Колин Декстер - Путь сквозь лес

– Бедро, Морс. Femur, Femoris, средний род.

– Итак?

Макс аккуратно положил кость и повернулся к Морсу:

– Послушай, дружище, я не очень часто прошу твоего руководства в экспертных вопросах, но в порядке исключения дай мне сейчас совет. Не откажешь? Какого черта я должен делать с этой грудой костей?

Морс потряс головой:

– Я не знаю. – Но вдруг его глаза загорелись, как будто внутри зажгли огонь. – Я уверен, знал, что она должна была быть здесь, Макс, – медленно проговорил он. – Я почему-то знал это! И я собираюсь найти того, кто убил нашу «шведскую деву». И хочу, чтобы ты помог мне, Макс! Помоги мне нарисовать картину того, что произошло в этих местах.

Почти мессианская страстность, с которой Морс произнес эту речь, несомненно, тронула бы большинство людей. Но не Макса.

– А ты артист, мой мальчик. Я же всего лишь скромный труженик от науки.

– Сколько времени это займет?

– Ты хочешь сказать – рассматривание костей?

– И одежды... и белья.

– Ах да! Припоминаю. Ты всегда интересовался бельем. – Он посмотрел на часы. – Открывается в шесть? Я встречусь с тобой в верхнем баре "Белого оленя"...

– Нет. У меня совещание в управлении в шесть тридцать.

– Разве? Я-то думал, что ты ведешь это дело, Морс.

Они снова были вчетвером: заместитель главного констебля, Стрейндж, Джонсон и Морс; последнего, разумеется, осыпали поздравлениями. Джонсон, однако, испытывал некоторую раздвоенность чувств: Морс предъявил тело девушки за пару дней, в то время как ему нечего было предъявить в течение двенадцати месяцев. Такова была простая, голая правда. Для дела, конечно, хорошо; но для собственного морального состояния, или служебного рейтинга, или для супруги... или для только что обретенной тещи – не очень. Но через час, когда совещание закончилось, он пожал Морсу руку и пожелал удачи, почти не кривя душой.

После того как заместитель и Джонсон удалились, Стрейндж, в свою очередь, пожелал Морсу продолжить и развить успех, тонко подметив, что теперь, обнаружив тело, Морсу осталось обнаружить только убийцу. А уж Стрейндж постарается составить маленький, миленький отчетик и послать его окружному начальству. Никаких проблем! Затем они вместе посадят в дерьмо пройдох-защитников и засунут этого гада в задницу на всю его оставшуюся жизнь. Будь на то его, Стрейнджа, воля, он затянул бы веревку на подлой шее убийцы.

– Так же, как нам не удалось повесить "бирмингемскую шестерку", – спокойно прокомментировал Морс.

На следующее утро, в субботу 18 июля, Морс вел себя, как определил Льюис, несколько отстраненно, несколько сдержанно. Обычно его шеф начинал любое дело уверенно, с оптимизмом, нисколько не сомневаясь, что все пойдет отлично с минуты на минуту, задержка только в данный момент.

– Не столь уж много отсюда можно извлечь, сэр, – кивнул Льюис на две красные папки с материалами дела, лежащие на столе.

– Ты знаешь, свое домашнее задание я тоже сделал.

– Откуда начнем?

– Трудно сказать. Вообще-то мы должны подождать, что скажет Макс, прежде чем приниматься всерьез.

– Всякие штучки с ДНК, вы хотите сказать?

– ДНК? Да он не знает, что это значит!

– Когда будет готово заключение?

– Сказал, что сегодня.

– Что скрывается за термином "сегодня"?

– Сегодня вечером, – пожал плечами Морс. Но внезапно выпрямился в кресле, снова обретя, судя по всему, энергию, вынул серебряный "паркер" и продолжил, делая при этом пометки: – Есть несколько человек, с которыми мы должны повидаться в ближайшее время.

– Кого вы имеете в виду, сэр?

– Кого? Та-ак, номер первый – это тот приятель, что нашел рюкзак, – Далей. Мы пропустим его показания через мелкое сито. Мне с самого начала не нравилось, как они звучат.

– Вы же с ним не встречались, не так ли?

– Номер два. Женщина из Молодежной христианской ассоциации, беседовавшая с Карин перед тем, как та отправилась в Оксфорд. Ее показания звучат хорошо.

– Но вы никогда...

– Я говорил с ней по телефону, Льюис, если тебе это интересно знать. Она хорошо все объясняет – вот и все, что я сказал. Ты не возражаешь, надеюсь?

Льюис улыбнулся про себя. Хорошо снова быть в упряжке.

– Номер три, – продолжал Морс. – Нам предстоит очень долгий разговор с этим приятелем из Витхэма – Одинокий рейнджер или как там его называют?

– Главный лесничий, сэр.

– Точно.

– Вам он понравился?

Морс перевернул кисть ладонью вверх и посмотрел на свои испачканные чернилами пальцы.

– Он практически точно указал нам, где она лежит, не правда ли? Сказал нам, где он спрятал бы тело, если бы...

– Конечно, он вряд ли сделал бы это, если бы прятал сам. Фактически это самообвинение!

Морс ничего не ответил.

– Свидетели, которые заявляют, что видели ее, сэр, – будем снова перепроверять их?

– Сомневаюсь, но... На всякий случай запишем их под номером четыре. И номер пять – родители...

– Только мать, сэр.

– ... в Упсале...

– Сейчас в Стокгольме.

– Да. Мы должны ее повидать.

– Сначала мы, конечно, должны сказать ей, сэр.

– Если это Карин, ты хочешь сказать?

– На самом деле вы не очень в этом сомневаетесь, сэр?

– Не сомневаюсь.

– Насколько я понял, вы поедете туда сами? Я хочу сказать, в Стокгольм.

Морс поднял глаза, явно удивившись:

– Или вы, Льюис, или вы!

– Весьма любезно с вашей стороны, сэр.

– Совсем не любезно. Просто я боюсь летать на самолетах – ты отлично это знаешь. – Но голос у него снова стал печальным.

– С вами все в порядке? – спокойно спросил Льюис.

– Скоро будет – не волнуйся! А теперь интересно было бы знать, работает ли мистер Далей по-прежнему в усадьбе Бленхэйм.

– Суббота. Скорее всего, у него выходной.

– Да... А его сын – Филип, кажется? – парень, который неожиданно получил подарок на день рождения – фотоаппарат Карин Эрикссон. В прошлом году он еще учился в школе.

– Наверно, и сейчас учится.

– Нет, неточно выражаешься, Льюис. Государственные школы в Оксфордшире закончили учебный год вчера, семнадцатого.

– Откуда вы об этом узнали?

– Позвонил и узнал. Вот откуда.

– Хорошо же вы посидели на телефоне! – заявил Льюис со счастливым лицом и встал – пошел заводить машину.

Когда Льюис вел машину по А44 в Бегброк, он невольно скосил глаза влево, как только Морс вскрыл конверт, вынул листок с рукописным текстом и начал читать его; не в первый (факт), и даже не в четвертый раз:

Дорогой главный инспектор, оч. благ, за вашу интересную подборку пластинок. Хорошенькие дебаты развернутся вокруг этого в Оксфордском союзе – это общество полагает, что открытость в вопросах супружеской измены предпочтительнее вранья. Но позвольте рассказать вам то, что вы хотите знать. Я вышла замуж в 76 году, развелась в 82-м, вновь вышла замуж в 84-м году, развелась в 88-м. Один ребенок, дочь, которой сейчас уже почти двадцать. Поразмышляйте над этим, умник несчастный. Как вам известно, я довольно часто встречаюсь с женатым мужчиной из Оксфорда, и не столь часто с другими. Вот так! И теперь – Господи Иисусе! – появляетесь вы, и я ненавижу вас за это, потому что вы завладели всеми моими мыслями как раз тогда, когда я сказала себе, что уже изжила все эти глупости.

Две причины заставили меня написать это письмо. Первое, хочу сообщить вам, что у меня есть идея, каким образом молодая девушка, завладевшая вашими мыслями, могла заработать немного денег. (Тем же способом, что и я!) Второе. Заявляю – вы грубиян и негодяй. Вы пишете мне так, как будто я маленькая,невежественная школьница. Позвольте сказать вам, что вы не единственный чуствительный цветочек во всей этой чертовой вселенной. Вы так цетируете поэтов, как будто думаете, что вас с ними, со всеми сразу, соединяет какая-то личная прямая линия связи. Так вот, вы неправы. Существуют сотни линий связи, как в офисе, в котором я работаю. Вот так!

Пожалуйста, напишите снова.

Смею ли я послать вам немножко моей любви?

К.

До этого Морс не замечал орфографических ошибок, и, отложив в сторону письмо, обещал себе о них не упоминать... когда будет писать ответ.

– Все еще не совсем понимаю, сэр, зачем мы будем допрашивать мистера Далея?

– Он что-то скрывает, вот зачем.

– Но вы не можете сказать, что...

– Послушай, Льюис, если он не скрывает чего-то, то какой смысл его допрашивать, согласен?

Льюис, хотя и к таким поворотам привык, но все же был ошарашен подобной сумасбродной логикой и промолчал.

Как бы там ни было, но тон у Морса внезапно стал на удивление веселым.