Андрес поднялся на ноги. Рядом с приземистым огромным телом боевой машины «Убийца-113В» он выглядел особенно тщедушным.
– Тебе вредно пить пиво, – отозвался Андрес. – Ты делаешься философом! Живи проще. Проще, старший сержант! Не мы придумали это… Чем жалеть пленных, подумай лучше о себе. Да и вообще все эти нежные разговоры до той минуты, пока не схватишь дозу, нейтрон 400. Тогда ты забудешь о своей доброте и будешь скулить, чтобы тебе поскорей перелили кровь и подсадили в кости свежие мозги! – Андрес сплюнул и полез в боковой люк. Навстречу ему из салона боевой машины «Убийца-113В» доносился хриплый голос Борова:
– А очкастому этому, начальнику конвоя, я прямо так и сказал: знаешь, куда мы этих телок гоним? В утиль! Они все пойдут на службу в нашу доблестную армию! Только по частям! Мозги отдельно, печень отдельно… Он давай кричать, мол, не разрешается, их, мол, кормят специально, и вообще некрасиво. А я говорю: мы два дня здесь торчать будем. Чем прикажешь заниматься? А тут целый курятник. Он покричал и заткнулся. А как стемнело, ребята полезли за загородку, и началась потеха! Вытаскивают их оттуда по очереди… Очкастый этот сначала делал вид, что не замечает, а потом сам попросился, козел! Тоже захотелось! Достали и ему одну. А главное, они ведь знают, телки эти, куда их гонят, всю дорогу воют. А тут радость им такая – перед разборкой как следует пощекочут! Они потом сами просились! Одна малолетка у меня, правда, загнулась, кусалась, стерва, а потом затихла. Смотрю – готова. Сдали на переработку… Стояли там не два, а четыре дня! Все пробовали: пилюли, кофе, мясо жрали, как собаки, но надоело! Надоело – сил нет! Нас там всего-то один взвод, а этих телок три сотни! Потом с души воротило. До сих пор на баб смотреть не могу. А на этого… и подавно! – Боров хрипло хохотал, тыкая пальцем в Андреса. Всех, кто отказывался ему подчиняться, Боров задевал столько раз, сколько они попадались ему на глаза. Всех, кроме Феликса.
Боров вернулся из конвоя – гнали пленных в Анатомическую Зону. На такие дела отбирали теперь только добровольцев. Были случаи, конвойные не выносили постоянного крика пленных и сходили с ума: открывали огонь по врачам, пытались освободить пленных. Очень страшно они кричат. Всю дорогу…
Андрес лег на свою койку. Автоматическую винтовку он положил рядом с собой. Так положено по новому полевому уставу, и это здорово. Если Боров совсем обнаглеет, его можно пристрелить, не вставая с койки. Хорошо, что сейчас война. В мирное время такой, как Боров, может скрутить в бараний рог целую казарму. Бог мой! Неужели этого подонка тоже родила женщина…
А сейчас пусть попробует сунуться! Да он и не сунется. Знает, что пристрелят. Лейтенанта тошнит от вида Борова. Если бы лейтенант не был слюнтяем, от Борова давно можно было бы избавиться. Но лейтенант добрый. Вот Боров и осмелел, на лейтенанта голос поднимает. Не боится никого, кроме Феликса. Нет, если Корова действительно кто-нибудь пристрелит, это сделает Феликс… Мысли начинали путаться в голове у Андреса: действовали пиво и снотворное. Он засыпал. Его разбудил высокий надломленный голос лейтенанта:
– Ты сам вызвался туда идти, понял! Мне плевать, спал ты или нет! Мне плевать на то, что ты там делал эти дни! Ты попросился сам! Сейчас твоя очередь идти в боевое охранение, и ты пойдешь! Никто не освобождал тебя от наряда. Чем другие хуже? Чем хуже вот он? – лейтенант указывал пальцем на Андреса. – Тем, что он не такой подонок и не напрашивался в конвой?
– А ты, лейтенант, потише! – прохрипел Боров. – Я командиру батальона пожалуюсь.
В люке показалась голова Феликса, и Боров замолчал. Феликс влез в салон, молча подошел к сидящему Борову и ударил его кулаком в нос. Тот вскрикнул и повалился на пол. Его лицо залила темная густая кровь.
– Ты пойдешь в наряд! – произнес Феликс – жаловаться командиру батальона будешь потом, когда красные сопли вытрешь. – Лейтенант опустил глаза в пол и молчал. – А чтобы тебе там нескучно было, я Гарольду, старшему по охранению, сейчас скажу, что ты у нас только из конвоя. Герой наш, ефрейтор второго класса Боров Вонючий! Он позаботится о тебе, сволочь! – голос Феликса звенел от ярости.
– Ну ладно, ладно! – покладисто забормотал Боров. – Я уже иду! Умоюсь и иду! Только, слышь, сержант, не надо ничего этому парню говорить! Он и так всегда меня посылает в нейтральную зону. А ты скажешь – может и сам пристрелить! Он, говорят, людей из конвоя не любит. Ладно, сержант, повздорили, с кем не бывает! – Боров прижал к лицу грязное полотенце и вывалился через люк наружу.
– Опять в карты режетесь! – Феликс кричал на трех рядовых четвертого класса, которых Боров подмял под себя сразу, как только появился во взводе. Одного из них он использовал, когда поблизости не было женщин. Феликс называл их подсвинками. – Кто маскировал машину? С такой маскировкой нас разбомбят в ближайшие полчаса! Быстро наверх!
Подсвинки суетливо полезли в люки, но дежурная рация вдруг издала леденящий душу писк. Это был сигнал воздушной тревоги. Подсвинки проворно вернулись в салон и бросились задраивать люки. Во время бомбежки – это было многократно проверено – боевая машина «Убийца» самое безопасное место. Они уже приступили к последнему люку, как в него ввалился Боров.
– Бомбежка! – задыхаясь, проговорил он. – Пересижу…
Лейтенант не смотрел на него. Феликс промолчал. Койка Феликса, как и положено командиру отделения, старшему сержанту первого класса и полному кавалеру ордена Благородного Легиона, находилась в задней части салона, там, где броня корпуса толще, почти как лобовая. Это самое надежное место во время нейтронной атаки. Феликс лежал на койке и жевал незажженную сигарету. Курить пока не хотелось. Он ждал разрывов, но не слышал ничего, кроме приглушенного писка дежурной рации, означавшего, что воздушная тревога пока не отменена.
– Наверное, им снова померещилось! – окликнул Феликс лейтенанта, расположившегося в командирском кресле.
– Наверное… – бесстрастно отозвался тот. Боров и подсвинки молча лежали по своим койкам. В синем свете аварийной лампы лицо Борова казалось живым воплощением дьявола: маленькие глазки, толстые бесформенные губы и плотоядно выступавшая вперед челюсть, заплывшая тугим свиным жиром.
Наконец совсем близко ухнул взрыв, необычно звонкий, странный – и в салоне боевой машины пехоты «Убийца-113В» зазвенел «погребальный колокольчик». Низкий, мелодичный, похожий на звук колокола, сигнал нейтрон-дозиметра зазвучал сразу после взрыва. Одновременно с ударами колокола вспыхнула оранжевая лампочка под потолком.
Многоголосый крик ужаса заполнил салон. Кричали все, как кричат единственный раз в жизни те, кто узнал вдруг, что через день, самое большее два, им предстоит умереть в мучительной агонии…
Феликс опомнился первым и бросился в кресло водителя. Двигатели взревели, и боевая машина «Убийца-113В» понеслась, набирая скорость. Краем глаза Феликс видел, как катается по полу Боров. Оранжевая лампа стала вспыхивать реже – они уходили из зоны поражения. Он остановил машину, когда оранжевая лампа погасла совсем, распахнул люк и вывалился на теплую землю. Они отъехали примерно пять километров от расположения батальона. Там, дальше, за буреломом из рыжих палок, когда-то бывшим перелеском, начиналось предместье города, в котором Феликс родился и прожил всю жизнь. Феликс полез в специальный кармашек комбинезона и достал индивидуальный дозиметр. Дрожащими пальцами он свинтил колпачок прибора и задохнулся от радости. Прибор показывал 350 нейтрон. С такой дозой Феликс имел шансы. Переливание крови, одна-две трансплантации – и он вполне протянет лет пять, может быть, семь. Бесконечно много – семь лет…
«Теперь скорее к винтовке!» – подсказал ему инстинкт старого солдата, и он полез назад в салоп. Внутри было тихо, как в гробу. Экипаж «Убийцы-113В» замер в разных позах, рассматривая свои индивидуальные дозиметры. Феликс добрался до винтовки и плавно, чтобы не обратить на себя внимания, взял ее в руки.
– Шестьсот нейтрон… – произнес лейтенант и повернул к Феликсу мертвое лицо. – А у тебя?
– Пятьсот восемьдесят… – солгал Феликс.
– У вас? – лейтенант обращался к остальным.
– Семьсот…
– Семьсот двадцать…
Боров снова завыл. Феликс поднял винтовку, и Боров осекся.
– Сколько? – потребовал Феликс.
– Пятьсот! – прорычал Боров. Феликс перевел винтовку на молчавшего подсвинка.
– Столько же… – прошептал тот.
– А ты? Тебя приглашать надо? – закричал Феликс, обращаясь к последнему подсвинку. Но подсвинок продолжал молчать, и, присмотревшись к нему, Феликс вдруг заметил, как странно подогнута ладонь, на которой подсвинок лежит всем телом. Он увидел, что вся голова лежащего как будто облита кровью, и понял, что тот мертв. Он сам разбил себе голову… «Они все трупы! – с неожиданной радостью подумал Феликс. – А я нет! Но надо шевелиться…»
