В четверг после обеда Полякова принесла новость.
– Девочки, помните, у нас в медпункте в зубном кабинете работала Ирина такая? Года два работала, а потом уволилась и в сто тридцать девятую поликлинику перешла. Так вот, представляете, какой случай, шла она на дежурство вчера вечером, в десятом часу и напали на нее, ограбили и убили.
– Какая Ирина-то?
– Ну зубной врач, красотка такая, блондинка крашеная, вечно у нее там мужики ошивались, сразу у всех зубы заболели.
Валя Голубев, который зашел к Надежде по делу и остался потрепаться, вступил в разговор:
– Ну уж вы скажете, какой нормальный мужчина сможет заинтересоваться женщиной-стоматологом? Это же извращение, мазохизм какой-то: она тебе зуб сверлит, а ты ее любишь!
Надежда вспомнила, что да, действительно, была такая Ирина, и когда у нее, Надежды, как-то заболел зуб, то к этой Ирине было не пробиться, запись на два месяца вперед, и мужики точно вертелись. Она попыталась вспомнить внешность Ирины: да вроде бы ничего была, интересная.
– Да, Елистратыч, похоже, ты один у нас тогда устоял, а остальные мужики все мазохисты. А что случилось-то, Татьяна?
– Так я же говорю: в сто тридцать девятой поликлинике зубной врач ночью дежурит. Ну, Ирина и шла туда, смена у нее с десяти вечера и до утра, пока все остальные врачи не придут. И во дворе проходном напал на нее кто-то и убил. Сумочку украли, а шапку меховую не тронули. И дубленку тоже, и даже сумку потом нашли, а в ней ключи от квартиры. И главное, денег-то в кошельке было кот наплакал, всего ничего!
– Это надо же, из-за такой ерунды человека убили! Так это что, вчера было, а сегодня уже даже мы знаем?
– А тут вот как получилось. Там, в поликлинике, ждут, ждут – нет дежурного врача. Хорошо, завотделением не ушел, пришлось ему самому дежурить. Позвонили мужу, а он говорит, что ушла, мол, к десяти на работу. А когда она и к одиннадцати не появилась, муж заволновался и побежал сам в поликлинику. Там завотделением ругается, очередь у него сидит. Муж – в милицию, а там, конечно, его завернули, еще бы, она два часа как пропала, а он уже в милицию бежит заявлять. Ну, он еще побегал по улицам и домой пошел, а сегодня в шесть утра дворничиха пошла мусор убирать, там и нашла ее в ужасном виде. Милиция приехала, и вспомнил дежурный, что муж приходил, так и определили быстро, кто это. А нам в медпункт из сто тридцать девятой знакомая нашей Алевтины звонила. Одного я не пойму, зачем она в такую темень через этот проходной двор пошла? Ведь это надо ума набраться, чтобы женщине одной в десять вечера по дворам шастать в наше-то время! Шла бы себе по улице, там все-таки светлее, и народу больше.
Валя Голубев неосмотрительно вмешался:
– А что же муж-то ее не проводил на работу, если дома был?
На него набросились все, даже Надежда.
– А вот не знаем, вот, значит, какие теперь мужья, вот как вы о женах заботитесь, нас скоро на улицах среди бела дня убивать начнут, а вам бы только на диванах лежать да по телевизору свои эротические шоу смотреть!
Валя позорно ретировался. У Надежды на языке вертелся вопрос, та ли эта Ирина из медпункта, у которой, по слухам, раньше был роман с Рубцовым. Очень похоже, что она самая и есть, но тогда уж очень жутко все получается, даже страшно представить, а мысли все лезли и лезли в голову, как бы выяснить про эту Ирину, но прямо спрашивать нельзя, дойдет до Рубцова, он насторожится. И поговорить абсолютно не с кем, Сан Саныч запретил ей даже думать обо всех этих убийствах и никаких разговоров на эту тему не поддерживает. И вообще, ей кажется, что насчет Володи Тихонова он ей не совсем поверил, подумал, что она со страху все придумала, а там был несчастный случай. А если теперь еще про это убийство ему рассказать, да связать его с теми, то он запросто может ее к Скворцову-Степанову определить. Нет, надо молчать, но как на сердце тяжело…
С утра у Надежды болела голова, и она решила сходить в медпункт, заодно, может быть, что-нибудь поспрашивать про смерть Ирины. В коридорчике медпункта на диване скромно сидела Полякова.
– Ты что это тут делаешь?
– Пелагею Никитичну жду. Ей Алевтина массаж делает, от радикулита. А ты заболела, что ли?
– Да голова болит, надо давление измерить.
Из-за ширмы раздавались стоны Пелагеи. Руки у фельдшера Алевтины Ивановны были что надо, даром что через год на пенсию. Алевтина закончила и вышла.
– Надежда, ты что такая бледная? Заболела?
– К вам здоровые не ходят. Алевтина уже доставала тонометр.
– Так, садись сюда, ну вот, сто на шестьдесят, пониженное, конечно. Сейчас кофейку тяпнем, от головной боли я тебе дам что-нибудь, все и пройдет. Татьяна, ставь чайник-то, да дверь закрой, подождут двадцать минут в коридоре.
Из-за ширмы выползла великомученица Пелагея, охая и держась за поясницу. Когда уселись с чашками, Надежда подумывала, как бы навести разговор на нужное, но Полякова сделала это за нее. Ох, эта Полякова, наверняка потащилась за Пелагеей с той же целью, что и Надежда: выяснить подробности про смерть Ирины. Полякова начала издалека.
– А что это, Алевтина Ивановна, вы сами будто простужены, чихаете?
– Забыла, какой вчера день был? Я же на похороны ходила, простудилась там, долго на холоде стояли. Ох, девчонки, и тяжело же смотреть, когда молодые умирают!
– Народу много было?
– Да прилично. Друзья, сокурсники, с той работы много, из сто тридцать девятой поликлиники. Родственники были, муж.
– Это который муж? Илья?
– Да, он. Бледный весь стоял, в глазах слезы, губы трясутся.
– От холода, наверное. – Это, конечно, Поляковой реплика.
Надежда не выдержала:
– Что, по-твоему, человек горевать не может, когда собственную жену хоронит?
– Да ты что, Надежда, не знаешь всей этой истории про Ирину и ее мужей?
– Да откуда? Расскажите, Алевтина Ивановна.
– Ладно, теперь уже Ирине ничем не повредишь. Так вот, когда пришла она к нам, села в отдельный кабинет, народ, конечно, сразу побежал к ней зубы лечить. Еще бы: в рабочее время да бесплатно, да без очереди. И гляжу я, что все больше мужики к ней ходят, девица-то она была интересная, что и говорить. Так немного времени прошло, как-то пришел к ней этот Илья Липкин зубы лечить. Пришел и, по его собственному выражению, тут и упал возле кресла, влюбился, значит. И стал он ее обхаживать, каждый день тут торчит, все цветочки да смешочки, одна из вашего отделения, Зоей зовут, даже пожаловалась директору, что, мол, несерьезное отношение и так далее. Как же фамилия-то ее?
– Зоя Космодемьянская? Ее так все и называют, настоящей фамилии никто не помнит. Она вечно на всех жалуется, правду ищет. Сейчас-то еще ничего, а раньше, во времена застоя, у них в комнате висел портрет Брежнева, так она, как случится с ней какая-нибудь неприятность, в магазине обсчитают или в транспорте нахамят, сразу бежит к этому портрету жаловаться. И главное, все на политику переводит. Тогдашний начальник их сектора очень переживал, что кто-нибудь из первого отдела увидит, как она с портретом разговаривает, ругает его по-всякому, на ошибки указывает, учит как страной управлять. Спокойно могли политическое дело припаять, а ему как начальнику тоже большие неприятности устроили бы. И посоветовал ему кто-то портрет поменять, кого-нибудь другого повесить. Но ведь в партком не пойдешь и не скажешь, что меня, мол, портрет Брежнева не устраивает, тогда за это дело, сами понимаете… Решили с соседями поменяться, у тех Ленин висел. Но тоже побоялись, а вдруг Зоя начнет его упрекать, что революцию сделал неправильно? Вот они в секторе сидят и думают, что хорошо бы портрет Попова повесить, который радио изобрел! У Зои к нему никаких претензий быть не может, и по профилю нам подходит, все-таки институт радиотехнический. А у них в секторе работал один дядечка, жена у него в школе завхозом, так она говорит, что Попова достать не может, потому что тогда в кабинете физики будет некомплект. Там они все в кабинете физики висят: Ньютон, Максвелл, Фарадей и так далее до Эйнштейна, наш Попов тоже, конечно, там есть. А Ньютонов-то как раз оказалось два, один лишний. Принесла она Ньютона, хотели вешать, тут режимник ввязался: нельзя, не положено.
– Господи, Ньютон-то их чем не устроил?
– Наверное, потому что Исаак, по пятому пункту не прошел. В общем, начальник Зонного сектора, Репейников его фамилия, совсем приуныл, но тут, к счастью, юбилей Ломоносова случился, про Ломоносова режимники ничего плохого сказать не могли, тогда Репейников этот пошел к начальнику отделения Владлену Иванычу и все ему рассказал с глазу на глаз. Владлен у нас мужик с пониманием, распорядился своей властью портрет Брежнева к нему в кабинет перевесить без шума. Так и сделали, а Зоя тогда стала прямо директору жаловаться, потому что Ломоносову жаловаться не будешь, ему в восемнадцатом веке все наши проблемы до лампочки. Вот и в этом случае пожаловалась ваша Зоя директору, а он что? Стоматолог ему не подчиняется. Но все-таки Ирина решила, что хватит дурака валять, поддалась на Илюшины уговоры, дала согласие. Илья все жене рассказал, у него жена, мальчик шести лет, квартира – кооператив двухкомнатный, родители им построили. В общем, сказал он жене, что с ней разводится, уходит к зубному врачу и уехал с Иркой в Сочи, как раз отпуск у него. Полякова вмешалась:
