…Вынырнув из детских сантиментов, Ника сосредоточилась на обдумывании реалий.
После Сёмкиного сообщения о беспрецедентной арт-акции в Москве проясняется следущее: тот, кто решил осчастливить человечество собственноручным римейком гениальной картины Пикассо, явно недолюбливает обтекаемые круглые формы, предпочитая им жёсткие и угловатые. Сразу два диагноза — шарофобия и кубофилия.
Может быть, прав Мармеладов, и эта музейная скотина вовсе не женского, а мужского пола? Понятное дело, у кого меньше природной мягкости (то есть у мужиков) — у того больше прямолинейных умствований и соответствующих предпочтений… Неужели придется согласиться с Семеном и признать, что второй куб на полотне «Девочка на шаре» намалевали не тонкие дамские пальчики, а классическая мужицкая лапа — грубая и волосатая?! Это объяснило бы и выбор брошки, приколотой преступником к тельняшке покойного Карасикова, — она ведь тоже была не по-женски квадратной.
«Раз письмо — значит, к кому-то, — сказал король, — писать никому пока не в обычае!»
Л. КэроллБежали дни, становясь к середине декабря всё короче. В музеях пока было подозрительно спокойно… Складывалось впечатление, что маньяку надоело «облагораживать» знаменитые картины и превращать музейные залы в площадки для садистских перформансов.
Выдалось тихое и солнечное утро. Минул уже целый час с тех пор, как Ника заняла свое любимое на кухне место. Не у плиты, конечно, и не у раковины-мойки, а на удобном мягком стульчике за старинным круглым столом, с видом на окно и на всё, что за ним находилось.
Окно кухни было обращено на северную сторону. Свет солнца заглядывал сюда только отраженным от белой стены дома напротив. Но Ника не очень-то горевала по этому поводу: две южные комнаты позволяли иногда понежиться и погреться под прямыми солнечными лучами — конечно, не в декабре, а летом…
Кухня отличалась своим особым шармом. Хоть ее окно и выходило во двор-колодец, но, поскольку Ника жила на последнем — пятом — этаже, большую часть этого окна занимало изменчивое и потому никогда не надоедавшее небо… Ника давным-давно сделала для себя открытие, что во дворах-колодцах небо обладает особенной значимостью. В широких, ничем не загороженных окнах оно казалось бескрайним и недостижимым. Здесь же небо, ограниченное пятачком двора, ощущалось как близкое и родное и становилось естественной частью домашнего интерьера.
Лосовская пила «Тибетский чай» и разглядывала стоявшую перед ней чайную упаковку. Она не была сильна в буддийской иконографии и потому не понимала, какое — женское, мужское или вовсе двуполое — божество изображено на фабричной картонке. Рук у него было много, а ног — всего две. Зато перечень ингредиентов на торце коробочки сомнений не оставлял: здесь не было и грамма того чая, к которому привыкла обыкновенная русская душа.
«Тибетский чай» представлял собой скучную смесь всяких полезных травок. Ника попивала его в знак солидарности с мужем Вовкой, который наверняка кайфовал сейчас на вершине какой-нибудь потрясающей тибетской горы. Она же утешалась всего навсего «Тибетским чаем», произведенным в обычном российском городе Новосибирске на улице с необычным названием — Золотодолинская.
Вспомнив Вовку, Ника улыбнулась. С ее точки зрения, он был идеальным мужчиной. О чем бы он ни говорил, всё в его устах было интересным: и мысли о Боге, и описание рядового похода на рынок за картошкой. Только вот слишком часто и подолгу он бывал вдали от Ники…
Размечтавшаяся девушка вздрогнула от внезапной барабанной дроби в квартирную дверь. Стучать (и именно таким характерным стуком!) могла только соседка по лестничной площадке. Остальные Никины визитеры предпочитали пользоваться звонком.
Пока она возилась с заедающим замком, соседка быстро-быстро проинформировала ее из-за закрытой двери:
— Я, Ника, побегу дальше, только на секундочку к тебе поднялась. Там что-то белеет в вашем почтовом ящике. Может, письмо какое важное… Так что ты уж поторопись, а то неровен час, мальчишки-сорванцы опять горящих спичек в ящик накидают!
Действия Лосовской приобрели небывалую скорость, и уже через несколько минут она привычно расшифровывала малоразборчивые Вовкины каракули, прилетевшие прямо со священных горных вершин.
Привет, Никушонок!
Как я понял из твоего последнего письма, тебя обуяла запоздалая любовь к геометрии. Что случилось? Я ведь знаю, что в средней школе у тебя была по этому предмету скромная двоечка с плюсом. Причем плюс объяснялся исключительно тем, что ты регулярно списывала контрольные работы у соседа по парте. Хотя, конечно, я не прав: любовь всегда своевременна и никогда не бывает запоздалой — дерзай!
Правда, мне показалось, что твои рассуждения о квадратах и кругах грешат некоторой однобокостью: квадрат у тебя всегда плохой, а круг, наоборот, хороший. Извини меня, дорогая, но ты скатилась к стандартному черно-белому мышлению.
Всё не так однозначно. У твоих отрицательных героев — квадратов и кубов — есть масса замечательных качеств, например, благонадежность и ответственность, а «положительным» кругам и шарикам свойственны, между прочим, неуравновешенность и некоторое легкомыслие.
В разных ситуациях эти фигуры преподносят себя по-разному. И эта их особенность то помогает нам, то раздражает и мешает. Старайся всё же не давать категоричных оценок вещам и людям — тогда ты поймешь их более глубоко.
Как поживает дружище Мармеладов? Надеюсь, он не втянул тебя в очередное авантюрное расследование, и твой задвиг на геометрии не связан с каким-нибудь его опупенным детективным делом, а просто отражает очередной этап умственного взросления.
Люблю. Опять люблю.
И снова…
Р.S. Пейзажи здесь потрясающие, но нищета страшная. Твоего кумира — Ричарда Гира — пока еще не встречал, хотя приезжает он сюда часто. Но сейчас, наверное, соблазняет очередную красотку в каком-нибудь новом фильме или медитирует, на крыше своего дома в Штатах…
Р.Р.S. Поразмышляй на досуге над старинной философской истиной — «Большой квадрат не имеет углов». Чрезвычайно полезное занятие и как раз тебе в тему!
Сегодня я плакал: хотелось сирени…
И. СеверянинЯ сижу на Марсовом поле. Нет, не в Париже, а всего лишь в Питере. На белой скамейке среди сиреневых кустов.
Уже битый час вспоминаю, как читала когда-то в старом путеводителе о том, сколько видов сирени здесь посажено. Какое-то невероятное количество — то ли семьдесят, то ли сто пятьдесят… Странно: здесь и кустов-то столько не наберется.
Я помешалась на сирени с тех пор, как стала встречаться на этом месте с Ним… Когда-то в России сирень называли рай-деревом. Не помню, Он мне об этом рассказал или тот же путеводитель в потрепанной мягкой обложке… Нежный аромат овевал самую первую нашу встречу, он же сопровождал все наши любовные разборки, бесконечные повторы примирений и ссор…
Явственно ощущаю волны сиреневого аромата даже сейчас, когда на кустах нет ни одного цветка. Но зато на них много снежинок, которые сначала тают, а потом медленно превращаются из капель в ледяные шарики и сосульки.
Сигарета опять намокла и погасла. Я бросила ее на землю и взялась за новую. Но через пару затяжек умерла и эта, не успев стать достойным окурком.
…Впервые я встретилась с Ним у «Дома Книги» на Невском проспекте. Он показался мне безумно интересным, а мой внутренний голос отчего-то заорал: «Беги!» Но я уже привыкла к тому, что не умею дружить с этой таинственной частью самой себя. Я так часто ошибалась, принимая за глас Божий неверные подсказки ума, что стала игнорировать и шепот, и крик истинной интуиции…
В книжном магазине Он долго топтался у прилавка с философской литературой, а потом предложил мне прогуляться на Марсово поле — подышать пышной июньской сиренью. Когда мы проходили мимо храма Спаса-на-крови, Он поднял лукавые глаза на блестящий купольный крест и привычно перекрестился. Мне, непонятно почему, стало неудобно за Него, и, понятно почему, — неудобно за себя. Оба неудобства быстро исчезли. Особенно второе: ну и что, что я некрещеная и не знаю, с какой стороны осеняют себя крестом православные! Зато я точно знаю, что католики делают это справа налево: сколько раз самолично наблюдала в латиноамериканских сериалах.
Очередная сигарета потухла. Ну и ладно, дольше проживу без табачных канцерогенов.
— Женщина! Ну что же вы зимой, под снегом и дождем, в такой легкой курточке сидите?! Без шапки, без зонта! — громко удивился какой-то субъект крайне неопрятного вида.
