…Зеча и Бугаец, которым путь в кассы был этим ранним утром заказан, решили попытать счастья именно у восьмого вагона, исходя из сугубо меркантильных соображений – тот непосредственно примыкал к вагону-ресторану. Переговоры с проводником продолжались минут десять кряду, и все это время на холеном лице служителя железнодорожных муз отображалась исключительно одна эмоция. Та, что в простонародье именуется как «и хочется, и колется».
– …Ну, даже не знаю, мужики. У нас тут милицейская бригада сопровождения едет. Еще и ревизоры через раз нахаживают.
– Братан, выручай! – с жаром продолжал увещевать Бугаец. – Если мы с корешем завтра не попадем в Питер и не выправим себе продление паспортов моряка, следующая путина пройдет без нас. Дети голодными останутся, понимаешь? Обещаю, если дело выгорит, мы обратно этим же поездом поедем! И такую тебе поляну накроем! У-у!
– Ладно, – сдался проводник. – Сколько дадите?
– А сколько надо?
– По две штуки. С носа.
– Не вопрос, – кивнул Зеча и полез в карман за деньгами.
– Ты че, совсем охренел? В вагоне отдадите.
Проводник прошествовал внутрь, и приятели конспиративно нырнули следом. Открыв техническое купе на двоих, его хозяин первым делом опустил книзу тяжелую штору, дабы скрыть напросившихся в поездку пассажиров от случайных и завистливых глаз.
– Поднимете, только когда поедем, – распорядился он. – А теперь деньги давайте. – Зеча достал из портмоне купюру. – О как?! Мужики, а у меня с пятитысячной сдачи пока нет.
– Без проблем.
– Тогда располагайтесь, – впервые подобрел лицом проводник, втайне предвкушая, что по прибытии щедрые мореманы в спешке забудут про пресловутую сдачу. – Белье чистое. – Он покосился на горлышко бутылки, торчащей из пакета Бугайца. – Стаканы здесь, в шкафчике. Я вас тут закрою…
– Не понял? – выгнул бровь Зеча. – Что значит «закрою»? А в сортир там, в ресторан сходить?
– Не нужно вам лишний раз по вагонам шататься. Тем более в ресторан. А по нужде… Буду к вам периодически заглядывать.
– И выгуливать?
– Во-во, как собак, – буркнул Бугаец.
– Если не устраивает, могу вернуть деньги. Как говорится: вот бог – а вот порог.
– Спокойно, господин железнодорожник. Мы просто пошутили.
– Дома будете шутить. С тещей, – проворчал проводник и вышел из купе.
Щелкнул замок, и приятели оказались в кромешной темноте.
– А через сколько мы отправляемся?
– Минут через десять.
– Скорее бы. А то чувствую себя все равно как в ШИЗО: без окон и под замком.
– Сплюнь.
– Не, не буду. По такой темени могу случайно в тебя попасть. Слышь, Зеча? А наш проводник – суровый товарищ.
– Абнакнавенный.
– Чур, моя верхняя будет. Не возражаешь?
– Мне все равно.
– Э-эх, хорошо еще, что заранее догадались жратвой затариться. А то бы сутки голодными ехали… Жалко только, что пирожки заканчиваются – всего два осталось. Хочешь, поделюсь?
– Да задрал ты меня своими пирожками!
– А чего ты тут разэтосамился-то? Не хочешь – как хочешь. Чего вопить-то?
Бугай на ощупь нашарил в сумке пакет молока, острыми зубами отгрыз уголок «тетра-пака» и принялся с аппетитом поглощать пирожки, запивая их молоком. Он вообще был из породы любителей пожрать от пуза. В любой обстановке и при любом удобном случае.
А пока нет войны, каждый случай – удобный…
Санкт-Петербург,
18 сентября 2009 года,
пятница, 14:22 мск
Вняв увещеваниям Жмыха, накануне вечером Андрей вместе со своим нехитрым скарбом переехал на пустующую полковничью дачу. Скарб без проблем уместился в две дорожные сумки, к которым приплюсовалась магнитола и коробка с дисками.
Отмирающая деревенька Клишино представляла собой два десятка домов, расположенных по обе стороны раздолбанной грунтовки, начинающейся от трассы М11 (Е20) «Нарва» и уходящей… Да шут ее знает, куда она вела, эта дорога, по которой раз в час, не задерживаясь, промахивали случайные, возможно даже что и заплутавшие машины! Некогда добротный, а ныне требующий если не капитального, то основательного ремонта дом Павла Андреевича стоял последним в линейке таких же доходяжных творений деревянного зодчества. Сразу за домом начинался лес – глухой и непролазный. Словом, такое жилище могло бы стать идеальным местом для аскета-философа или писателя-надомника. Но увы! Мешечко являл собой животное не только социальное, но и служивое. А потому возникшая отныне перспектива ежедневневного совершения авто-марш-бросков до города и обратно, мягко говоря, напрягала. Вот только иных вариантов на его жизненном горизонте пока не маячило. Впрочем, кто как не он сам оказался тому виной?
Ольгин телефонный звонок застал Андрея на узкой деревянной лежанке в тот момент, когда он мучительно размышлял над концептуальным вопросом «вставать или еще часок погодить?». После разговора с Прилепиной ответ нарисовался сам собой. Наскоро собравшись, встревоженный Мешечко подорвался в город и, не заезжая в контору, сразу поехал к «опушникам»[52]. Там он в течение часа, матерно горячась и горячечно матерясь, обосновал-таки необходимость оформления внеплановой срочной заявки на наружное наблюдение. «Срочно», по местным меркам, означало «в течение трех дней», но в сложившейся ситуации – и то хлеб.
Решив вопрос с «опушниками», Андрей махнул на Московский вокзал к «транспортному оперу» Лисицыну. Обратно повезло – застал на месте и тверёзого. Так что совместными усилиями они связались с милицейской бригадой сопровождения поезда «Мурманск – Санкт-Петербург», и старший наряда клятвенно пообещал «приглядывать за девочками». Только теперь немного успокоившись, Мешечко впервые за день перекусил в вокзальной кафешке, после чего выдвинулся в госпиталь ГУВД: навестить Жмыха, а заодно «о делах наших скорбных покалякать»…
– …Так когда, говоришь, Ольга тебе позвонила?
– В половине восьмого, из поезда. Правда, обстоятельно переговорить не получилось, связь в движении отвратительная.
Павел Андреевич и Мешечко снова сидели в просторном холле – в тех же самых креслах и под всё так же бубнящим об инновациях и нанотехнологиях телевизором, словно бы и не минуло между их больничными посиделками трех суматошных, наполненных нескончаемым потоком событий дней. А если еще добавить сюда подавленное состояние собеседников, на душе у которых по-прежнему было тревожно и пакостно, ощущение дежавю являлось практически стопроцентным.
– Все-таки зря она в местное УВД не обратилась, – неодобрительно покачал головой Жмых. – Глядишь, и взяли бы голубчиков. По горячим следам.
– Да никто бы никого не взял!
– Полагаешь?
– А то я не знаю наших доблестных коллег? Ночью они бы всяко суетиться не стали. А к утру, я так думаю, этих парней давно и след простыл. Не удивлюсь, если сейчас они уже где-нибудь на подступах к Питеру. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не накликать.
– Удалось что-то дополнительно подсобрать?
– Не особо. Правда, люди Игнатковича мне подтвердили, что оба действительно служили в спецназе. Причем умудрились поучаствовать как в первой, так и во второй чеченских кампаниях. В первую срочную оттянули, а вторую – уже по контракту.
– А заход через Литву?
– Связь Зечи с Литвиным, в принципе, подтверждается. Вот только характер взаимоотношений до конца не ясен.
– Это как?
– По информации ребят из УУРа, в последние годы Зеча отвечал у Литвы за все силовые акции, – пояснил Мешечко. – В свою очередь эфэсбэшники считают, что тот всего лишь брал заказы. И не у одного только Литвы.
– А якоря какие имеются? Семьи, квартиры?
– Зеча не женат, постоянного места жительства в городе не имеет, предпочитает менять съемные квартиры. Люди, которые немного в теме, характеризуют его дерзким, скрытным, удачливым. Последнее, пожалуй, верно, поскольку судимостей у Зечи нет. Равно как и у Бугайца. Но у того есть жена, двое малолетних детей и двушка-«хрущевка» на Счастливой.
– Тогда, может, имеет смысл…
– Задание на «наружку» за хатой Бугайца я сегодня с утра пробил.
– Молодца! На ходу подметки рвешь! – одобрительно крякнул Жмых.
– Стараюсь оправдать почетное звание «юного жмыховца».
– Ну-ну… Значит, получается, девчонки приедут завтра?
– Да, поезд приходит на Ладожский вокзал в 12:11.
– И куда думаешь на сей раз прятать?
– Похоже, что кроме как к себе на дачу… Пардон! К вам на дачу, – поправился Мешечко. – Других вариантов не вижу. Кстати, Пал Андреич, забыл поблагодарить: устроился по-королевски. Вот только дорога там… Вусмерть разбита.
– Есть такое дело. Но, сам понимаешь, это ведь не садоводство какое, а всего лишь убогая, в смысле богом забытая деревня. Там сейчас вообще кто-нибудь обитает? Кроме тебя?
