- Ты хочешь вывести меня из равновесия, Лаура?
- Да нет же, я мучительно стараюсь тебе помочь. Я напрягаюсь изо всех сил, соображая, где я могла бы достать эту чертову цикуту и приготовить из нее яд. К несчастью, я не уверена в том, что сумею отличить цикуту от кервеля. Может быть, у Анри сделалось несварение от кервеля, и он от этого умер?
- Ну, сейчас-то ты точно пьяная, - сказал Ришар и с силой захлопнул папку.
- Сейчас - да, вполне возможно. Но это не отменяет того досадного обстоятельства, что ты ни черта не знаешь о цикуте, верно?
- Нет.
Лаура встала и взяла в руки папку. Она перелистала бумаги каким-то неуверенным движением, придерживая рукой волосы, падавшие ей на лицо. Затем со вздохом раскрыла ладони, и документы из папки разлетелись по полу.
- Какая чушь, Ришар, - сказала она. - Все эти аккуратные строчки, одна под другой, - это просто кошмар. Так ты, выходит, ничего не понимаешь? Ты ничего не заметил?
И тут у нее полились слезы. Как это по-женски, промелькнуло у нее в голове. Она сжала нос у основания, чтобы слезы перестали течь.
- Так ты ничего не понимаешь? Все эти ужасы? Эти рейсы на самолете, туда-обратно за одну ночь? Эта цикута? Это гнусное убийство из-за денег? Ты во всем этом не разобрался?
Слезы не давали ей говорить нормально. Пришлось кричать:
- Что ты на меня навесил, негодяй? Ты навесил на меня кровавый груз и хочешь, чтобы я доставила его прямо в зал суда? Неужели ты не понимаешь, что я не трогала Анри? Что я никогда никого не трогаю? Да, я скрывала от всех Габриэллу, да, у меня чемодан с сюрпризами, да, все так, можешь повторять это хоть сто раз! Но насчет цикуты - это не ко мне! Ты просто дерьмо, Ришар. Да, в субботу вечером я запрограммировала лампы, да, ночью меня не было дома. Но я была не в Риме, Ришар, не в Риме! Мне надо было предупредить подельников, ведь Анри уже почти раскрыл наш секрет. Ночью я навестила каждого из них и велела им быть осторожнее. И вернулась домой только утром. А потом мне позвонили и сказали, что Анри убит. Ты отдаешь себе отчет в том, что цикута не растет на огороде и я не могла бы найти ее на грядке с редиской? Плевать мне на цикуту! Плевать!
Лаура упала в кресло, уронила голову на колени и прикрыла ее согнутыми руками. Ришар Валанс подбирал бумаги, рассыпанные по полу.
- Ты мне веришь? - спросила она.
- Нет.
Лаура выпрямилась, вытерла глаза:
- Давай, Ришар. Аккуратно собирай свое «дело Валюбера». Разложи все по порядку и отнеси папку легавым. А потом уезжай, да, уезжай, черт возьми, уезжай!
Она встала. У нее так сдавило грудь, что казалось, она не сможет идти. Она огляделась, ища дверь:
- Завтра утром ты отнесешь отчет тому поганенькому полицейскому?
- Да, - ответил Валанс.
- Когда двадцать лет назад ты удрал от меня, я кричала и рыдала. Долгие годы ты как живой вставал у меня перед глазами, я напрягалась, чтобы не дать воспоминанию изгладиться. Позавчера вечером, когда мы встретились, я была взволнована. А теперь мне хочется, чтобы ты отдал свой мерзкий отчет, мне хочется, чтобы ты уехал, и еще мне хочется, чтобы жизнь замучила тебя до смерти.
Валанс провожал ее глазами, пока она шла по коридору к лестнице, видел, как она споткнулась на первой ступеньке. Он улыбнулся и, закрыв дверь, на всякий случай запер ее на два оборота. Ему и раньше нравилось, когда Лаура бывала пьяна. От этого ее движения становились еще более небрежными и неточными. Даже когда она была трезвая как стеклышко, возникало впечатление, будто она выпила. Ему бы следовало проводить ее, но она все равно бы отказалась, а он вовремя не подумал об этом.
Он не сожалел об этой стычке с Лаурой. Ведь он целый час любовался ею, взглядом отстраненного наблюдателя смотрел на ее изящные позы, изысканность которых успел забыть, смотрел на ее профиль, который так божественно заострялся, когда она плакала, смотрел на ее словно бы незаконченные жесты, когда она не трогала, а лишь едва задевала что-то. Он уважал в Лауре инстинктивное мужество, позволявшее ей, как и прежде, быть может даже эффектнее прежнего, бросать вызов, плакать и оскорблять и под конец уйти побежденной, но великолепной. Двадцать лет спустя это чередование презрения с брезгливым равнодушием было все таким же обольстительным. Раньше это поражало его в самое сердце. А теперь у него только разболелась голова. И он, не раздеваясь, снова лег в постель.
Валанс пришел к Руджери очень поздно, почти в обеденное время. Он проснулся внезапно, вскочил с постели и, как мог, попытался привести в порядок измятый костюм. Давно уже он не появлялся на людях в таком неряшливом виде. После ухода Лауры он проспал несколько часов, но сон был тревожным и нисколько не освежил его. Под глазами набрякли тяжелые мешки.
Руджери не было на месте. Стоя в коридоре перед запертой дверью, Валанс топнул ногой с досады. Если он не найдет Руджери, то не сможет вечером уехать в Милан. Никто из коллег Руджери не мог объяснить, куда он девался. Они лишь посоветовали Валансу зайти попозже.
Валанс уже два часа шагал по римским улицам и совершенно выбился из сил. Мысль о поезде, который увезет его из этого города, превратилась в наваждение. Он зашел на главный вокзал за расписанием, взял его и положил в карман. То, что у него в кармане было расписание, физически приближало его к желанному отъезду. У него было ощущение, что только в поезде он сможет почувствовать себя нормально, только там пройдет головная боль и что, если он задержится в Риме, случится что-то скверное. Остановившись перед витриной, он погляделся в нее. Утром он не успел побриться, и сейчас ему показалось, что с этой щетиной он похож на сбежавшего из тюрьмы. И вновь возникло тягостное ощущение, какое он испытал вчера вечером, когда пришлось опереться о стену, - что сила постепенно, рывками уходит из него. Он купил бритву, зашел в ближайшее кафе и побрился там в туалете. Пальцами пригладил волосы, которые слиплись от пота, когда он спал в душной комнате. Если не остережешься, Рим покроет тебя своим липким, грязным налетом гораздо быстрее, чем можно себе представить. Он подставил под кран руки до локтей, побрызгал водой на грудь, застегнул еще влажную рубашку и почувствовал, что готов к встрече с Руджери. Только бы этот болван уже вернулся к себе в кабинет. До поезда оставалось чуть больше шести часов.
Но Руджери еще не пришел. В полицейском участке царила суета. Ночью, около трех часов утра, на виа делла Кончилиационе произошло убийство. Жертве перерезали горло, да так, что голова чуть не отвалилась. Об этом Валансу рассказал совсем юный полицейский, понуро сидевший на скамейке в коридоре. Он не выдержал этого зрелища, и коллеги увели его с места преступления.
- Все вдруг завертелось, - тихо сказал он. - Говорят, со временем это проходит, ко всему можно привыкнуть.
- Руджери был там с самого утра? - нетерпеливо спросил Валанс.
- Но я не хочу привыкать к такому. Смотреть на это черное платье, все залитое кровью, на голубей вокруг…
Молодой человек икнул, и Валанс, размахнувшись, звучно хлопнул его по спине, чтобы немного взбодрить.
- Руджери? - повторил он.
- Руджери там, возле нее, возле убитой, еще с утра, - ответил юный полицейский. - Говорит, что намерен заняться этим лично, хоть это и не его участок. У него очень усталый вид. Это продолжение дела Валюбера.
- Возле нее? - выдохнул Валанс. - Руджери - возле нее?
Его рука вцепилась в плечо юноши. Он услышал собственный голос: он говорил почти шепотом.
- Она - это кто?
- Я не знаю, как ее зовут, синьор. Красивое лицо, на вид лет сорок, а может, чуть побольше, трудно сказать. Ведь она вся в крови. По лицу рассыпались черные волосы, горло перерезано. Там еще епископ, который вроде был с ней хорошо знаком, и молодой человек, с именем, как у римского императора: ему было почти так же плохо, как мне.
Валанс закрыл глаза. Его тело только что разлетелось на массу неуправляемых осколков. Он чувствовал, как сердце колотится у него в ногах, в затылке, и этот глухой гул приводил его в ужас.
- Адрес! - крикнул он. - Адрес… скорее!
- В самом начале улицы, на левой стороне, если стоять лицом к святому Петру.
Валанс отпустил его плечо и бросился на улицу. Взять такси он не мог. Говорить с таксистом, назвать ему адрес, достать деньги, сидеть на заднем сиденье машины - все это сейчас казалось ему невыполнимым. И он отправился туда пешком, временами - бегом, если на это хватало сил. Почему, почему он не проводил ее? Чтобы добраться от его отеля до «Гарибальди», она должна была перейти мост Святого Ангела, свернуть на набережную, потом на виа делла Кончилиационе. В три часа утра, когда он опять заснул, она, должно быть, шла по этой улице, медленно, чуть ссутулившись, прижав руки к бокам и запахнувшись в свой черный плащ. Шла широко, небрежно шагая, шла задумавшись, не вполне трезвая, отрешенная. И ее убили.
Еще издалека он увидел группу полицейских: они перекрыли движение по левой стороне улицы. Он побежал к ним. В кармане пиджака лежал отчет, который он утром сложил и засунул в конверт. «Какая чушь, бедный мой Ришар, - сказала она. - Так ты, выходит, ничего не понимаешь? Ты ничего не заметил?» Но что он должен был заметить? Что?
