Алина Егорова - Медальон сюрреалиста

Арина слушала и кивала.

— А что же тебе интересно?

— Не знаю. Прикинь, сам не знаю! Моряком быть уже не хочу, потому что я хотел им стать для того, чтобы мотаться в загранку и получать кучу бабок. Романтика в виде соленого ветра меня уже не вставляет. А бабки и все ништяки я и так имею. Вот в чем засада. Мне подали все на блюдечке, тем самым убили во мне желание к чему-то стремиться. Короче говоря, меня не радует шоколад, потому что я им обожрался!

— А ты откажись от отцовского покровительства и зарабатывай сам.

— Не-е-е. Это будет поступок идиота. Отказаться от бабок и идти пахать ради них же, разве не идиотизм? Нет такой работы, которую я захочу делать ради самой работы. Вот у тебя нет денег, зато есть мотив их зарабатывать. И ты знаешь, в этом я тебе завидую.

— И у тебя есть мотив зарабатывать. Чтобы было еще больше, чем есть сейчас.

— А я не умею зарабатывать. Отец умеет, а я нет. И мне не надо больше! Мне хватает!

В тот день Арина вернулась домой утром, когда по городу уже громыхали трамваи и по улицам торопливо шагали редкие прохожие. Работодатель сам ее отвез домой; он не приставал и не напрашивался зайти на чай. Арина даже немного обиделась. Получается, она рожей не вышла, чтобы к ней приставали.

«У него и без меня девиц хватает, — думала Арина, засыпая. — Странные все-таки условия работы. Завтра никуда приходить не надо. А когда надо приходить — неизвестно, сказали, что позвонят».

Следующий раз из «Империи» позвонили через три дня. Секретарь красивым голосом попросила быть к десяти.

С документами, одетая в строгий деловой костюм, без пятнадцати десять Арина шла через двор «Империи», но у входа ее перехватил Аркадий.

— Прошу, мадемуазель! — распахнул он перед ней дверцу своего «БМВ».

Садясь в машину, Арина поколебалась: сказать, что ее вызывали к десяти? Возможно, будет ждать кадровик для оформления документов. Арина промолчала.

— Мы едем в Лисий Нос? — поинтересовалась девушка, когда автомобиль мчался по Кантемировской улице в сторону Полюстровского проспекта — в противоположную от поселка сторону.

— Нет. На площадь Калинина, в одно место, — туманно ответил Аркадий. Он решил, что и так все понятно.

— Что за место? — выдержки Арины хватило на десять минут.

— Хата одного барыги.

Арина насторожилась. Происходящее ей очень не нравилось, она рассчитывала на нормальную работу дизайнера с сидением в офисе, отчетами, совещаниями, выездами на объекты, но никак не с поездками в какие-то сомнительные места и ночными посиделками в ресторанах.

— Какого еще барыги? Зачем мне туда ехать? И вообще, меня не оформили на работу, зарплату мне никто не платит, так что не вижу причин продолжать эту поездку. Остановите машину!

Арина хорошо понимала, что ее демарш может очень не понравиться Меньшикову и что после такого заявления работа в «Империи» ей не светит. Но какими бы заманчивыми ни казались перспективы, происходящее не укладывалось в рамки нормы, и девушка не желала, чтобы с ней так обращались.

Продолжая движение, Аркадий полез во внутренний карман пиджака, достал оттуда бумажник, извлек из него деньги и положил на колени Арины.

— Это аванс. Что смотришь? В «Империи» всем зарплату в конверте платят. Тебе мало?

— Нормально, — вымолвила девушка. Денег для аванса было более чем «нормально». — Только я бы хотела получать деньги за свою работу. За работу дизайнера, — уточнила она.

— А я тебе и плачу за работу. Сейчас мы приедем к барыге, и ты поможешь мне выбрать вазу в венецианском стиле. Я в этих стилях не шарю: мне один хрен, что венецианский, что чилийский, что еще хрен знает какой, а батя хочет, чтобы у него в гостиной была Венеция.

Информация о том, что ей предстоит дизайнерская работа, Арину успокоила. Тем более что венецианский стиль она любила.

Пошел второй месяц, как Ариадна Металиди работала в «Империи». График и обязанности у нее были расплывчатыми. За все это время на «работу» она выходила не больше десяти раз и все время в компании с Аркадием. Исполнительный директор к изящной фигуре Арины рук не протягивал, но вел себя с ней как с подругой: говорил «ты», возил по увеселительным мероприятиям и ресторанам, где, хмельной и праздный, он размышлял о жизни. Арина держалась корректно. Все, что она себе позволяла, — перейти с работодателем на «ты» и иногда, по ситуации, ему дерзить. Было непросто балансировать между ролью подчиненной и подружки.

Арина к Аркадию испытывала противоречивые чувства. Манеры исполнительного директора ей не нравились: с людьми пытается изобразить своего парня, при этом смотрит свысока; ему присущи чрезмерная развязность и, главное, отсутствие всякой цели. Жизнь Аркадия — вечный выходной. Причем красивый выходной. Но, черт возьми, какой же он привлекательный! Этот его обжигающий взгляд! Он часто останавливал на ней свой откровенный взгляд и замолкал. В такие моменты Арина чувствовала, как ее тело покрывается мурашками. Она многим нравилась, многие смотрели на нее с вожделением, но в ответ она ничего не чувствовала, разве что иногда неприязнь. Арина не любила, когда интерес ограничивается физиологией, по ее мнению, прежде всего должна быть духовная близость. Аркадию ничего не стоило запустить пятерню к ней под юбку, когда они сидели в его автомобиле, или прижать к себе в каком-нибудь клубе. Она была ему доступна, но он этим не пользовался. Созерцал. И слава богу! Иначе она непременно засветила бы ему куда-нибудь своими острыми коленями или локтями. Удар получился бы весьма чувствительным. После чего с работой пришлось бы распрощаться.

Арина понимала, что Меньшиков ее выбрал себе в компаньонки отнюдь не из-за ее профессиональных навыков и, увы, не из-за неземной красоты — вьющиеся вокруг Аркадия девицы были одна другой прекраснее. Почему он остановил свой выбор именно на ней, девушке, безусловно симпатичной и интересной, но не сногсшибательной красотке, Арина объяснила себе блажью. На ценителя ее тонкой души Аркадий походил меньше всего. И не интересовался он ее душой вовсе! Этот молодой сибарит любил поговорить в основном о себе. Избалованному сыну владельца корпорации захотелось разнообразия — иначе объяснить превратность судьбы, по которой она проводит время в компании Аркадия Меньшикова, Арина не могла.

Время шло, и все менялось — в том числе и отношение Арины к своему необычному работодателю. Девушка уже спокойно воспринимала свой непредсказуемый график и ничем не объяснимые, кроме прихоти, распоряжения Аркадия ездить с ним по вечеринкам; она перестала его опасаться и даже начала ему сочувствовать. У Аркадия было тяжелое детство, он рос на улице, ни любви, ни воспитания не получил. Роскошь, которой он обладает теперь, вряд ли восполнит ему тяготы прошлых лет.

Иметь большую квартиру, заставленную шикарной мебелью, статуэтками, сувенирами и хрустальной посудой; огромный телевизор, дорогой автомобиль, дачу, ворох брендовой одежды; непременно завести семью с двумя-тремя детьми, пользоваться уважением коллег, ездить к морю два раза в год и в офисе хвастаться фотографиями на фоне пальм. Все это уже не модно. Нынче в моде эстетика: красивая одежда, красивая еда, красивое тело и красивая жизнь. Провести уик-энд в Праге, а новогоднюю неделю в Альпах на горнолыжном курорте вместо лежания у телевизора и хождения по гостям. Привезти из Амстердама тюльпаны, съездить в июльскую жару в Норвегию на фьорды, а не на дачу в пригород; ходить в кафе для того, чтобы выпить кофе с печеньем на летней террасе, а не чтобы плотно поесть. Заниматься танцами и йогой, посещать бассейн, разбираться в искусстве, вечерами сидеть на украшенном цветами балконе и смотреть, как на город опускаются сумерки. Работа должна быть исключительно умственная, со свободным графиком, непременно высокооплачиваемая и творческая, семья возможна, но не обязательна. В приоритете свобода, наслаждение жизнью, созерцание прекрасного. Жить сейчас, а не в будущем и в полную силу. Так считала Арина и к этому стремилась. Она любила и ценила эстетику, эстетика ей была к лицу. Стройная, изящная, с длинными красивыми ногами и тонкими руками, Арина походила на фарфоровую статуэтку, девушка гармонично смотрелась в утонченной богемной обстановке.

Аркадий из-за своих замашек сибарита походил на эстета. Он выглядел привлекательнее работяг и среднестатистических клерков, прилежно топающих каждый день в свои скучные офисы. В его лености и вальяжности было своеобразное очарование. Аркадий мог себе позволить не думать о деньгах и не работать вообще. Он был свободен. Свобода притягательна, она делает человека не таким, как большинство, а то, что недоступно большинству, всегда в цене.

Постепенно — шаг за шагом — они сблизились. Со свойственной пролетариату прямотой Аркадий предложил расписаться. Так и сказал: давай распишемся. Не «будь моей женой» или хотя бы «давай поженимся», а «давай распишемся» — просто, по-деревенски, без всяких словесных красивостей и расшаркиваний. Они тогда возвращались с вечеринки, прогуливались по набережной, наблюдая, как на рассвете соединяются крылья мостов. Арина не сразу поняла, о чем идет речь.