Однако додуматься ни до чего конкретного Людочка не успела. Как только началась весенняя жара, начались какие-то неожиданные проблемы в ее жизни. Она, правда, и прежде не могла похвастаться спокойной жизнью, но тут уже просто хоть караул кричи. Началось все со смерти матери. Да, конечно, выпивала. Было такое и раньше. Но не допивалась до бессознательного состояния. Не падала, где попало. И никогда не лезла в ванну в пьяном виде. Не было у нее такой привычки…
После ее смерти началось вообще черт-те что! Хорошо еще, близнецов она отправила к матери бывшего мужа, которая и раньше часто забирала их на месяц-два, особенно летом… На дачу с ними ездила, в дом отдыха…
А потом – эти дурацкие несчастные случаи, которые стали происходить вокруг нее с удручающей закономерностью пристрелки. Как будто кто-то стрелял в нее, каждый раз промахиваясь, но постоянно уточняя прицел и беря все точнее и точнее.
Это выбивало ее из колеи, заставляло испуганно озираться на каждый шорох, каждый подозрительный звук.
И квартира ее стала просто раздражать. Особенно спальня. Вот эта самая, в которой все сейчас сидят. Ей постоянно стали мерещиться какие-то фигуры, запахи, звуки. Она перестала спать в этой комнате. Кстати, когда Людочка об этом говорила, Светка подтверждающе кивала головой.
Но Людочке опять повезло. Не в том смысле, что она осталась в живых, а в том, что поняла, кто на нее охотится. Соседи снизу! Через некоторое время, понаблюдав за ними немного, она была уверена, что не ошибается. Федор не только приходил к ней ругаться за испорченные потолки, он фактически подстерегал ее на каждом шагу. Особенно по вечерам. Она встречала его в городе слишком часто, чтобы счесть это случайностью. Он явно за ней следил, а делать это незаметно с его габаритами было не только крайне сложно, а пожалуй, и невозможно.
Но и это не все. Людочка оказалась настолько проницательна, что смогла по нескольким случайным эпизодам и обрывкам разговоров уловить характер отношений между своими нижними соседями и председателем кооператива. И эти отношения чрезвычайно ее заинтересовали. Председатель был в явной зависимости от этих людей, причем в очень мощной зависимости. Он и пикнуть не смел против них. Те же, когда не знали, что их кто-то видит, обращались с ним просто как… со слугой, что ли.
Вот тут-то и почувствовала Людочка наличие очень выгодной для себя ситуации. Нужно было только понять, как извлечь эту выгоду. Людочка надолго задумалась.
Помогла ей решить эту проблему… Светка. Именно Светка принялась ей в очередной раз рассказывать как-то о моих подвигах в сыскном деле. Где приукрашивая, а где и впрямь вспоминая очень острые ситуации, в которых мне приходилось бывать, она натолкнула Людочку на мысль, что я именно тот человек, который нужен ей для достижения цели.
По Людочкиному мнению, она с моей помощью могла бы убить сразу двух зайцев. Нужно было только натравить меня на соседей снизу, столкнув нас так, чтобы дело дошло до драки, до перестрелки. Под влиянием Светкиных рассказов Людочка не сомневалась, что я их перестреляю – и Федора, и его блондинку. Она тем самым избавлялась бы от непонятного ей преследования – раз. И получала бы рычаг влияния на председателя кооператива – два. С тем нужно было только вовремя заключить сделку. А уж засорить ему мозги и представить условием его освобождения от гнета Федора передачу в ее распоряжение нескольких квартир в этом доме Людочка сумела бы виртуозно.
Но самой меня просить ни о чем было, конечно, нельзя. Я начала бы ковыряться в мотивах и обязательно наковыряла бы немало изюминок в испеченном Людочкой пироге. Надо было действовать тоньше, чтобы события складывались как бы сами собой, без видимого участия Людочки.
И она принялась обрабатывать Светку. А много ли надо Светке, чтобы поверить в Людочкины слова. Нужно лишь какое-нибудь их косвенное подтверждение. И Людочка устроила сама парочку таких подтверждений.
Например, взрыв газа у себя на кухне. Взрыв, конечно, был. Но совсем уж не такой сильный, как все думают, глядя на его последствия. Газу-то она напустила всего чуть-чуть, только чтобы взорвалось немного. Обои она спичками поджигала. Стену в ванну пробивала молотком и топором, чайник долго колотила об угол, чтобы он принял подходящую, на ее взгляд, форму.
Светке всего этого хватило за глаза. Она охала, ахала, ругала горгаз на чем свет стоит, не подозревая, что Людочка даже не сообщала газовикам об этом взрыве. Чтобы не заподозрили ее в инсценировке.
А когда на одной из оживленных улиц Тарасова бензовоз врезался в троллейбус и в результате погибло несколько человек, Людочке достаточно было, сцепив зубы, плюхнуться на асфальт в укромном месте, разодрать себе в кровь коленки и локти, а потом сочинить Светке фантастическую историю с вылетом из окна троллейбуса, чтобы Светка восприняла это как сигнал к действию и бросилась организовывать ее спасение от рук неизвестных убийц. Чего, собственно, Людочка от нее и добивалась.
Так в этой истории появилась я.
А дальше Людочка принялась морочить нам со Светкой мозги. Она не могла сразу же натравить меня на десятый этаж. Не могла даже достаточно прямо намекнуть на это. Но ей удалось-таки зафиксировать Федора в моем сознании. А в сознании Федора – Светку. Она специально в то утро, когда они ехали ко мне на турбазу, очень долго маячила под ручку со Светкой перед носом сидящего у них на хвосте Федора. И когда Федор, постоянно следивший за всеми, кто входил и выходил в Людочкину квартиру, увидел в кабине лифта на своем этаже Светку, он вцепился в нее почти рефлекторно, предполагая, что на ее поиски отправится чуть попозже сама Людочка.
Но отправилась я, как и было задумано Людочкой.
Людочка допустила, конечно, немало ошибок. Прежде всего – у меня сформировалось очень уж скептическое отношение ко всем ее страхам. Я никак не могла до конца поверить, что Людочке угрожает реальная опасность. И виновата в этом сама Людочка. Это она своими инсценировками и враньем искажала картину реальности. И в результате моя интуиция срабатывала вхолостую.
Людочка никак не могла предполагать, что на ее чердаке обосновался Леня. Впрочем, с этой ситуацией она справилась неплохо. Это же она убедила Леню, что мне нужна его помощь. И даже предложила связать ее, чтобы Леня был спокоен, что она никуда не денется. Но он отказался, только взял с нее слово, что она шага с чердака не сделает. Но едва он ушел, смылась и Людочка. Потому что очень нужно ей было. Она так и не сумела поговорить с председателем кооператива, она не предполагала застать его у себя в спальне и даже растерялась при виде его. Нельзя же было ни о чем разговаривать при мне. Пришлось его выпроводить, пока он не привлек моего пристального внимания. А когда я отправилась искать Светку, она освободилась от Лёниной опеки и отправилась на поиски Валентина Петровича. Но наткнулась на блондинку и вновь вынуждена была терять время, пытаясь убежать от той. Натали чуть не достала ее, загнав в то душное помещение с путаницей труб, откуда я так удачно Людочку вызволила.
Ей удалось, наконец, встретиться с председателем наедине и начать его обработку. Но разговаривать с ним было очень сложно, он нервничал из-за того, что я надела на него наручники, освободить от которых Людочка его не могла, из-за первой и второй наших с ним встреч, из-за всей этой истории, наконец. До нашего появления договориться с ним так и не удалось. Будь у нее лишние полчаса, кто знает, как закончилась бы вся эта история.
Когда Людочка обо всем этом рассказывала, с лица ее не сходило странное выражение – будто все то, что происходило с нею, происходило на самом деле вовсе не с ней. Она была изумлена самим смыслом тех слов, которые сама произносила. Как она попала в эту ситуацию – это просто-таки загадка!
Я смотрела на Людочкино лицо, на котором застыло удивленно-озадаченное выражение, и думала о том, какая все же Светка дура! Она знает эту женщину не первый год, попадала не раз вместе с нею в очень красноречивые ситуации, но так и не поняла, что ее невинность и непосредственность – всего лишь маска, под которой спрятаны неистребимое высокомерие ко всем находящимся рядом и глубокая, фундаментальная меркантильность каждого поступка и, главное, каждого душевного движения.
Но все это было прикрыто легким флером лжи, ставшей главным принципом ее поведения, общения с людьми. Ложь стала ее имиджем и потеряла все признаки чего-то предосудительного. Ложь как принцип существования. Это, наверное, может быть даже мило, если не сталкиваться с этим вплотную. Как симпатичные умилительные цветочки, растущие на поверхности болота. Я готова согласиться, издалека на них смотреть даже приятно…
Все сидели притихшие и насупленные. Каждый наверняка переживал не лучшие чувства, выслушав уже вторую подряд исповедь. В исповедях я, например, вообще не нахожу ничего привлекательного, а уж слушать исповедь человека кающегося, брызжущего вокруг черной краской и превращающего весь мир в грязную лужу – благодарю покорно! Только в силу необходимости, возникающей иногда при моей профессии. Но тут уж просто деваться некуда. Приходится выслушивать. А иногда и помогать высказаться.
