Все-таки как хорошо, что она избавилась от этой шкатулки! А ведь сомневалась еще, дура. А как же не сомневаться? Ожерелья, перстни, браслеты, подвески – все такое завораживающе красивое, восхитительное… От драгоценностей исходила притягательная энергетика, веяло от них стариной и высшим светом. У Лены никогда не было таких дорогих и изысканных украшений. То, что лежит на прилавках ювелирных магазинов, не идет ни в какое сравнение с содержимым шкатулки. Дело не в размере драгоценных камней и пробах благородного металла. Украшения из шкатулки уникальны, с налетом времени. Когда Лена держала их в руках, ей представилось, как их носила какая-нибудь княгиня. У нее длинное платье со шлейфом, которое она надела по случаю бала. Вот она вошла в огромный зал, грянула музыка, закружились пары. Княгиня танцует, а на ее длинной шее и белых руках сверкают бриллианты. Лена тогда не удержалась и примерила украшения из шкатулки: вдела в уши серьги в виде кленовых листьев с бериллами, приложила к шее изумительной красоты ожерелье – лоза виноградная, волосы заколола изумрудной ящерицей и от удовольствия закрыла глаза. Явиться бы в этом на работу, подумала она. Тогда бы все решили, что я невеста олигарха. А что, некоторым такие мысли пойдут на пользу, пусть пожалеют, от чего в свое время отказались, мечтала девушка, имея в виду Закатова.
Слава богу, здравый смысл подсказал оставить эту затею. Как ни хотелось Леночке пофорсить в дорогих побрякушках, она не только не стала надевать их на работу, но и вообще, скрепя сердце и превозмогая искушение, от них избавилась.
Придя на работу после беседы со следователем, Лена чувствовала себя разбитой, у нее все валилось из рук. Она два раза перепутала документацию, так что приходили пилоты ее менять. Хорошо, что они всегда ее просматривают перед полетом и сами очень внимательные, иначе, случись чего, ей бы нагорело. Впрочем, никакой выговор девушку не пугал, потому что все ее мысли были заняты произошедшим с Дворянкиным. Кто его убил и за что? Тайна? Вернулась и убила, кобра!
– Что-то ты выглядишь неважно, – встревожилась старшая оператор. – Не заболела ли, голубушка?
– Нет, просто не выспалась, – не сразу ответила Лена, погруженная в думы. Позвонив с утра на работу, чтобы отпроситься, девушка не стала говорить, что идет к следователю. Не хватало, чтобы пошли всякие пересуды, решила она и соврала, что дома прорвало трубу.
– А! Борьба с коммунальными службами! Знаем, проходили. Иди-ка ты лучше домой, все равно с тебя работник сегодня никудышный, только ошибок наделаешь.
– Спасибо, – с чувством произнесла Лена. Что и говорить, с начальницей ей повезло.
Девушка взглянула на себя в зеркальце пудреницы, печально отметила наличие кругов под глазами, пригладила рукой еще непривычный рыжий ежик волос, взяла сумку и ушла домой.
Принять ванну с солью и спать. Все остальное – к черту. Потом, все потом, решать проблемы надо на свежую голову – прогоняла она рой беспокойных мыслей, открывая входную дверь. Переступив порог, Лена еще не успела подумать, что в квартире что-то не так. Ее нос уловил появившийся новый запах. Если бы вернулись с дачи родители, пахло бы иначе, по-домашнему, а этот запах принадлежал чужим. И это было не гастрономическое амбре, проникающее сквозь вентиляционную трубу из кухни соседей, и не табачный дым, который обычно затягивается с лоджии. Это был, как сказала бы Баба Яга, вернувшаяся в свою избушку, человечий дух.
Внезапно Лена почувствовала чье-то приближение, боковым зрением уловила какую-то тень, шею пронзило резкой болью… и сразу стало темно.
* * *
Когда следователь сказал про сейф, все встало на свои места. Таня поняла, что из него пропало. Нет, сейф она никогда не видела и уж тем более не открывала, но что мог хранить в нем Дворянкин, догадалась.
В тот год Таня оканчивала колледж. Это был год, когда Петербург готовился к празднованию своего трехсотлетия. Город украшали гирлянды огней, оставшиеся висеть еще с Рождества, нарядные клумбы, яркие плакаты, флаги, растяжки. Ежедневно по местному радио и телевидению дикторы торжественными голосами объявляли, сколько дней осталось до юбилея, стараясь заразить своим радостным настроением горожан. Осталась всего неделя, шесть дней, пять, четыре… Таня День города не ждала и ни на какие мероприятия, посвященные его празднованию, идти не собиралась. Потому что идти туда ей было не с кем. Ее дворовая компания распалась, а новых друзей у нее так и не появилось.
Диплом техника-дизайнера, который ей предстояло получить, отнюдь не являлся ее мечтой. Она хотела стать журналисткой, представляла себя с микрофоном в руках, берущей интервью у известных людей и рассказывающей новости светской жизни. Но, увы, после вечерней школы ни в какой институт поступить не смогла. Пришлось довольствоваться колледжем.
Вместе с юбилеем Петербурга приближались госэкзамены, и следовало хотя бы иногда заглядывать в учебники, но они представлялись Тане скучными, и сама учеба особого энтузиазма не вызывала, на занятиях девушка обычно читала стихи. Особенно Таня любила Маяковского и Цветаеву. Маяковского – за ритм и энергию, а Цветаеву – за надрыв и за то, что в ней Таня разглядела родственную душу. Читала ее строки и думала, что вот у нее тоже так было, она тоже так чувствует и у нее все на изломе, как у Цветаевой, хоть поэтесса и жила почти сто лет назад, в куда худших условиях и ее судьба, в отличие от Таниной, сложилась трагично. Но юность! Юность воспринимает все остро, каждое событие ей кажется грандиозным, неудачи – смертельными, а любовь – вечной. Таня мечтала о красивой и вечной любви. Любви на тот период у нее не было никакой. А когда любви нет, мечтается обязательно о любви красивой, чтобы все, как в кино: клятвы, прогулки при луне, охапки роз; чтобы, как это ни банально звучит, явился принц на белом коне. Но разве кто хороший ее полюбит после того случая на даче? Даже если и найдется такой, который поначалу не будет ничего знать и у них случится роман, все равно он позже обо всем узнает, а узнав, бросит ее. Так уж пусть лучше совсем не будет никакого романа, чем такой, который закончится разрывом, решила девушка. Здесь ее желания с мыслями расходились: она боялась заводить близкие отношения с мужчинами и в то же время надеялась встретить свою любовь.
Таня верила в сны и судьбу, часто гадала. Ей нравилось гадать на томике Цветаевой. Откроет наугад страницу и читает строки, словно предсказание:
Не отстать тебе! Я – острожник,
Ты – конвойный. Судьба одна.
И одна в пустоте порожней
Подорожная нам дана.
Уж и нрав у меня спокойный!
Уж и очи мои ясны!
Отпусти-ка меня, конвойный,
Прогуляться до той сосны!
Это про нее. Точно про нее! Так и будет: она встретит своего единственного, с которым они будут связаны, как конвойный и острожник. Никуда друг от друга не денутся – все время будут вместе. До того станут неразлучными, что придется отпрашиваться у партнера, чтобы побыть в одиночестве.
Таня гадала по нескольку раз на дню, и часто книга открывалась на одной и той же странице.
Не отстать тебе! Я – острожник,
Ты – конвойный. Судьба одна, —
шептала девушка, все сильнее веря предсказанию. Она даже вообразила себя острожником, одетым в потрепанные, болтающиеся на ее похудевшем от голодания в застенках теле одежды. Такая участь девушку ничуть не пугала, напротив, казалась ей исполненной романтики, а аскетичная тюремная обстановка – концептуальной.
В другой раз томик открылся на стихотворении про смерть.
Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала – тоже!
Прохожий, остановись!
Читая, Таня представляла теплое лето и кладбище. Она идет по нему, как по парку, глядя на спелые ягоды земляники и малины. Они так и манят своим ярким цветом, но здесь их никто не собирает из страха и брезгливости, считая, что ягоды пропитаны умершими людьми. Таня тоже их не срывает, лишь смотрит.
Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.
Вот так же и она будет стоять, глядя вниз. А может, и лежать там, под камнем. В девятнадцать лет мысли о смерти не страшны, костлявая кажется чем-то далеким и почти нереальным, и от того относишься к ней легко, даже с пренебрежением.
Предсказание отчего-то сбылось, и очень быстро. Вернувшись домой, Таня почувствовала запах горя – пропитанный валерьянкой воздух.
– Что случилось? – встревожилась она, со всех ног бросаясь на кухню, откуда доносился нервный голос матери, разговаривающей с кем-то по телефону.
– Мама! Что? Что произошло?
– Виталик погиб, – устало произнесла Лариса Владимировна.
– Как это?
Как такое могло произойти вообще! Брату было всего двадцать четыре года. Как он мог умереть? – не укладывалось в ее голове.
