— Грабитель был высокого роста?
— Высокого, высокого. Такой сильный — зверь, — и только.
— Он был намного выше меня?
— Да нет, чуток пониже будто бы.
Но ведь сто семьдесят сантиметров собственного роста Николай болезненно воспринимал как непоправимый, незаслуженный недостаток!
— Он был в куртке? В пальто?
— В пальто. Или в куртке. Не раздевался.
— Разумеется. Куртка серая?
— Черная.
— Может, похожа на мою?
— Схожа, товарищ милиционер, такая же.
— Лица вы, конечно, не помните?
— Да как же? Стоит перед глазами, зверь зверем. Меня всю трясет, а он измывается: спокойней, бабуля.
И так далее, несколько раз по замкнутому кругу. Конкретика пошла лишь тогда, когда потерпевшая перечислила все, что унес грабитель. В общем, у бабули было что взять. Две наиболее правдоподобные версии вытекали из следующего: во-первых, внук из Мирного прислал накануне крупный перевод, вслед и сам думал приехать. А во-вторых, исчезли две картины якобы кисти польского художника, унаследованные бабкой. Польша — рядом, поляков во Львове — все боковые улицы машинами их забиты. Но все же более вероятно, что тут прямая связь с переводом.
А желтые «Жигули» вряд ли надо спешить разыскивать. Машина может быть и не желтой, и вообще — не «Жигули». Стоящий у дома «Москвич» бабка тоже назвала «Жигулями». Машину она заметила еще до прихода грабителя, надо полагать, от скуки. А когда смирно отсидела в ванной полчаса, когда позвонила в милицию и ждала ее прихода, глядя в окно, машины на прежнем месте не оказалось. Хороша улика!
В это же время капитан Скворцов, проклиная себя наипоследними словами, пришел к выводу, что ему, безмозглому дураку, вообще не место в угрозыске. Такая мысль пронзала не единожды, но прежде его не разъедало, не жгло отчаянное чувство личной непоправимой вины.
Прибыв на Вересаева и уяснив ситуацию — дежурный тоже забыл, очевидно, своевременно перебросить сюда группу наблюдения: в неизвестную квартиру на третьем этаже Федосюк, по наблюдениям, вошел именно с Машей и оставался там, если он был там, необъяснимо долго; один Вознюк пока не прибыла смена, не мог одновременно контролировать два выхода из дома — Валентин, не колеблясь, начал действовать. Первое, что он сделал — послал сержанта Иванишина в ЖЭК выяснить, кто хозяева квартиры на третьем этаже.
Иванишин обернулся быстро, его добродушное, совсем еще мальчишечье лицо выражало озабоченность. Не зря. В четырехкомнатной квартире проживают двое пенсионеров, муж и жена. Еще недавно оба работали в торговле. В данное время, похоже, в отъезде, ибо в квартире часто допоздна во всю мощь орет магнитофон.
Валентин поспешно связался с дежурным, приказал из-под земли достать участкового и прислать на Вересаева, дом семь. Столь категоричен он был по той причине, что знал и не уважал Пастушка. Более того, не раз ставил вопрос: довольно заниматься благотворительностью. Участковый — глаза и уши целого микрорайона.
Пастушок же равнодушно, с ленцой дотягивал выслугу лет. Прав, в свою очередь, и Иволгин: люди — не звери, покидающие на произвол утратившего силу и ловкость собрата. Но Пастушок ничего не утратил, с годами его невозмутимое спокойствие превратилось в прочный, ничем не пробиваемый панцирь. Участковый есть, но фактически его нет, участок безнадзорный. А все почему? Если в любой капстране полицейский — это фигура, безоговорочная власть, у нас, при нищенском заработке и собачьей работе, в милиции полно случайных, ненужных, неумелых людей. И сейчас, Скворцов знал наперед, толку от Пастушка будет мало.
Тот появился из-за угла, на ходу вытирая красное лицо платком. Демонстрация занятости и усердия.
— Кто проживает в седьмой квартире? Хозяева на месте, в отъезде?
— Ну, это надо узнать в ЖЭКе, у меня голова не справочник.
— Поговорим по душам после. Сейчас — мигом двух свидетелей, проверите паспортный режим на третьем этаже.
— Да нет же никакого повода! И время какое! Дом этот тихий, всего-то двенадцать квартир.
— Исполняйте!
Пастушок скрылся в подъезде. Минутная стрелка на часах Валентина подавала столь слабые признаки жизни, что он невольно резко встряхнул рукой. Подождав еще, стремительно пошел к подъезду. И услышал крик, женский, истеричный. Вбежав в приоткрытую дверь седьмой квартиры, Валентин уже знал: не успел.
Маша сидела в изломанной позе на полу, упираясь спиной в кресло. На паркете успела высохнуть узкая кровавая змея.
— Вот тебе и паспортный режим, — услышал Валентин сдавленный возглас участкового. Поднял поникшую голову девушки:
— Маша, Машенька!
И не поверил себе: тело казалось столь безжизненным, неестественно согбенным, но оно было теплое, оно жило. Валентин, ощутив слабое его движение, крикнул: «Скорую!»
— Убита ведь, какая «скорая», — ответил за спиной раздражающий голос Пастушка.
— «Скорую», тебе, идиот, говорят! Телефон в квартире есть?
— Будто бы нет. Гляну сейчас. Да вот он, голубчик!
— Стойте, я сам!
Валентин достал тонкие перчатки, которые, слава Богу, привык носить в кармане летом и зимой, набрал номер «скорой», затем перезвонил Иволгину. Майор ответил односложно:
— Выезжаю.
Скворцов огляделся. Две незнакомые женщины, надо понимать, свидетели — застыли у двери. Пастушок переступал с ноги на ногу, думая, несомненно, о собственной шкуре.
— Вы — соседи? — обратился капитан к женщинам.
— Да, я со второго этажа, неожиданно громко ответила та, что помоложе и, кажется, сообразительнее.
— Хозяев квартиры знаете? Где они?
— Уехали. К внукам, то есть, к сыну. Квартиру, наверно, кому-то сдали, здесь без конца музыка, гулянки.
— Родственников в городе у хозяев квартиры нет?
— Не знаю.
— Есть, есть, сестра Анны Семеновны. И телефон у нее есть, номер не знаю, но вы по фамилии можете найти, — неожиданно засыпала словами полная женщина явно пенсионного возраста. — Перетятко ее фамилия.
В дверь заглянули Гуленко с Павлишиным.
— Игорь! — подозвал Валентин последнего. — Выясни номер телефона Перетятко, сестры хозяйки этой квартиры, Анны Семеновны Михайловой. По рации свяжись, живее!
Прошло минут семь и комнату заполнили люди: бригада скорой помощи, судмедэксперт, Иволгин, Иванцив. Машу, так и не пришедшую в сознание, с опаснейшей, как сказал врач, травмой черепа, увезли в реанимацию. Иванцив молча, шаг за шагом, предмет за предметом, изучал квартиру. Иволгин подошел к стоящему у стола, непривычно статичному Валентину:
— Федосюка ищут?
— Я его, бандюгу, под землей достану… Василий Анатольевич, добавьте людей, нужно перекрыть ему все возможные выходы из города!
— Ты наши возможности знаешь не хуже меня. Попробую подключить областное управление, задействуем выпускной курс школы милиции. Так некстати эта бессмысленная поездка в Киев! Прокатимся, отрапортуем, выслушаем, как плохо работаем, и обратно. Понимаю, когда вызывают на совещания по глобальным вопросам, после чего хоть что-то может измениться. Но раскатывать по каждому преступлению… Ты давай действуй. На завтра планы не меняются.
Вернувшись в райотдел, доложив подполковнику Никулину о происшедшем в доме на Вересаева, Иволгин из его кабинета позвонил в реанимационное отделение, попросил позвать к телефону заведующего. Тот отозвался минуты через две-три, почти агрессивно:
— Мы, к вашему сведению, подчиняемся пока не милиции! Звоните без конца, как будто сами не знаем, что делать.
— Позвольте, Виктор Павлович, это Иволгин. И последний раз звонил я вам, дай Бог памяти, месяца три назад.
— Не вы, так ваш капитан. Нечего мне сказать, не-че-го. В сознание раненая не пришла, положение критическое, минут через сорок соберется консилиум.
— Благодарю. Так я перезвоню после консилиума?
4
В Одессу Жукровский, попетляв по городам и весям, въехал в полдень. Город у моря и на сей раз не подкачал: день казался скорее мартовским, чем предзимним. Ярко синело небо, светило солнце, белой пеной играло море, шумела, спешила уличная толпа. Подумав, поехал на Привоз, набил сумку снедью, вернулся, купил еще апельсинов, яблок, несколько лимонов, яркие пакетики жвачки. Настроение соответствовало погоде в Одессе. У него было все: деньги, машина, свобода. Он ехал к женщине, которую помнил и желал.
Во дворе хорошо знакомого дома присел на скамейку, обдумывая, какой повод приезда в Одессу в явно не курортное время найти для первого разговора со стариком. Дальше, за рюмкой, они быстро найдут общий язык. А, собственно, нужны ли объяснения? Приехал и поспешил к хорошему человеку.
На звонок никто не ответил, дверь квартиры выглядела пыльной, негостеприимной — иной, чем в прошлый приезд. Что делать? Может, в такую погоду старик сидит у моря, кормит чаек и невозможно предположить, когда вернется. Подождать во дворе? Придется. Но лучше всего отправиться в ресторан, с толком пообедать. Так и сделает: купит путеводитель по городу, отыщет укромное, уютное местечко, посидит часа полтора, а дальше будет видно.
