать.
Не надо.
- А почему, собственно? - спросил Забродов и взял из полковничьей пачки еще одну сигарету. - Я вижу, ты что-то знаешь. Бог тебе судья, Андрей, но если я узнаю, что ты как-то причастен...
Мещеряков побледнел. Это выглядело довольно страшно: его лицо сделалось грязновато-белым, как больничная простыня. Мгновенно произошла перемена словно кто-то переключил телевизор на черно-белое изображение.
- Вот дьявол, - растерянно пробормотал Илларион. - Андрей! Андрюха, слышишь? Ну, прости дурака.
Сморозил. Мне действительно жаль. Ну, ты же знаешь, это все мой язык. Черт... Да прекрати же ты истерику, что за бабские штучки!
- Не ори, - процедил Мещеряков. Краски постепенно возвращались на его лицо, на нем даже проступил странноватый, пятнами, румянец. С-с-скотина... Дать бы тебе в рыло.
- Ну и дай, - разрешил Илларион. - Нет, я правда не против. Все равно я вряд ли что-то почувствую. Как отмерзло что-то внутри после той ночи, ей-богу.
Шаркая подошвами, к столику подошел официант, неся фужер с водкой и заказанную Илларионом чашку кофе. Поставив заказ на стол, он утвердился рядом в позе терпеливого ожидания. Забродов удивленно поднял на него глаза, криво усмехнулся и бросил на стол мятую купюру.
- Сдачи не надо, - сказал он. - Передай своему дрессировщику, что нормальные люди водку из фужеров не пьют.
- Какому дрессировщику? - спросил официант.
- Тому, который дрессирует тебя и других тюленей, - ответил Забродов. - Ступай, болезный, да не споткнись по дороге.
Мещеряков тем временем в три огромных глотка осушил фужер, шумно потянул носом и запил водку чуть теплым кофе из Илларионовой чашки.
- Гм, - сказал Забродов.
- Не переживай, - утешил его Мещеряков. Голос его звучал немного сдавленно, зато лицо уже приобрело нормальную окраску. - Все равно это был не кофе, а навозная жижа. Я даже не думал, что в Москве еще сохранились подобные местечки.
- Извини, - еще раз сказал Забродов.
- Ладно, проехали, - полковник махнул рукой.
На часы он больше не смотрел. - Только скажи мне: что ты имел в виду, когда намекал на мою причастность к этим взрывам?
- Я верю, что лично ты здесь не при чем, - быстро ответил Илларион.
- Веришь? Вера, брат, это такое дело... Но тем более. Значит, я чистенький...
- Лично ты, - вставил Илларион. - Ну, не знаю... может быть, и все наше управление. Все-таки мы - внешняя разведка, а внутренние дела проходят по другому ведомству... Гексаген, Андрей. Дома взрывали гексагеном, а его не приготовишь в домашних условиях и не купишь на колхозном рынке. Это тебе не тротил.
- Н-да, - сказал Мещеряков. - Буквально то же самое я на днях слышал по телевизору.
- Телевизор не смотрю, - отрезал Илларион, - но уверен, что это сообщение прошло не более одного раза.
Так? Уверен, что так. Можешь проверить.
- Уже проверял, - неохотно признался Мещеряков. - Так оно и есть.
- А откуда им позвонили, ты не узнал? Впрочем, можешь не пытаться все равно не скажут. И потом, я все-таки не хочу верить, что доблестная ФСБ решила таким образом подогреть патриотизм. В общем, можешь не беспокоиться, ничего расследовать я не собираюсь.
- Вот и слава богу, - сказал Мещеряков. - Не лезь в эту мясорубку. Честно говоря, я тебе даже немного завидую. Ты все-таки большой хитрец, Илларион.
Умудрился пролезть в святые, когда все остальные по уши в дерьме. В общем, занимайся своим делом и ни во что не встревай, а то еще пристрелят ненароком.
- Знаю, - Илларион скривился. - "Вихрь", "Антитеррор". Массовое выселение из Москвы брюнетов в кепках.
- Тес! Ни слова про кепки! - предостерег Мещеряков, приложив указательный палец к губам и страшно выпучив глаза.
Илларион вгляделся в эти глаза и с удивлением понял, что полковник пьян.
- Ну, Юрия Михайловича брюнетом не назовешь, - сказал он. - А ведь ты готов, Андрей. Как это я не заметил, что ты еще раньше набрался?
Полковник тяжело помотал головой.
- Ничего я не набрался, - сказал он. - Просто не сплю четвертые сутки, а годы уже не те. Помнишь, как раньше?.. Неделями.., месяцами, черт подери!..
- Годами, - сказал Илларион. - Не смыкая глаз и не слезая с седла. Пойдем, провожу тебя до машины, а то шофер не узнает.
Глава 7
На следующий день после похорон Антонины Андреевны Снеговой старший оперуполномоченный капитан Нагаев вышел из дверей отделения и закурил, невольно ежась под порывами сырого холодного ветра, дувшего вдоль улицы и заставлявшего поверхность грязных луж талой воды собираться похожими на стиральную доску морщинами.
Нагаев поставил торчком воротник кожаной куртки, поглубже надвинул подбитую овчиной кепку, жалея, что у нее нет наушников, и шагнул с крыльца, сразу же угодив обеими ногами в лужу. Левый ботинок немедленно дал течь. Капитан коротко выматерился - весь тротуар, насколько хватал глаз, представлял собой сплошное серо-коричневое месиво из талой воды и готового вот-вот превратиться в нее снега, так что о сухих ногах можно было забыть.
Разбрызгивая талую жижу, Нагаев миновал уныло стоявший на приколе возле тротуара "уазик", из-под капота которого привычно торчал широкий зад водителя Купцова. Эта парочка - Купцов и его машина, - давно просилась на холст. Капитан подавил искушение пнуть Купцова под зад и прошлепал мимо "уазика" к тому месту, где была припаркована его коричневато-золотистая "десятка", оформленная на имя проживавшей где-то за Уральским хребтом двоюродной тетки. Это, конечно, был не "мерседес", но Нагаев вполне резонно считал, что слишком высовываться не стоит: его время раскатывать на крутых иномарках еще не наступило. Главное, считал капитан Нагаев, - это перспектива, точнее, ее наличие.
