Видимо, с тех пор и застряли у него в мозгу иностранные слова. Почему-то ему казалось, что рожа расцарапана. Но нет — опять приятный сюрприз. Рожа оказалась не расцарапана, хотя и выглядела не лучшим образом — серая, небритая.
Коля трясущимися руками пригладил волосы, затем открыл холодную воду и умылся. Достал электробритву из тумбочки. Поводил бритвой по щекам.
Снял рубашку и, вынув из стенного шкафа майку, натянул ее на себя. Зачесав жидкие мокрые пряди за уши, Коля остался удовлетворен своим новым видом.
Теперь он выглядел хотя и слегка утомленным, но вымытым, свежим и минуту назад вставшим на путь исправления алкоголиком. Коля вернулся на кухню, закурил «бычок» «Примы» и стал соображать.
Он многого не помнил, но забыть, что женат, не мог. Жена Валя, должно быть, была на сутках. Если сегодня он проснулся один и так поздно, значит, Валя ушла еще вчера. И это значит, что вернется она сегодня вечером. Судя по этим умозаключениям, мозги у Коли работали неплохо, чему он был рад. Но руки дрожали и голова, казалось ему, не могла ни секунду удержаться на одном месте. До прихода жены требовалось решить одну задачу — срочно выпить.
А потом как-то уничтожить следы вчерашнего времяпрепровождения — он покосился на ряд пустых бутылок. «Сколько же нас вчера было?» — силился вспомнить он. Принялся считать бутылки, сбился, принялся снова, потом бросил, сообразив, что число бутылок ни о чем ему не скажет.
Надо было срочно придумывать, как поправиться.
Коля тщательно осмотрел все бутылки и стаканы на столе — больше нескольких капель не набралось.
Денег, само собой, не было. Коля и не подумал пойти шарить по карманам своего пиджака и куртки, сделав очередное логическое умозаключение — после вчерашнего откуда же? Можно было что-нибудь прихватить из дома и попытаться обменять в магазине. Но магазин вызвал у Коли неприятные ощущения — он не мог понять, почему. Он устал вспоминать, отчего образ магазина ему досаден. Мотнул головой, пытаясь переключиться на другие мысли: что прихватить?
Обвел кухню взглядом. В комнату плестись было лень — впрочем, он и так знал, что ничего стоящего там не осталось.
Сдать бутылки? Вырученного не хватит даже на одну рюмку. «Надо позвонить Саньку, — решил он. — Спросить, может, у него осталось…»
Коля поковылял в коридоре к телефону, набрал номер и стал ждать. Отозвался не Санек, друг из соседнего подъезда, а его стерва Оксанка.
— Эта, — Коля постарался добавить бодрости в свой хриплый пропитой голос. — Мужика своего дай…
— Сейчас! — с готовностью откликнулась Оксанка. — Сейчас побежала вас, алкашей, сводить! Бегу и падаю по вашему желанию, спешу сообщить своему пропойце — тебя к телефону твой любимый собутыльник! Может, вам еще сбегать? Ах, ты…
Оксанка еще повизжала в телефон, пересыпая свою язвительную речь отборным матом, потом хлопнула трубку, так и не позвав Санька. Впрочем, из ее тирады Коля понял, что Санек нынче на работе.
И вообще, по некоторым Оксанкиным намекам и прочим признакам выходило, что вчера они хорошо сидели вовсе не с ним. Это Колю удивило: «А с кем же тогда?»
Был один выход — пойти к вахтерше Нине Прокопьевне. Она была не дура выпить, хоть и старалась делать это с осторожностью, чтобы жильцы не заметили, и избегала начинать с утра. Она человек сочувственный — только бы сегодня работала.
Коля спустился в лифте на первый этаж. Ему опять повезло: Нина Прокопьевна утром как раз заступила на пост и сидела в вахтерской будочке — серьезная, в очках, навалившись обширной грудью на высокий столик. Коля появился в проеме двери босой, в мятых штанах и стал перетаптываться с ноги на ногу. Нина Прокопьевна как будто обрадовалась его появлению.
— Чего тебе, касатик?
— Прокопьевна, может, нальешь в долг?
— Налью, налью! — засуетилась старуха. — И не в долг, а так! Как не налить? Все мы люди, все друг другу должны помогать.
Новый сюрприз — Прокопьевна что-то была слишком любезна. Она полезла под столик и вынула початую бутылку и стакан и, пока наливала, не смогла удержаться:
— Нет, но ужас-то какой! Знаешь?
Ее так и распирало обсудить что-то, отсюда и любезность. Но Коля смотрел на наполняющийся стакан и на ее колыхания не реагировал. Когда он хлопнул полстакана и, как-то сразу сгорбившись и размякнув, присел отдохнуть на ее топчан, способность воспринимать окружающее к нему отчасти вернулась.
— , прямо в лифте. Ужас-то какой! А Надежда-то Кузьминична, что до меня дежурила, и не заметила ничего. Божится, что ни одной чужой души тут не было. А они приехали и ее обнаружили. Кузьминична говорит — прямо в лифте лежала. Задушили… Милиция всю ночь тут шастала, все здесь обшарили.
И Кузьминичну все расспрашивали, выспрашивали…
У нее душа в пятки ушла, весь остаток смены протряслась от страха — а ну как ее кто-нибудь прибьет?
Она теперь говорит — уж и не знаю, уволюсь, наверное. Еще убьют к чертовой матери. Ужас-то какой!
Коля слушал причитания старухи и не врубался.
— Так чего случилось-то? — равнодушно поинтересовался он, не в силах оторвать взгляд от лилового толстого носа Прокопьевны.
— Ты что? Женщину убили сегодня ночью. Прямо в лифте и лежала мертвая. Тут вот, у нас.
— Из наших кто-нибудь?
— Нет. В гости на шестнадцатый этаж приходила.
Все равно ужас!
— Да, времена такие нынче, что и жить опасно! — посочувствовал Коля.
— Не то слово!
— И кто же ее?
— А кто же знает?
В благодарность за налитый стакан Коля еще посидел со старухой и послушал ее охи и ахи. А та наконец отвлеклась и, понимающе посмотрев на Колю, вдруг сказала:
— Жена небось скоро придет. Как в доме-то?
Щетинин вспомнил про дом и поднялся. Прокопьевна высунулась ему вслед.
— Коль! Бутылочки-то принеси!
Щетинин, не оборачиваясь, махнул рукой и поплелся к лифтам.
Дома Коля стал собирать бутылки, перекладывать грязную посуду в раковину, чистить жестяную банку-пепельницу. «Да, и проветрить, проветрить надо», — вспомнил он и полез открывать форточку. Когда мокрой тряпкой стал протирать клеенку на столе, сгребая объедки, окурки, пробки от бутылок, целлофановые обертки от чипсов, на краю обнаружился какой-то маленький скомканный кулечек из куска газеты. Он уже собирался смахнуть его тряпкой в помойное ведро — может, пепел кто в этот кулечек стряхивал.
Есть такие любители — смастерят себе из бумажки мини-пепельницу, держат ее в руке и аккуратненько туда пепел стряхивают… Коля отвернул пальцем бумажку — в кулечке лежало что-то мелкое, но не пепел.
«Откуда это? — подумал он озадаченно. — Валькино, что ли?» Он поковырял кулечек решительнее.
Потом взял и опрокинул его на стол — оттуда шмякнулись две серьги. Коля сел за стол и уставился на находку. Что-то новенькое — может, Валька втихаря от него купила да забыла припрятать. «Ерунда, — подумал он. — Откуда у нее деньги на такие цацки?» Сразу было понятно, что это не грошовая бижутерия. Он озадаченно взял одну серьгу на палец — кажется, золото, в середке искристый прозрачный камушек. «Ни хрена себе…» — подумал он.
Регина открыла глаза и, как часто с ней случалось, не смогла сразу вспомнить, что за день сегодня. Будние дни чередовались с выходными с такой неизбежной последовательностью, что она, бывало, в них путалась. На долю секунды ее пронзил страх, что проспала, опоздала на работу. Самое смешное было в том, что ничего ужасного, если бы она даже и проспала, не было. Она принадлежала к руководящему составу издательства и могла позволить себе и задержаться, и не прийти. Но этот дурацкий страх перед опозданиями накрепко засел в ней еще с детства, со школы — с тех самых пор, когда ненавистная директриса поджидала опоздавших у дверей школы и с садистским удовольствием требовала у них дневник, А родители попались Регине без чувства юмора — после прочтения каждой записи ее ожидало тяжелое объяснение с ними, чреватое репрессиями. По идее, повзрослев, она должна была бы нарочито и с удовольствием всюду опаздывать — чтобы самоутвердиться и компенсировать свой детский страх. Но нет, она не любила опаздывать — и с деловой точки зрения эта привычка была, в общем, кстати.
Регина расслабилась — вспомнила, что вообще сегодня суббота и можно никуда не торопиться. Более того, она вспомнила — вчера были похороны Киры.
Отпевали ее в храме около Речного, народу было довольно много, эта толпа тем более бросалась в глаза, что в храме стоял гроб и с другим покойником — рядом только вдова и еще пара человек; Все было очень торжественно и тягостно. Регина спряталась в глубине толпы и даже не обошла гроб — в конце концов они с Кирой не были близкими подругами, да и не хотелось особенно мелькать. Потом ехали в автобусе на кладбище, под моросящим дождем стояли перед могилой — было холодно, а стоять пришлось долго… Губин держался хорошо. Впрочем, как же иначе?
