— Маша в сознании, пока ничего не говорит. Но мне удалось уговорить врача впустить вас на минуточку в палату. Сейчас мы снимем с вас верхнюю одежду, я дам белый халат и пойдем к ней.
Палата оказалась неожиданно большой — целый зал, ярко, слепяще освещенный. Но, кроватей, странно высоких, металлических, на колесах, было немного — четыре, у трех из них стояли капельницы, какие-то неизвестные капитану приборы.
— Маша, милая, ты будешь жить, все будет прекрасно! Мне не разрешают здесь быть больше минуты, я прошу тебя, очень прошу, скажи мне всего одно слово! С тобой это сделал Федосюк?
— Федосюк. Виктор, — внятно, медленно прозвучало из запекшихся губ.
— Все, вы должны немедленно покинуть палату, — сутулая, но крепкая фигура врача приблизилась вплотную к Скворцову.
— Ухожу. Только прошу вас и медсестру уделить мне пять минут внимания.
— Сестра, проводите капитана в ординаторскую. Я задержусь еще у больной.
В ординаторской Валентин сразу же сел к столу, попросил медсестру Катю дать лист бумаги, быстро набросал стандартный текст. Только когда он закончил писать, Катя, запинаясь, спросила:
— Она сказала что-то… важное? Это — имя убийцы?
— Да, это имя того, кто хотел ее убить. Это то, что мне позарез нужно было услышать! Спасибо огромное, что помогли. Я всегда так представлял себе медсестру, точнее, сестру милосердия: светлая, добрая, чуткая. Как вы, Катя…
— Что вам нужно еще? — резко, даже грубо спросил врач, распахнув дверь. — Поймите, здесь реанимация, у меня на счету каждая минута.
— Вот здесь нужна ваша подпись. И медсестры.
— Хватит! У нас тут жизнь человека на волоске, а вы нашли время и место канцелярию разводить.
— Это — не канцелярия. Здесь я записал показания девушки, которую пытались убить. Она при вас назвала имя убийцы. Вы были свидетелями. Без этой канцелярии прокурор не позволит мне задержать преступника.
— Ну, его еще надо найти, насколько я понимаю в детективах.
— Подпишите, прошу вас!
— С условием, что вы сиюминутно удалитесь.
— А как она?
— Вытянем.
6
Иволгин, к счастью, был в райотделе. Скворцов определил по его короткому, хмурому взгляду: быть грозе.
— Василий Анатольевич! Я — из больницы, видел Машу.
— Капитан Скворцов, вам надлежит написать объяснительную и положить без промедления сюда, на этот стол. Это покушение на убийство, если не убийство — на вашей совести. Там, на Вересаева, я сразу не сказал вам этого в глаза только потому, что было слишком много людей, честь милиции в глазах общества и без того пустой звук.
— Я отлично понимаю, что виноват, и готов ответить. Об одном прошу: разрешите взять Федосюка, доверьте его мне!
— Скор, однако: взять! А кто тебе позволит?
— У меня в руках — документ! Вы можете убедить прокурора возбудить уголовное дело.
— А что вы можете, капитан? Ладно, давай сюда бумагу.
Громы и молнии покинули кабинет, майор срывался крайне редко и быстро умел гасить собственные эмоции. Разговор продолжался около часа. Картина вырисовывалась убедительная. «Чистый» Федосюк не пытался бы убить Машу, узнав о ее связи с милицией. Поколотить — да, но беспричинных убийств не бывает, кроме как в пьяной драке и сугубо семейных ссорах, зреющих годами. Загнанный зверь наиболее опасен. Вывод: на совести Федосюка может быть убийство или соучастие в убийстве Черноусовой. Не исключены, разумеется, другие версии, но без сомнения, Федосюк — их клиент, об этом говорят даже те сведения, что успели собрать, ведя за этим спортсменом наблюдешь.
— Итак, нужен Федосюк, обвиняемый в покушении на убийство и подозреваемый в убийстве Черноусовой, — Иволгин в конце разговора даже мрачновато пошутил: — Задержим этого зверюгу — наша с подполковником поездка в Киев пройдет, как увеселительная прогулка.
Для быстрого задержания, точнее, для того, чтобы найти Федосюка, нужны были не мизерные силы райотдела. Эту проблему майор взял на себя, как и переговоры с прокурором. Валентина же усадил за стол — сам отправился к подполковнику Никулину, приказав:
— Свяжись мигом с группой, которая рыщет сейчас по городу в поисках Федосюка.
Скворцов тщетно, минут пять, крутил телефонный диск. Ночь на дворе, пусто и глухо. Набрал номер дежурного облуправления внутренних дел. Ответил майор Киричук, как всегда, корректный, готовый и выслушать, и помочь. Свой брат, сыщик в недавнем прошлом. Одолели болячки, потому только и оказался в дежурных.
— Приветствую, Валентин. Какие проблемы?
— Не могу выйти на группу, работающую над моим объектом.
— Сейчас попробую по рации связаться.
— Уже пробовал…
— У тебя рация, извини, хреновая.
— Минуту, я в кабинете Иволгина, если вдруг прервется связь.
— Тогда я даю отбой. Жди.
Положив трубку, Валентин впервые, а ведь далеко не новичок в угро, почувствовал, как часто и громко бухает сердце. Он был собран и зол. Понимая, что злость необходимо подавить в себе, впереди — напряженная работа, которая немыслима без ясной, трезвой головы, он позвонил Инне. Она ответила тотчас.
— Здравствуй, это я. Не разбудил?
— Нет-нет. А если бы трубку подняла мать?
— Естественно, дал бы отбой.
— Плутишка-зайка серенький. Ты откуда, с работы?
— Да. Извини, закрутился. Хотел услышать твой голос. Завтра позвоню.
— Завтра мы собирались в кино. Ладно, я только хочу спросить: а на свадьбу собственную ты найдешь время? Ты уже доложил начальству? Или ты отложил свадьбу до лучших времен?
— Каюсь, винюсь, я вообще, знаешь, кругом и во всем виноват. Завтра, видимо, будет у нас жарко, как и этой ночью. Но я непременно позвоню. Помню, люблю, целую. Прости, надо кончать, жду звонка.
— Валечка, береги себя. Мне очень тревожно. До звонка?
Телефон, еще хранящий тепло голоса, спокойного дыхания Инны, сразу же затрезвонил.
— Слушаю, Скворцов!
— Дежурный по управлению передал, что ты нас разыскиваешь.
— Вы далеко? Вышли на след?
— Увы! Этот пострел везде успел. Как в анекдоте: и тут его нет, и там его нет. Но — был! А мы в десяти минутах от вашей райрезиденции.
— Тогда, может, не по телефону? Крепко все закручивается и времени в обрез. Да и, сами знаете, «уши» есть и в наших кругах!
— Это — знаю. Лады, еду, тут на стреме есть кого оставить.
— Спасибо. Сейчас кофе приготовлю.
— Ну, нечего хозяйничать в чужом кабинете.
— Простите, но… Нет, нет, я не вам. Жду. Кофе будет.
— Так-так, ты уже здесь, без меня, приемчик устраиваешь, — Иволгин, хмурясь, пересек кабинет, остановился у стола. Взгляд майора, бесспорно, был далеко не мрачен, глаза скорее смеялись.
— Я подумал: человек ночью, с холода…
— Все правильно. Включай чайник, да воды вначале набери, там на дне осталось, а нас здесь соберется целый коллективчик. Сейчас будут начальник следственного отделения, пару наших орлов. Должен и Иванцив подъехать, послал за ним машину. Подполковник одобрил план действий. Ну, заяц, погоди!
Через десять минут они пили кофе, образуя довольно-таки живописную группу. Посторонний, попав в этот кабинет, вряд ли смог бы определить, кто и зачем здесь собрался в поздний час: возраст — разный, все — в гражданской одежде, кабинет невыразительный: на полке — бюст Пушкина, на стене — плакат-шутка о вреде курения. Но все они хорошо понимали друг друга, и, главное, умели думать вместе. Когда, наконец, определились в деталях совместной работы, Иволгин, как гостеприимный хозяин предложил:
— Может, еще по чашке кофе? Чтоб не зевалось…
Отказались все, кроме Иванцива. Валентин подчеркнуто старательно отмерил в довольно объемные, не кофейные керамические чашки по две чайные ложки растворимого индийского кофе, по ложке сахара, — в этом их вкусы были схожи, залил кипятком, размешал до появления пенки.
— Ты, Скворцов, способный малый, — заметил Иванцив. — Пора бы тебя женить, вполне созрел. Жену сумеешь обслужить.
— Я как раз думал…
— Ну, думки оставь, Валентин, до более спокойных времен. Сейчас не до лирики, — отрезал Иволгин.
— Жена в нашем деле не помеха — только психологическое затруднение, — судя по этим словам, Иванцив уже преодолел продолжительную горечь собственного развода.
— Не совращай парня, старый циник-философ. Ну, пошли? Кажется, ничего не упустили.
— Я думаю, следовало бы организовать пост в больнице, где находится ваша разведчица, — одеваясь, сказал Иванцив.
— Пост? Ну, все-таки у нас не сицилийская мафия, — проронил несколько скептически майор.
— Да, у нас — собственная. Но ты заметил, как наше здоровое советское общество упорно перенимает именно худшие образцы западной жизни? Доживешь, Валентин, может быть, до того, что и у нас мафия пойдет в открытую — стрелять, взрывать, похищать.
