Я вернулся к девушкам.
— Наверное, вы видели кого-то другого, — сказал я. — Халат Телмы на том же месте, куда она повесила его утром.
Они переглянулись, и я добавил:
— Но все равно спасибо. Я так и думал, что она отправилась в кино на двухсерийный фильм или просто вышла погулять.
Неловко, боком, девушки медленно направились к лифту. Я улыбнулся и закрыл дверь.
Я открыл все ящики шкафа, проверил полки в стенном шкафу, пол шкафа, туалетный столик под умывальником в ванной комнате. Заглянул в чемоданы. Оставалось посмотреть только в одно месте — в глубоких ящиках столика по другую сторону кровати. Я обошел кровать и открыл ящик Телмы. Внутри лежала ее сумочка. Теперь все стало понятно. Я знал, что она ушла, знал, почему. Я вспомнил лицо Пайна, когда он говорил: «Вы правы, шансы плохие».
Я поднял трубку телефона. Когда телефонистка ответила, внезапно мне пришло в голову, что звонить некому. Я не знаю номера, по которому могу капитулировать. Сдаваться некому.
Повесив трубку, я пошел в ванную, сполоснул руки, лицо, и сел возле телефона, позвонил в приемную и попросил принести газету и бутылку виски. Меня удивило собственное спокойствие.
Все стало понятно. Они знали, что у них есть только одна возможность переубедить меня, и они ее использовали. Меня заставят поволноваться несколько часов, потом позвонит Тэгг или Пайн, и я скажу: «Вы выиграли, вы нажали нужную кнопку. Только скажите, что я должен делать, где и когда. Больше я не буду создавать затруднений. Поверьте мне».
Принесли газету и виски. Я налил виски в стакан и уселся читать. Сидя в номере, заказывал еду, виски, газеты и ждал, не отходя от телефона.
Я прождал пять дней — не выходя из номера. На третий день я перестал пить виски. На четвертый день уже не мог есть. Я не брился, не менял одежду и даже не принимал душ.
Я ждал, только ждал. Сидя в кресле у окна, смотрел, как зажигаются огни и ждал телефонного звонка. Ночью я оставался в кресле, закутавшись в одеяло, и изо всех сил старался прогнать сон, иногда дремал, боясь, что засну и не услышу телефона.
Теперь я не сомневался в том, что мне позвонят. Так и должно произойти, в этом заключается следующий логический шаг, убеждал я себя по сто раз в день и верил себе.
Однако логика все больше слабела, слова утрачивали значение, как колыбельная, которую повторяют много раз. На пятый день я уже не ждал звонка.
В конце концов я спустился на первый этаж и из автомата позвонил Эпплгейту домой в Оук-Парк. Мне ответил женский голос.
— Миссис Эпплгейт? Это вы, Розмари? — Я не узнал свой голос — он звучал сухо, тонко и надтреснуто.
— Нет, миссис Эпплгейт нет дома. Кто ее спрашивает?
— Друг доктора Эпплгейта. Я звоню из Калифорнии. Мне нужно с ним поговорить.
— К сожалению, доктор уехал из города вместе с женой. Я осталась дома с детьми.
— Где он?
— Говорите, вы его друг?
— Да, я звоню по важному вопросу.
— Прошу прощения, но они уехали в Шотландию.
— Ничего страшного, я позвоню ему туда. Где они должны остановиться?
— В этом все дело — если бы вы позвонили вчера, я могла бы сказать. Еще вчера они были в Эдинбурге.
— Где? В какой гостинице?
— Я и пытаюсь вам объяснить — сегодня утром они уехали оттуда. Они должны на машине проехать через всю Шотландию и Англию. Вряд ли они позвонят мне в течение пятишести дней.
Я повесил трубку и долго стоял, глядя на телефон, потом вернулся в номер, взял пиджак, спустился на лифте и вышел на улицу, держа в руке листок бумаги с адресом полицейского
участка.
Первый час ночи. На улицах было пусто, совсем мало машин. Я шел, спотыкаясь, как во сне. В моей голове возникали, исчезали и вновь возникали, сливаясь, слова, которые я должен произнести:
«Меня зовут Рой Такер. В прошлом месяце я бежал из тюрьмы в Индиане. Помогите найти мою жену».
Дойдя до полицейского участка, я прошел мимо, вошел в первый же бар и выпил спиртного, потом пошел в туалет вымыть руки, лицо и смочить волосы. Теперь я был готов.
Выйдя из бара, я перешел улицу и в маленьком ресторане выпил чашку крепкого черного кофе, потом съел пончик и выпил еще кофе. Я сидел у стойки, глядя на официантку, слушал музыку, впитывая происходящее, как губка, и пытался не думать о тюрьме Хобарт.
Я тянул время, пил кофе и пытался найти другой выход, понимая, что выхода нет. Поэтому в конце концов я поднялся, расплатился, вышел на улицу и направился в сторону полицейского участка. От тротуара возле соседнего дома отъехала машина и медленно направилась ко мне. Я задержался на середине улицы, чтобы пропустить ее, но подъехав ко мне, она остановилась. В это время с заднего сиденья на меня посмотрела Телма.
Я побежал за машиной, пытаясь ухватиться за ручку двери, но машина прибавила скорость, резко вильнула и сбила меня с ног. Когда я поднялся, машина медленно уезжала метрах в тридцати от меня.
Я побежал за ней, а она медленно ползла по темной улице. Когда я почти догнал машину, она поехала быстрее; между нами так и сохранялось небольшое расстояние, но мне не удалось схватиться за нее. Сквозь заднее стекло я видел каких-то людей, но не мог узнать их лица. Так они и играли со мной в прятки, заставляли бежать, потом тормозили, позволяя почти догнать машину, опять прибавляли скорость и ждали, пока я их догоню, а потом уезжали. В моей груди все горело, во рту пересохло, и я чувствовал, как по спине течет пот. Но за стеклом я видел голову Телмы и продолжал бежать, дрожа, спотыкаясь, пытаясь догнать, вцепиться в ручку двери. Я скрипел зубами, в груди клокотало дыхание. Теперь я уже не мог бежать. Споткнувшись, я упал, поднялся и стоял, глядя на машину, а люди в ней ждали, когда я пойду в их сторону. Внезапно машина рванулась и исчезла на темной стоянке. Я поплелся за ней, иногда пытаясь бежать, еле волоча ноги. Возле стоянки, у тротуара, меня ждал Тэгг. Я едва переводил дыхание и не мог произнести ни слова. Мы стояли под фонарем и смотрели друг на друга. Потом он повернулся и через всю стоянку направился к машине, а я поплелся рядом. Подъехала еще одна машина. Меня осветили фары; открылась и захлопнулась дверь, но я не оглядывался.
Тэгг обошел машину и остановился у противоположной двери от той, за которой сидела Телма. Он повернулся ко мне лицом и сказал:
— Поверьте, вы увидите очень счастливое лицо. — Он открыл дверь и сказал: — Поехали.
Когда я нагнулся, чтобы сесть в машину, противоположная дверь открылась. Телма вскрикнула; стоявший рядом с машиной человек рывком вытащил ее из машины. Меня толкнули в спину, я рухнул на сиденье, и обе двери захлопнулись. Машина была похожа на грузовик, в котором меня увезли из Хобарта в Чикаго: внутри на дверцах не было ручек, окна не открывались, а переднее сиденье было загорожено толстым пуленепробиваемым стеклом. Когда машина, визжа шинами, вылетела со стоянки, я оглянулся и увидел, как Телма борется с Тэггом и вторым человеком, а они тащат ее к другой машине.
Я колотил по стеклу и кричал шоферу до тех пор, пока не потерял голос, но он ни разу не оглянулся.
Я сидел в задней части машины и пытался хоть как-то избавиться от комка в груди. Меня загнали в узкий конец трубы, и выбраться можно было только в одну сторону — через узкую горловину. Возможности действовать, выбора не было.
Они угадали про Телму, здесь я ничего не мог сделать. Я мог драться при минимальных шансах на успех, бороться в самом безвыходном положении, когда мне терять было нечего, кроме самого себя. Так было всегда: поставив будущее на карту, я вскрыл колоду, выиграл несколько партий, а проиграл гораздо больше, и был опять готов к этому, стремился к этому. Но только без Телмы. Когда ее втянули в игру, моя хитрость не удалась, я не мог продолжать дальше. И они разгадали мой секрет.
Машина ехала по широкому бульвару, ярко освещенному фонарями, во тьме скрывались пальмы и зеленые лужайки, перед фасадами больших домов вились автомобильные дорожки, виднелись клумбы и заросли кустарника.
Такие дома я видел в Лейк-Форест, когда работал у Риггинса, — могучее свидетельство процветания и превосходства, а совсем не строение, в котором живешь, спишь и ешь, нет; вызывающее боль и давящее на мозг доказательство того, что обитатели их владеют тайнами, которые знать мне было не дано. Кто живет здесь? Откуда они? Кому удается в течение одной жизни совершить так много? Я никогда не мог найти ответа, но тем не менее продолжал задаваться этим вопросом.
Та ночь, дома и лужайки, наглое богатство вместе с другими вещами образуют то, против чего я боролся — уверенную непоколебимую власть, стремление любыми способами сберечь себя, смесь бессилия и самодовольства, которые год за годом производят на свет людей вроде Тэгга, Пайна и Ризера.
