Начало ноября выдалось таким же слякотным и пасмурным, как и весь октябрь, и эта погода полностью соответствовала Тониному настроению. Правда, она старалась не показывать своей хандры мужу, потому что у Виктора подходило к концу его строительство, а в такое время, по опыту известно, лучше его не раздражать. Какие-то многочисленные комиссии выводили его из себя, он беспрестанно разговаривал по телефону и даже за ужином клал его рядом с собой на стол, что ее очень сердило. Но возражать она не решалась. Помимо всего прочего, Тоня хорошо помнила их последнюю ссору.
Виктор добился своего — она теперь боялась ругаться с мужем, поэтому они совсем не ссорились. Но легче Тоне не стало. Если раньше, просыпаясь, она подходила к окну и смотрела на голые, без листвы, яблони и маленькую рябинку с красными кистями, то теперь ей не хотелось ни подходить, ни смотреть. К тому же в утреннем сумраке очертания деревьев с переплетенными черными ветками еле виднелись, а ягоды на рябине были неразличимы. Из-за этого казалось, что она покрыта беспорядочными оранжевыми мазками. Правда, потом, когда Тоня выходила на крыльцо и вдыхала мокрый, словно пропитанный капельками дождя осенний воздух, она на некоторое время чувствовала то же, что и в сентябре, — беспричинную радость просто оттого, что она живет в этом доме, стоит в этом саду, проводит рукой по мокрым стволам деревьев. Но радость приходила все реже и реже, а в последнюю неделю почти постоянным стало состояние недоумения и испуга. Причина была в ее здоровье.
После возвращения от Рыбкиных и последовавшей стычки с мужем Тоня приняла окончательное решение: она должна родить ребенка. Тоне хотелось мальчика, и чтобы он был похож… на Виктора, сказала было она самой себе, но потом поняла, что это неправда. Нет, ей не хотелось, чтобы ребенок был похож на мужа. Ей хотелось… Да глупость, ей-богу, глупость, просто такая ерунда, что стыдно признаваться даже самой себе! Поэтому она и не признавалась до тех самых пор, когда, открыв ящик старого комода, чтобы достать оттуда какую-то тряпку, не увидела ту самую фотографию. Оказывается, Виктор положил ее обратно, а она и не знала. Тоня неприятно удивилась.
В тот день, когда она нашла ее, почти полтора месяца назад, и торжественно выложила карточку перед мужем после ужина, ожидая восторга и благодарности, Виктор повел себя как-то странно. Он, конечно, рассмотрел фотографию, даже сказал что-то по поводу Кольки с Сашкой, но в целом… в целом он… Слово никак не подбиралось. Не заинтересовался! Да. Он не заинтересовался, что было удивительно. Повертев карточку в руках пару минут, Виктор отложил ее в сторону, а вечером, когда Тоня собралась мыть посуду, ее на столе уже не было. Она решила, что фотография осталась у него, и теперь стояла удивленная перед выдвинутым ящиком, из которого пахло лавандой. На маленькой малиновой кофточке лежала фотография, с которой улыбались шестеро подростков, а седьмой смотрел открыто и спокойно, но без улыбки. Снова разглядывая ребят, Тоня неожиданно призналась самой себе в той ужасной глупости, в которой не могла признаться до сих пор, пока не посмотрела на этого седьмого. Ей хотелось, чтобы малыш был похож на него.
Тоня даже покраснела. Да, ей хотелось, чтобы у нее родился такой же серьезный, спокойный мальчишка, который обязательно, она точно знала, будет очень ласковым к ней. Конечно, мальчишки не должны быть очень ласковыми, но ей все равно хотелось. И пусть он будет с таким же открытым лицом и серыми глазами. Правда, по фотографии не понять, какого цвета глаза у мальчишки, но Тоня была уверена, что серого.
«Глупостями ты, моя милая, занимаешься, — произнес у нее в голове осуждающий голос. — Хочешь ребенка рожать — быстренько отправляйся к врачу, как Виктор советует». Что ж, совет был правильный, потому что с ребенком могли возникнуть сложности — Тоня никак не могла забеременеть.
А на следующее утро после похода к Рыбкиным она проснулась от боли внизу живота, да еще обнаружила кровь на простыне, хотя до месячных было еще далеко. Боль отзывалась где-то в голове, а временами начинала скручивать все тело. Промучившись полдня, Тоня не выдержала и добрела до соседей. К счастью, Аркадий Леонидович оказался дома. Увидев ее бледное, измученное лицо, он расспросил о причине недомогания и выдал Тоне упаковку желтоватых таблеток с указанием, как именно принимать. Тоне было так плохо, что она, всю жизнь внимательно изучавшая инструкции к любым медикаментам, даже не посмотрела название лекарства. Но оно помогло, и на протяжении последующих трех дней Тоня глотала по утрам горькие таблетки, а затем отлеживалась полчаса на диване, ожидая, когда уйдет боль.
Наконец ее страдания закончились, и она почти забыла о случившемся, списав неприятность на капризы организма. «Ребенка нужно рожать, — в сотый раз думала она, — и заниматься ребенком». Ее настрой на беременность был таким сильным, что по утрам она иногда с удовольствием ощущала легкую тошноту. А через две недели опять началось кровотечение.
Вот теперь ей стало страшно. Было не так мучительно, как в первый раз, но Тоню охватило чувство растерянности. Что происходит? Почему? Она что, больна?!
Вечером Тоня поговорила с Виктором, и тот принял решение: нужно немедленно обследоваться. Договорились с Аркадием Леонидовичем, и почти каждое утро на протяжении следующих двух недель она ездила с Виктором в Москву.
Через две недели врач, пожилая полноватая женщина по имени Ираида Андреевна, очень внимательно отнесшаяся к Тоне («Еще бы, — прокомментировал Виктор, — за такие-то деньги!»), пригласила ее к себе и стала задумчиво просматривать карточку. Несколько раз взгляд ее останавливался на каких-то строчках, цифрах, и у Тони замирало сердце, но Ираида Андреевна откладывала очередной листочек в сторону, и Тоня на время успокаивалась.
— Ираида Андреевна! — наконец не выдержала Тоня. — Скажите что-нибудь, пожалуйста! Что со мной такое?
Ираида Андреевна сняла очки, протерла их, опять водрузила на нос, после чего посмотрела на Тоню и сказала:
— Антонина, с вами все в порядке.
— Слава богу! — выдохнула Тоня, но что-то в выражении лица врача ей не понравилось. — Точно все в порядке?
— Да, — кивнула та. — У вас нормальные анализы, с очень небольшими отклонениями, которых при современной экологии и общем состоянии здоровья населения просто не может не быть. Немножко вот гормоны разбалансированы, — она поднесла к глазам один листочек, — хотя ничто не внушает особых опасений… Короче говоря, — оторвалась она от карточки, — в целом могу сказать следующее: Тоня, вы здоровый человек. Я имею в виду, конечно, по моей части, по гинекологии. Мне вообще такие женщины редко встречаются.
— В чем же дело? — недоуменно спросила Тоня.
— М-м-м, ну, видите ли… Ваш переезд в деревню, может быть, сыграл определенную роль, а возможно, некоторый… ну, скажем так, категоричный настрой на беременность… или, вероятно, вмешались еще какие-либо факторы неврологического, если можно так выразиться, характера… В целом, если судить по состоянию вашего организма на сегодняшний день…
Тоня перестала что-либо понимать. Ираида Андреевна еще что-то говорила, но Тоня ее уже не слушала. Она здорова. Врач только что сказала, что она здорова. Почему же ей так больно, когда начинаются месячные? Почему они теперь начинаются неправильно? Почему, наконец, она не беременеет?!
— Почему я не беременею? — произнесла вслух свой последний мучительный вопрос Тоня, перебив Ираиду Андреевну на полуслове.
Та опять отложила очки в сторону и покачала головой:
— Антонина, вы поймите, прошло слишком мало времени. Сколько вы не предохраняетесь? Два месяца? Но это же совсем ни о чем не говорит! Диагноз «бесплодие» мы ставим только тогда, когда женщина не может забеременеть на протяжении года, хотя в течение всего года пара ведет половую жизнь.
— Бесплодие? — с ужасом переспросила Тоня. — При чем здесь бесплодие?
— Да ни при чем. Просто вы спросили, почему никак не можете забеременеть, вот я и объяснила.
— Но, Ираида Андреевна, почему же у меня начались такие сильные боли, если все в порядке? Ведь все в порядке?
Доктор перевела взгляд в окно. Если бы Тоня была чуть наблюдательнее, она бы заметила в глазах своего врача некоторое смущение. Ираида Андреевна начала опять повторять про влияние психики на организм, но было очевидно, что думает она о другом.
— Спасибо, Ираида Андреевна, — сказала наконец Тоня. — Вы меня успокоили.
— Да не за что, что вы. Приезжайте, если что-нибудь случится…
Часом позже Ираида Андреевна столкнулась с хирургом, выходившим из палаты.
— О, а я по твою душу, голубушка! — обрадовался Аркадий Леонидович. — Ну, как там Чернявская?
— Аркаш, не спрашивай, — махнула она рукой.
— А что такое? У нее же все анализы в норме, я смотрел.
