Когда они пытались допросить Марвина, тот, будучи пьян, не скрывал своей радости по поводу смерти Роджелла, бормотал, что в доме теперь могут произойти большие перемены, и откровенно заявил, что муж его сестры не одобрял того, что Марвин живет за ее счет, и велел ей прекратить давать ему деньги.
Ну и, конечно, Генриетта. Нетрудно было заметить, что она страшно зла на Аниту и ни перед чем не остановится, чтобы навредить ей.
Возникает вопрос: можно ли сделать на основании всего этого вывод об убийстве?
Детективы вкратце вернулись к рапорту о смерти Дэффи. Их вторично послали в дом Роджелла после безумного звонка Генриетты, уверявшей, будто кто-то только что пытался убить ее. В доме находились те же самые люди, что и во время их первого визита. Марвин в этот раз был несколько более трезв и говорил несколько более связно. Всех присутствовавших объединяло что-то обороняющееся в их реакции на страстную речь Генриетты, когда незадолго до обеда она обвинила их в том, что они, вступив в чудовищный заговор, отравили ее брата. Она решительно предупредила, что собирается потребовать вскрытия тела Джона и предпримет все необходимые официальные шаги, чтобы заставить власти совершить эту акцию.
Потом все уселись обедать, и Генриетте подали специально для нее приготовленное блюдо — цыпленка в молочном соусе. Цыпленка выложили из электрического термоса, стоявшего на буфете в течение получаса. Остальные ели креветки с кэрри, так как аллергия Генриетты на морские продукты всем была хорошо известна.
Ни один человек за столом, как оказалось, не заметил, как Генриетта потихоньку переложила кусочек цыпленка на блюдце и поставила на пол рядом с собой для Дэффи. Тем не менее Анита утверждает, будто она так и сделала, а Пибоди очень сомневается, чтобы она могла это проделать незаметно. Так или иначе собачка забилась в конвульсиях и вскоре умерла. По словам Генриетты, сама она не проглотила ни кусочка своего цыпленка. Однако последние остатки цыпленка исчезли к тому времени, как появились полицейские, и даже электрический термос, тарелка Генриетты и собачье блюдце оказались чисто вымытыми.
Оба детектива признали, что это выглядело подозрительно. Но в таком случае приходилось возложить вину на миссис Блейр, потому что, оказывается, никто ей не приказывал уничтожить улики. Однако заподозрить кругленькую и симпатичную экономку в убийстве и в покушении на убийство было довольно трудно.
Вот поспешные похороны Дэффи — совсем другое дело. Все свидетели сходятся на том, что Анита после смерти своей любимицы впала в истерику, позвала Чарльза и велела ему унести труп собаки с глаз долой и немедленно закопать. Ее объяснения по поводу этих довольно подозрительных действий таковы: у нее глубоко укоренившийся страх перед смертью и трупами, и она не в состоянии переносить их вид или даже мысли о них.
Когда же детективы указали на то, что можно было бы внести в дело ясность и доказать или опровергнуть заявление Генриетты о том, что ее цыпленок был отравлен, если бы они могли взять собаку на анализ, Анита надменно отвергла необходимость опровергать нелепые обвинения Генриетты и решительно приказала Чарльзу не показывать детективам, где похоронена собака.
— Вот и все,— заключил Петри, пожав плечами.— Конечно, ее поведение выглядит подозрительно, но мы не могли потребовать показать нам могилу собаки. Возможно, мы могли обратиться в суд и получить ордер на обыск, но Уилл Джентри так не думает.
Шейн задумчиво кивнул и сказал:
— Вернемся к смерти Роджелла. Просмотрите ваш рапорт и прочтите мне, что дословно сказал Пибоди о том, как он оставил пару вместе наверху.
Петри перелистал несколько страниц и сказал:
— Вот, смотрите.
Он откашлялся и начал читать:
«Мистер Роджелл и я закончили наши дела незадолго до полуночи и курили сигары, когда миссис Роджелл вошла из ванной комнаты, неся термос, чашку и пузырек с сердечным лекарством ее мужа, которое, как я знаю, он принимал каждый вечер. На ней был домашний халат. Миссис Роджелл вела себя ласково, как подобает жене, но очень настойчиво говорила, что наступило время приема лекарства, и я должен уйти. Она поставила чашку и термос на прикроватный столик, затем отмерила лекарство пипеткой в чашку. Я пожелал доброй ночи им обоим и вышел в тот момент, когда она наливала в чашку какао».
Петри остановился и взглянул на Шейна:
— Продолжать?
Шейн ответил:
— Нет. Но я хочу разобраться с термосом. Как я понял, миссис Блейр готовит какао на кухне и оставляет его на обеденном столе около одиннадцати часов, перед тем, как уйти.
— Так она сказала,— подтвердил Донован.— Все говорят, что она это проделывает каждый вечер; понятно, что Анита могла забирать термос наверх в полночь и давать старику его ежедневную порцию лекарства, а из некоторых других подробностей, о которых они упоминали, мы сделали вывод, что она, возможно, имела обыкновение давать ему вместе с лекарством и ежедневную порцию кой-чего другого,— он заржал.— Что, не так, Джим?
— Ага. Только она одна и могла оказать ему эту маленькую услугу… особенно когда шофер не додавал ей полностью всего того, чего она хотела,— Петри посмотрел на Шейна.— Вы думаете, в чашке с горячим молоком могло быть что-нибудь еще, кроме лекарства?
— Он умер через полчаса после того, как проглотил питье. Надо было быстро унести термос и чашку и сделать анализ,— сказал Шейн.
— Но доктор божится, что не было ничего, указывающего на отравление. Говорит, что старикан именно так и должен был откинуть копыта.
— Вы же слышали, что Генриетта кричала об убийстве.
— Старая грымза,— фыркнул Донован.— Сами видите, ей поперек горла прелести Аниты. Нельзя всерьез обращать внимание на такой бред.
— Я не упрекаю вас, ребята. Только между нами есть разница. Я получил жирный гонорар, оседлав ничтожный шанс раскрыть убийство. И единственный способ выстроить дело — это доказать, что кто-то в доме в тот вечер имел возможность подлить отравы в термос, пока он стоял на обеденном столе.
— Я помню, кто что делал,— может, за исключением Генриетты,— сказал Петри с сомнением.
— И Пибоди тоже выпадает. Я не помню, выходил он, по его словам, от старика в течение этого часа или нет. А ты, Теренс?
— Я думаю, он не упомянул ни о том, что выходил, ни о том, что не выходил. Он, конечно, не сказал бы, если бы ускользал из комнаты Роджелла вниз отравить его какао.
Петри снова принялся листать рапорт, порой останавливаясь, чтобы просмотреть заинтересовавший абзац и затем опять продолжая переворачивать страницы.
— Вот оно. Пибоди заявил: «Я был с мистером Роджеллом в его гостиной наверху с десяти часов до полуночи, когда миссис Роджелл вошла в комнату, и в течение этого времени нас не беспокоили».
— Это ничего не доказывает,— заметил Донован.— Роджелл-то помер и не может засвидетельствовать, так было или не так.
— Теперь Генриетта,— продолжал читать Петри.— «Я ушла в мою комнату около десяти тридцати. Миссис Блейр была с Чарльзом в кухне, где готовила Джону питье на ночь. Я слышала, как миссис Блейр поднялась примерно через полчаса, и я вышла в коридор перехватить ее и спросить, могу ли я пойти с ней на третий этаж и взять книгу, которую она мне обещала. Мы пошли вместе, и я осталась поболтать с ней. Затем я услышала, как Анита пронзительно кричит, что Джон умирает. Мы побежали вместе вниз и увидели Джона…»
Петри оборвал чтение:
— Это снимает с нее подозрения на тот час, когда термос стоял на обеденном столе. И с экономки тоже, поскольку миссис Блейр полностью подтверждает рассказ Генриетты.
— Но она могла положить что-нибудь в молоко, когда его готовила. До того, как поднялась к себе в одиннадцать,— уточнил Тимоти Рурк.
Шейн заметил:
— Правильно. Точно так же Чарльз мог всыпать чего-нибудь в термос, пока был на кухне, а миссис Блейр была занята. И Анита, и Марвин были внизу вместе в течение часа до полуночи. Считая Пибоди, который мог оставить Роджелла на время, мы имеем пять человек, имевших доступ к термосу с какао перед тем, как Роджелл его выпил.
— Какая польза теперь мусолить все это? — спросил Петри.— Старика собираются поджарить в полдень, и какие бы свидетельства убийства ни имелись в его трупе, они так и так сгорят.
— Поэтому мы и должны пошевеливаться,— сдерживая раздражение, сказал Шейн. Он взглянул на часы и быстро подсчитал, что в Денвере, штат Колорадо, без нескольких минут восемь. Вытащив из кармана потрепанную записную книжку, он проверил старую запись и сказал остальным:
— Все сидите тут, никуда не отлучайтесь. Я сейчас быстро позвоню из кабинета Джентри, и потом все по коням.
Он вошел в кабинет Джентри и нашел его беседующим с молоденьким патрульным, который вытянулся, весь обратившись в слух, возле стола начальства.
