Когда первый порыв Шилкина иссяк, Алла принялась заливисто смеяться.
– Молчи, – зажал он ей рот ладонью.
Александр задрал ей юбку, которая и так ничего почти не прикрывала. Я видела клочок белой кожи на Аллином бедре и более темное пятно на ней – руку Александра. На миг меня пронзило чувство неловкости. Точно я подглядываю за парочкой в замочную скважину. Но уйти я не могла.
– Ну почему обязательно здесь, – пробовала еще упрямиться проститутка, – можно было хотя бы в машине, – добавила она, едва не задохнувшись от очередного поцелуя.
Из фильмов и из книг я знала, что большинство мужчин занимаются с проститутками только сексом и избегают целовать их. Шилкин в этом вопросе представлялся продвинутым демократом. Я улыбнулась.
– А чем тебе здесь не нравится, на свежем воздухе? – с усмешкой произнес он.
Несмотря на иронию, это была реплика, произнесенная мужчиной, охваченным вожделением. Я узнала дрожь этого голоса, его своеобразную интонацию.
Исполненные страстного ожесточения движения Александра не могли меня обмануть. Алла заметалась, застонала, потом принялась как-то жалобно и протяжно повизгивать. Я отвела глаза.
Заключительным аккордом были несколько грубых рывков. Алла затихла. Александр застегнул брюки, оправил пальто и посмотрел на Аллу. Его руки потянулись к ней, чтобы обнять ее.
В рассеянном свете фонаря я увидела благодарную улыбку Аллы, точно это для нее была не работа, а самая что ни на есть любовная лихорадка.
Она ластилась к Шилкину, как сытая кошка к хозяину. Наконец его твердый, как осколок льда, голос отчеканил:
– Сколько?
«Черт, – подумала я, – может, я здесь действительно лишняя? Взбрело же в голову!»
– Ну зачем ты так сразу, – с упреком простонала все еще разгоряченная недавней близостью Алла, – пойдем, где живет твой приятель?
– Сколько? – настаивал Шилкин.
– Всего? – наивно спросила Алла.
Эта реплика словно послужила Шилкину условным сигналом. Его руки, которые перебирали рассыпанные по плечам Аллины пряди, незаметно подобрались к ее шее и сомкнулись на ней.
– Что-о… – захлебнулась Алла.
А вот и мой выход! Я быстро шагнула в проем арки.
– Улыбочку, месье мумификатор, – громко произнесла я, нацеливаясь на Шилкина объективом «Никона».
От неожиданности он резко повернул ко мне свое бледное перепуганное и одновременно свирепое лицо. Такого выражения я еще не видела у него. Сверкнула вспышка.
– Для истории, – улыбнулась я.
Он выпустил трепыхающуюся жертву, которая стала медленно оседать на снег.
– Что ты здесь делаешь? – глухим, взволнованным голосом спросил он.
– Гоняюсь за жизнью, – иронично ответила я, – иду, так сказать, по твоим следам или по следу…
Он было сделал шаг в моем направлении.
– Попрошу тебя остаться на месте, – усмехнулась я, – и раздвинь, пожалуйста, ноги.
Я снова подняла «Никон» и щелкнула.
– Это для моего нового альбома, – с издевкой улыбнулась я. – «Преступники и их преступления» называется. Очень рекомендую.
Я была в ударе.
– Ты спятила! – криво улыбнулся Шилкин.
Он, похоже, справился с первым испугом и снова обрел все присущее ему хладнокровие. Но я догадывалась, что его самообладание имеет под собой очень непрочное основание – уверенность, что он сможет либо убедить меня отдать пленку и все забыть, либо что он запросто разделается со мной. Второй вариант, принимая во внимание ситуацию, был более вероятен.
– Ты прекрасно двигался, – продолжала я свой экскурс в заповедник его нервной системы, которая в иные минуты мне казалась сделанной из тульской стали, – меня, признаюсь, распирало желание запечатлеть твою кошачью пластику.
– Отдай фотоаппарат. – Он сделал шаг ко мне, в его голосе звучала угроза.
– Этого, милый, я не могу сделать, – обаятельно улыбнулась я, – во-первых, он денег стоит, а во-вторых, для меня превыше всего мое искусство. Ты как художник должен, полагаю, меня понять.
– Ну хорошо, – осклабился он, – поиздевалась, потешила свое самолюбие и хватит. Иди сюда, отдай пленку, и мы сумеем, я думаю, договориться.
– Ты на самом деле считаешь, что я так наивна? – усмехнулась я, – ты не оценил моей проницательности, дорогой Рамсес, я склонна предположить, что вслед за Аллой должна была настать моя очередь отплыть на сверкающей барке к новой жизни? Но вы не поняли главного, господин Шилкин, культура Древнего Египта зиждилась на понятиях любви и жизни.
А вы, значит, решили поупражняться в смерти… Но только отсылая к праотцам своих ближних. Это уже не апломб фараона, это, я бы сказала, претензия стать самим Ра – верховным владыкой. Искусство представлялось вам, господин художник, неким мавзолеем, раз попав под его своды, человек терял в ваших глазах свою мирскую самостоятельность. Да и разве может сравниться жизнь, полная опасностей, разочарований, болезней и горя, с остекленевшим величием священного мумификаторства. Ценность человека для вас была его ценностью только в качестве модели. Вы тешили себя иллюзией, что ловите и отображаете жизнь, в то время как сами занимались производством слепков с ее посмертного лика.
– Очень глубоко и проникновенно, – ухмыльнулся Шилкин, делая еще один шаг в мою сторону, – тебе бы лекции читать в Оксфордском университете.
– У меня еще все впереди.
– А вот здесь ты заблуждаешься, – Шилкин рванулся ко мне, но прежде чем он успел подскочить, я подняла руку с пистолетом и направила его в злобную физиономию.
– Откуда это у тебя, девочка? – Он остановился в трех шагах от меня. – Ты ведь шутишь, не так ли?
– Шутки кончились, господин мумификатор. – Я опустила флажок предохранителя.
– Я тебе все объясню, – торопливо заговорил Шилкин, – это все Волков. Это он их всех убил. Вот, я хотел тебе показать…
Он достал из кармана сложенный пополам конверт и протянул его, сделав шаг в мою сторону.
– Помогите, – раздался сиплый голос оттуда, где, прислонившись к грязной стене, сидела Алла.
Я инстинктивно повернула голову, и в этот момент ко мне метнулась зловещая тень. Машинально или от испуга я надавила на спусковой крючок… Глухо хлопнул выстрел в ночной тишине. Вспышка на секунду осветила сцену, где разыгрывалась эта трагикомедия. Крепкое тело Шилкина ударило меня в плечо, и я, не удержавшись на ногах, свалилась в сугроб. Меня обдало отвратительно-едким запахом, защипало в глазах.
Кое-как я поднялась на колени и, захватив пригоршней снег, приложила его к лицу. Пытаясь встать, я оперлась на что-то шевелящееся и поняла, что это корчащийся в судорогах Шилкин. Я выпрямилась, пистолета в руках не было, наверное, выронила, когда падала. Я не стала искать и, пошатываясь, словно пьяная, пошла на стоны Аллы.
– Как ты? – Я присела рядом с ней.
– Бывало и получше. – Она попыталась встать, но ноги не слушались ее. – Кто-то стрелял? – прижав руку к горлу, спросила она.
– Пистолет стрелял. Давай я помогу тебе.
Я с трудом подняла ее, она уцепилась рукой за воротник моей шубы и, не удержавшись, опять повалилась на землю, увлекая меня за собой.
– Погоди-ка, – сказала я и достала из кармана сотовый, – так мы с тобой здесь долго будем кувыркаться.
Я вызвала милицию, назвав примерный адрес, встала и направилась в сторону Шилкина, который уже не шевелился. Нужно найти пистолет. Осмотрев место, я нашла его и спрятала в карман. Мой взгляд остановился на валявшемся конверте. В отблесках фонаря прочла адрес и фамилию. Послание было адресовано Волкову.
Интересно, о чем это Шилкин может писать старшему следователю прокуратуры? Не задумываясь о последствиях, я вскрыла конверт и достала его содержимое – две фотографии. Одна большая, в половину печатного листа, другая маленькая, сделанная «Полароидом». Разглядев полароидную фотографию, я обнаружила, что это снимок Оксаны Дюковой. На нем она была запечатлена мертвой. Ее тело лежало на земле, одна нога подвернута под другую, руки раскинуты в стороны, открытые глаза безжизненно смотрели в сторону. Понятно теперь, откуда у Волкова полароидная фотография Насти Беловой.
Взглянув на другую фотографию – большую, я чуть не грохнулась в обморок рядом с Шилкиным. Снимок был сделан в каком-то укромном месте вроде коридора или туалетной комнаты какого-то заведения. Как Шилкин сумел его сделать, оставалось пока загадкой. Но это был, как и все остальные его работы, качественный снимок. В профиль и немного сзади в полный рост стоял Волков, обеими руками обхватив шею девушки, которая стояла почти анфас к объективу. Она держала Волкова за запястья, и было видно, что из последних сил старалась освободиться от мертвой хватки. Рот был приоткрыт в тщетной попытке схватить хотя бы глоток воздуха, глаза вылезли из орбит.
Услышав возле арки скрип тормозов, я непослушными от мороза руками вложила фотографии обратно в конверт и вышла на дорогу.
