Мартынов недовольно поморщился, развел руками и тут же опустил их беспомощно.
— Вот ведь, затешется один такой дурак в милицию, — покачал он головой и сделал пометку в календаре. — Гнать таких в три шеи надо…
— Ну, я пойду, — сказал Дубровин.
Он отправился в следственный, полчаса ругался там, потом читал в Министерстве «личное дело» Ведерникова.
Он листал пожелтевшие страницы, но не видел букв, не видел строчек. Он видел тусклые черные глаза бандита, мальчишку, сбитого машиной, худенькую фигурку матери у изголовья, видел забинтованное лицо Ольховской и слышал крик Олежки.
И еще он думал о том, что когда они поймают Глухаря, когда следователи по отдельным крупицам и кусочкам восстановят истину, помогая себе где силой воображения, а где неопровержимыми доказательствами, когда эксперты начнут припирать его к стенке, — как он станет изворачиваться, попытается спрятать концы в воду. И как начнется тогда эта железная игра на нервах, в которой не выдерживает слабый.
Обедать Дубровин поехал в старый город.
На базаре он обогнул высокую арку центрального входа, узким сырым переулком пробрался мимо длинных лотков, где торговали солеными помидорами и квашеной капустой — прямо к шашлычной.
Он любил эту шашлычную в центре базара. Здесь готовили отличный чай, замечательные лепешки, посыпанные маком. Сюда приходил Дубровин иногда в воскресенье с женою, а то и с Александром Ильичом. Ему нравилась эта обстановка — прокопченный потолок, вечный дымок, клубящийся вдоль стен, гортанные выкрики шашлычника, звон чайников, стаканов, рыночная сутолока. Он подолгу мог сидеть за чашкой чаю и так глядеть на бесконечное движение вдоль лотков, на торговцев, снующих с подносами и на все лады расхваливающих свой товар. Дубровин здесь отвлекался, отдыхал. Однако, пора в аэропорт спешить. «Встречать» Бармашева.
…Машина выехала к окраине города. Остались позади кольца трамвайных линий, лязганье тормозов на сжатом воздухе, светофоры, подмигивающие то красным, то зеленым. Не блестят дуги синих троллейбусов, не шумят оживлением перекрестки. Звуки здесь совсем другие, своеобразные. Иногда откуда-то из глубины аэродрома, оттуда, со стороны ангаров, поднимался и нарастал мощный гул. Он нарастал, накатывался, как прибой, и когда достигал высшей силы, когда начинали подрагивать стекла у стоящих на остановках автобусов, казалось, что сейчас что-то взорвется и взлетит на воздух. На аэродроме привыкли к таким звукам — это прогревают или испытывают моторы. Если на бетонированную площадку садится серебряная махина ТУ-104, рев стоит ничуть не меньше. Ураганный шум. И потом долго звенит в ушах. Будто сразу повысилось кровяное давление.
Константину Дубровину шум аэропорта нравится. Ему здесь все любо — и сизокрылые лайнеры, и веселые крепко сбитые летчики, и милые стюардессы, и толпы людей, охваченных ветром прощаний и встреч.
Старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан Дубровин тоже ждет. Но встреча не будет радостной. Хотя бы потому, что тот, кто прилетает, меньше всего хочет, чтобы его ждали.
…Открылась боковая дверца самолета. Пассажиры спускаются по лесенке. Один, второй, третий, четвертый… Все шагают одинаково, у всех усталые улыбки, в руках чемоданы. Дубровин оглядывает всю лестницу сразу, но видит только четвертого. Четвертому лет сорок. Он худощав, смуглолиц, высокого роста, хорошо одет. Только почему он один, где же его спутница?
Пассажир спускается спокойно, глаза его не ищут в толпе родственников или друзей. Внешне — вернулся человек из деловой поездки. И только Дубровин чувствует напряженную осторожность смуглолицего. Он чувствует в нем осторожность опытного канатоходца, в сотый раз ступающего на тонкую проволоку. У смуглолицего из багажа — лишь чемодан. Этот чемодан интересует Дубровина. Вернее, содержимое его. Там, по всем предположениям, золото. Надо узнать, куда же понесет его смуглолицый, кому отдаст?
Вот он поднялся по ступенькам, зашел в стеклянный холл, купил бутылку лимонада. Пьет медленно, и так же медленно, изучающе скользит его взгляд по залу. Взгляд описал круг и вернулся к исходной точке. Смуглолицый оглядел очередь за бутербродами. «Кто этот мужчина, в самом хвосте очереди? Под легкой парусиной тужурки угадываются стальные мышцы. От такого не уйдешь. Мертвая хватка у парня, наверное… А это кто, что у крайнего левого столика? Выпил «Ташкентскую» и стоит курит. Чего он курит? Здесь же нельзя курить…»
Снова заскользил взгляд, ощупывая каждый столик, и снова вернулся к началу. Кажется, все в порядке.
Но одного не заметил смуглолицый — у входа в закусочную, там, где стекло сливалось с глянцевитой облицовкой, стоял капитан Дубровин. Слабый ветер раздувал парусом его белую финку. Капитан исчез за вращающейся дверью. Вышел из здания аэропорта. Сел в светло-коричневую «волгу», стоявшую на остановке такси.
А вскоре на высоких ступенях появился смуглолицый. Он постоял с минуту, словно решая, в какую сторону идти, а потом решительно направился к стоянке такси.
— Поедешь за машиной, на которую сядет человек с красным чемоданом, — тихо сказал шоферу Дубровин и откинулся на сиденье.
Шофер понимающе кивнул.
А смуглолицый уже хлопнул дверцей зеленого такси, и машина тронулась. Она вычертила невидимую дугу на асфальте и замелькала между деревьями широкой аллеи. Дубровин был спокоен. Только одно волновало его — машина должна следовать за зеленым такси на приличном расстоянии. Чтобы не было никакого подозрения. Дорога сейчас повернет направо, потом выпрямится и пойдет в гору, через полотно железной дороги. А скоро поезд должен идти. Смуглолицый может проскочить. И тогда все сорвется.
— Быстрей, — торопит капитан шофера.
И тот молчаливо переключает скорость.
Белая стрелка спидометра пропускает одну цифру, вторую. Белая стрелка спидометра лезет вверх. Напрасно! Полосатая балка шлагбаума падает на дорогу. Замирают машины — длинная цепочка их растет и растет.
А зеленое такси уходит. Уходит смуглолицый. Уходит Бармашев. В красном чемодане у него рубины и золото. Надо проследить, кому он передаст их.
Дубровин нетерпеливо поглядывает. То налево, то направо. Поезда еще нет. Когда он будет? Капитан волнуется не на шутку. Слух и зрение обостряются, как всегда бывает в минуты опасности. Смуглолицый на той стороне шлагбаума. Уходит смуглолицый с красным чемоданом.
Ждать больше нельзя!
— Поезжай в гараж, Вася, когда поезд пройдет, — крикнул он шоферу, выскакивая из машины, и юркнул под шлагбаум. На секунду остановился, перескакивая взглядом с машины на машину. У обочины примостилась «победа». Капитан раскрыл дверцу и предъявил удостоверение.
— За зеленым такси, — выдохнул он. — Надо догнать.
Деревья неслись навстречу ураганом, скакали назад дома, промелькнули высокие корпуса института, вот осталась позади «Петровская дача». Но такси не было. Вообще, впереди не было ни одной машины.
«Победа» попалась заезженная. Она скрипела и задыхалась. Ей не хватало дыхания. У железнодорожного моста капитан чуть не закричал от радости: впереди маячила зеленая «волга». Номер тот же. Ну, вот и отлично. У Дубровина отлегло от сердца. Теперь главное — не упустить «волгу» из вида.
Вот и центр города. Ослепительными брызгами сверкает неугомонный фонтан, блестят полировкой ряды машин, выстроившиеся у гостиницы.
Зеленое такси подстроилось в ряд. Дубровин замер — смуглолицый не должен останавливаться в гостинице. Но что это? Человек вышел из такси и поднимается по ступенькам. Чемодана у него нет. А на глазах очки. Не темные, а прозрачные, роговые. Но при чем тут очки? Нелепица. У смуглолицего зрение, как у орла.
Да это и не смуглолицый совсем! У этого лицо бледно-желтое, конторское. Дубровин расспрашивает шофера такси. Да, смуглолицый сошел сразу же за «Петровской дачей», как только этот в очках сел. Куда пошел? Да, кажется, в сторону парка.
Ну и дела… В конце концов, насмешки товарищей по отделу не так уж страшны. Хуже другое — ушел. Да, конечно, капитан мог «взять» смуглолицего еще в аэропорту. Но ведь важно не это. Важно установить связи. Узнать, куда «идет» золото.
Весь день и вечер, носился Дубровин с дружинниками по городу. Но пользы это не дало. Смуглолицый как в воду канул. Дубровин представил: где-то холодные трясущиеся руки приняли золото, отсчитывают деньги. Только у смуглолицего руки не трясутся. Крепкие жилистые руки у него. А глаза черными угольками застыли под бровями. Разве ж для добрых дел нужно золото этим людям? Куда оно скользнет дальше? Дубровина охватывает злоба. Ну, ничего, все меры примем — не ускользнет. Последний свой рейс совершил зубной техник.
«Дорогой товарищ Дубровин! Помните: два года назад я впервые появился у вас? Вы звонили на завод и просили устроить меня на работу. А ведь я бродяга. Да еще освободился из колонии.
