Ему наяву стали мерещиться кровавые пятна на их одежде, а когда, разговаривая однажды с пожилой супружеской парой, он поймал себя на том, что не может отвести взгляда от торчащего, как ему с ужасающейся отчетливостью представлялось, из груди женщины окровавленного ножа, он понял, что дальше так продолжаться не может.
Женщина обратила внимание на его напряженный взгляд, устремленный на свои груди, и поскольку в молодости была женщиной красивой, истолковала его поведение, скорее всего, по-другому. Она нервно поправляла платье на груди и что-то изредка шептала возмущенно-удовлетворенно своему мужу, который молча хмурил брови и по-стариковски угрожающе посапывал и покашливал.
В тот раз обошлось без скандала, но Коротков чувствовал, что все – граница допустимого близка и надо что-то срочно делать, иначе все его усилия пропадут даром, вся блестящая комбинация по выходу его, Короткова Валентина Петровича, в ряды новой богатой и преуспевающей аристократии закончится тривиальной смирительной рубашкой и изолятором в пригородном сумасшедшем доме – для особо буйных и беспокойных.
Когда в правлении его кооператива появилась пышногрудая Наталия Сергеевна и устремила на него свой тупой и неподвижный взгляд, Коротков почувствовал, что она принесла с собой избавление от его кошмаров.
Не обладая особой проницательностью, он не понял, правда, что совершается следующий неизбежный ход затеянной им авантюры, что ситуация выходит на новый уровень, о котором он даже не подозревал раньше. То, что существовало в его сознании, как манящая соблазнительная возможность, предстало перед ним во всей своей грубой реальности, стало осуществимым.
Нотариальная мадам проплыла по облезлой комнатке правления, устроила свой необъятный зад на жалобно скрипнувшем стуле, колыхнула грудями и произнесла свою сакраментальную фразу:
– Давай свои бумаги.
Произнесено это было уже несколько иным тоном, в котором не было ни снисхождения, ни готовности пойти навстречу просьбе, как тогда, в нотариальной конторе, а было какое-то тупое высокомерие, с которым милиционеры обычно произносят фразу: «Предъявите документы!»
– Какие бумаги? – прикинулся Коротков полным идиотом. О каких еще бумагах могла идти речь, как только не о тех, с которыми он приходил в нотариальную контору, то есть о завещаниях.
Бюст заколыхался перед глазами Короткова – нотариальная дама встала напротив него во весь свой почти двухметровый рост.
– Ну ты, козел позорный, фазан некайфованный!..
Она надвигалась на него бюстом, прижимая к стене и грозя задушить его своими пышными грудями.
Валентин Петрович уперся ладонями в эти груди и попытался отодвинуть их от себя.
Женщина приостановила свое движение на Короткова, полуобернулась и крикнула красивым низким голосом несколько игриво и в то же время обиженно-оскорбленно:
– Федор, он меня счупает!
Коротков хотел возразить, что никого он не щупает, а просто… ну, толкается, что ли. И что он не понимает, зачем говорить такие глупости, да еще коверкать при этом язык.
Но в это время дверь в комнатушку правления открылась, и на пороге показался Федор.
Увидя его, Коротков прекратил сопротивление и сполз по стенке на пол.
Федор доставал головой притолоку, плечи его касались обоих косяков одновременно, на шее, которая была примерно такой же толщины, как поясница Короткова, лежала золотая цепь шириной в большой палец.
– Мужик, – спросил Федор парализованного его видом Короткова, – ты зачем к женщине пристаешь?..
Федор отделал Валентина Петровича так, что тот понял все сразу и до конца. Он сам отдал все документы, сам показал на плане дома, какие квартиры намечены были к переходу в его собственность. Сам показал людей, как он уже понял, обреченных на смерть. Сам написал свое завещение, по которому все имеющиеся в его собственности квартиры в случае его смерти переходили к Федору. У него оставалась одна-единственная квартирка, которую он должен был получить от кооператива, как его председатель. Это было вполне законно.
Дом к тому времени был почти построен. Десять этажей уже возвышались в самом центре города, вызывая гордость и предвкушение новоселья у тех, кому посчастливилось стать членами этого кооператива, и дикую зависть тех, кто не сумел организовать себе в нем квартиру.
Началось завершение строительства одиннадцатого этажа, когда произошли два странных случая бесследного исчезновения людей.
Первой пропала та самая женщина, на груди которой Короткову мерещилось кровавое пятно. Однажды она отправилась на базар за продуктами и домой не вернулась. Больше ее никто никогда не видел. Обезумевший от горя муж, не предполагавший пережить свою супругу, умер от сердечного приступа пару месяцев спустя. Их строящаяся квартира перешла, формально, к Короткову. Хотя он знал, что фактически владеть ею будут нотариус со своим носорогом-Федором.
Примерно в то же время пропал еще один человек. Милиция, конечно, была озабочена таким обстоятельством, но поскольку жили они в разных концах города, в разных районах, никто не обратил внимания, что есть между этими случаями исчезновения связующее звено – жилищный кооператив «Струна».
Причем пропадали не сами члены кооператива, подписывавшие договор с Коротковым, а члены их семей, которые были бы наследниками в случае их смерти.
Короче говоря, за эти три месяца у десяти членов кооператива не осталось ни одного наследника, все стали одинокими и несчастными людьми, потерявшими всех своих близких и родных.
За это время одиннадцатый этаж был достроен и началось завершение строительства. Дом принял реальные очертания, вплотную приближаясь к торжественному моменту сдачи здания в эксплуатацию.
За три месяца до окончания строительства вся операция по «расчистке» квартир была завершена. Троих из членов кооператива сшибло машинами. Один умер от сердечного приступа. Один утонул во время купания на Волге. Двоих сильно избили, и они умерли в больнице. Один, осматривая свою будущую квартиру, неосторожно ходил по стройке и упал с седьмого этажа. И, наконец, еще одного зарезал в подъезде его дома неизвестный маньяк.
Коротков не поседел за эти месяцы только потому, что облысел. Его нервная реакция на эти события вылилась в выпадение волос на черепе. Он с ужасом смотрел на себя в зеркало, понимая, что события развиваются уже без его участия, хотя первоначальный толчок им дал именно он – Валентин Петрович Коротков.
И он вздрагивал от каждого звонка в дверь, от каждого стука, будучи уверен, что пришли за ним, что до милиции дошел наконец тот факт, что собственником квартиры каждого нового умершего становится один и тот же человек – Валентин Петрович Коротков.
Но милиция все не приходила и не приходила, и Валентин Петрович как-то постепенно успокоился. Особенно его ободрял тот факт, что он сам-то никого не убивал, он даже ничего не получал в результате всех этих смертей. Какие же к нему могут быть претензии?
И вновь корыстолюбивые мысли начали одерживать в нем верх. Ведь он остался фактически ни с чем. Его же просто ограбили, применив грубое насилие. Это тупое животное чуть не изуродовало его тогда своими пудовыми кулаками. Возмущение, смешанное с жаждой обладания шикарными квартирами, подогретой возможностью такого обладания, вновь овладело Валентином Петровичем.
Он крепко задумался. Думал недели две. Строительство дома стремительно неслось к своему завершению, что особенно возбуждало мыслительную деятельность Валентина Петровича. Возможностью нужно было пользоваться или сейчас, или никогда.
В результате еще через неделю среди членов кооператива появилась Людочка.
Коротков, потерявший все десять квартир, никак не мог смириться с этим фактом. Нотариус с Федором просто забрали у него бумаги, а заодно заставили написать завещание, по которому в случае его смерти все права на его имущество переходили к Федору.
Он решил начать сначала. Время и возможности еще были. Свободных квартир осталось еще достаточно много. И он получил подписи еще двух членов, в том числе и Людочки, легко подмахнувшей пустую бумажку.
И совершил идиотский с точки зрения здравого смысла обмен – две стареньких квартирки на шикарную элитную квартиру, приняв Людочку в члены кооператива. Он подписал с ней договор, указал в нем конкретную квартиру на одиннадцатом этаже.
Зачем он это сделал, он не мог бы толком объяснить. Он же не собирался убивать никого, ни саму Людочку, ни ее мать, а когда узнал позднее о существовании еще и двух близнецов, Семки и Темки, вообще пришел в ужас.
Но, с другой стороны, он и не раскаивался, что вновь провернул это дельце с фальшивыми завещаниями. Просто в силу склада своего характера Валентин Петрович всегда предпочитал иметь возможность, чем не иметь ее. Где-то в глубине его подсознания и Людочка, и вся ее семья были приговорены к смерти, просто сам Валентин Петрович об этом еще не знал.
