– А что тот лесник в лесу делал, он не сказал?
– Сказал, что грибы собирал, – протянул мальчик. – А, по-моему, просто перед нами притворялся.
– С чего ты взял? – мигом насторожившись, спросил Сергей.
– У него вся корзина была ветками закрыта. Я хотел посмотреть, а он мне не дал. Сказал, что грибы чужих глаз не любят. Ерунда же, правда?
– Может, и не ерунда, – пробормотал Бабкин, выпрямляясь во весь рост и чуть не стукнувшись о балку над головой. – Может, в игошинском лесу грибы растут ранимые, с тонкой душевной организацией. Кому, как не леснику, про их характер знать. Ладно, Костя, спасибо большое.
– Да вы обращайтесь, я помогу, – горячо заверил его Костя, вскакивая с кровати и преданно заглядывая Бабкину в глаза. – Хотите, послежу за кем-нибудь? Я могу, честное слово!
Бабкин чуть не ляпнул, что он последит парнишке ремнем по попе, но вовремя спохватился.
– Следить не надо, это любой дурак может, – веско сказал он. – А вот мать защищать – дело поответственнее.
– От кого? – испуганно дернулся Костя.
– Пока не от кого, но вдруг понадобится, – уклончиво ответил Сергей. – Так что ты будь рядом. Идет?
– Идет, – закивал Костя, и, довольный своими дипломатическими способностями, Бабкин потопал вниз по лестнице.
Родион встал в хорошем настроении, выглянул во двор и с легким замиранием сердца обнаружил под навесом ведро с колодезной водой, которое сам же накануне туда поставил. Опасливо макнув палец в воду, Копушин поежился: за ночь вода, конечно, согрелась, но обливаться все равно не хотелось. С минуту Родион раздумывал, что важнее: закаливание организма или честность перед самим собой, и пришел к решению, что большинство людей не говорят всей правды даже самим себе, а он, Родион Раскольников, говорит. Честно признается в своем отвращении к обливанию. Облиться может любой, а признаться в маленькой слабости далеко не каждый. Следовательно, это качество и стоит воспитывать в себе, а обливание подождет до другого раза. В конце концов, превосходство личности обеспечивается не ее физической выносливостью, а интеллектом.
Выплеснув ведро под куст калины, Родион вернулся в дом, позавтракал, с пренебрежительной усмешкой вспоминая вчерашних придурковатых оперативников, и понял, что ему хочется сделать. Не отдаться целиком и полностью тому приятному каждодневному делу, которое в действительности было развлечением… нет, хотелось маленькой зарядки для собственного настроения, всплеска эмоций. И Копушин знал: обеспечить такой всплеск лучше всего наблюдением за теми гомо сапиенсами, что бегают сейчас и суетятся, словно муравьи в разрушенном муравейнике, а все потому, что он, Родион, так захотел. Стоило, стоило насладиться результатом своих действий. Поэтому Копушин оделся, запер дверь и не торопясь пошел по деревне, рассматривая наличники на окнах. Жаль, идти недалеко – наличники в Игошине были хороши.
Дойдя до нужного дома, он остановился и заглянул за забор. Во дворе царила тишина, но его это не смутило – рассчитывать лишь на случайную встречу было бы глупо, а потому вполне можно зайти и поздороваться с людишками. Изумление, смущение, страх, ненависть – Родион последовательно перебрал все, с чем ему предстояло столкнуться, и приготовился наслаждаться театром. Но в тот момент, когда он уже собирался откинуть простенький перекидной крючок калитки, дверь открылась, и на крыльцо вышла девушка, а скорее, девчонка лет шестнадцати – худая, белокожая, с длинными светлыми волосами, закрученными на голове в неопрятный узел. Родиону нравилось считать себя физиономистом, поэтому он внимательно вгляделся в ее лицо, отметил тонкие губки, остренький носик, невысокий лоб и поставил диагноз: дурочка обыкновенная, фригидная, неуравновешенная. Смущали, правда, большие голубые глаза – взгляд их был далеко не глупым, а каким-то погруженным в себя, хотя смотрела девица на Родиона. Но на это не следовало обращать особого внимания. То, что «глаза – зеркало души», бред сивой кобылы и не более чем красивая фраза, Копушин с детства знал. Разве по его глазам – глубоко посаженным, какого-то неопределенного серого цвета – можно понять, что за душа скрывается за ними?
– Вы кто? – спросила девушка. – Что вам нужно?
Ага, вот так – без «здрасьте-проходите-не-хотите-ли-чаю» и всех сопутствующих выражений, которыми пользуются воспитанные люди. Сразу в лоб, без затей. «Ну что ж, – подумал довольно Родион, – так даже интереснее. И расшевеливать не понадобится». Открыл калитку и прошел во двор.
Ирина недоуменно смотрела на парня, зашедшего так бесцеремонно. В деревне не было принято входить без разрешения, и уж совсем обязательным было постучать в окошко, покричать хозяев – чтобы вся улица знала, кто к кому пришел. А этот… задохлый по-хозяйски калитку открыл, как будто приходил раньше, а теперь его ждали. «Губы в улыбке кривит», – неодобрительно подумала Ирина, не отдавая себе отчета в том, что так не понравилось ей в улыбке Родиона Копушина и во всем его облике. Вроде парень как парень, похоже, студент, чем-то на приятеля их соседа похож, только волосы темные, а не светлые, как у того. Но приятель племянника Дарьи Олеговны Ирине нравился, хотя она его всего пару раз из-за калитки видела: лицо вроде бы серьезное, а улыбнется – и сразу видно, что на самом деле он веселый. А у незваного гостя наоборот: улыбается, а смотрит серьезно, пристально. Так и уставился!
– Вы кто? – повторила она, спускаясь на одну ступеньку ниже и раздумывая, не позвать ли мать или тетю Машу.
– Родион Раскольников, прелестное дитя. – Копушин сделал жест, словно собираясь поцеловать Ирине руку, и она испуганно отдернула ее. – Да вы, моя дорогая, дичитесь? – с преувеличенным удивлением вскинул брови Родион. – Напрасно. Я с дружескими намерениями.
– Вам маму позвать? – хмуро спросила Ирина.
– Если сами не можете удовлетворить мой искренний интерес, тогда зовите, – пожал плечами Родион. – Я всего лишь хотел поинтересоваться, что с господином Егоровым.
– Мой папа… – растерянно произнесла Ирина, и Копушин мысленно вздохнул: нет, сей объект оказался совершенно неинтересным и предсказуемым. – Он… его сейчас нет.
– Здоров ли он? – обеспокоенно спросил Родион, с удовлетворением наблюдая, как девчонка вцепляется в перила. – Все ли с ним хорошо?
– Нет… то есть… в общем, папу увезли, – выдавила Ирина, желая только, чтобы вышла тетя Маша и избавила ее от общения с неприятным человеком, по-видимому, папиным знакомым.
– Ага, значит, мои показания принесли свои плоды, – грустно покивал головой Копушин. Длинные прямые волосы, обрамлявшие лицо, при каждом кивке падали на щеки, и Родион небрежно встряхивал головой, чтобы откинуть их. – К сожалению, я не мог сказать неправду, как ни симпатичен мне ваш отец.
– Показания? – переспросила Ирина. И неожиданно вмиг прозрела.
Копушин, с нетерпением ожидавший, когда же она разревется, с некоторым удивлением заметил, что из бледной девчонка на глазах стала красной – покраснели щеки, шея и даже длинные худые руки. Нижнюю губу она прикусила так, что стали видны мелкие беличьи зубки, а в глазах вспыхнула ярость. Быстро шагнув навстречу Родиону, отчего ему пришлось податься назад, девица прошипела:
– Значит, это вы папу заложили, да? Все из-за вас!
– Милая, остыньте, – высокомерно посоветовал Копушин. – Я всего лишь засвидетельствовал истину, не более.
– А сюда зачем пришли? – Она не сбавляла тона, что оказалось для Родиона совершенно неожиданным. Поразительно, сколько агрессии! – Что вам от нас понадобилось?
– Хотел выразить свое сочувствие, узнать, как дела с господином Егоровым. Я же вам объяснил!
– Не нужно нам ваше сочувствие! И не притворяйтесь, что вы нам добра желаете! Все вы врете!
Неожиданно она схватила Копушина за грудки и с силой, удивительной в такой худой и невысокой девчонке, тряхнула его так, что он чуть не грохнулся на землю. В другой момент Родион первым посмеялся бы над такой стычкой, но сейчас ему было не до смеха: мелкая истеричка чуть не порвала его футболку, одну из самых любимых.
– Сдурела?! – крикнул он, отшатываясь и пытаясь отцепить руки девицы. – Отпусти, я тебе сказал!
Послышался неприятный треск, и по ткани-таки побежала дорожка затяжки.
Девица и впрямь отпустила его, будто послушавшись, но в следующую секунду влепила Родиону такую оплеуху, что у того загудело в ушах.
– Вот тебе! – выкрикнула она, воинственно наступая на Копушина. – Сейчас еще получишь! Попробуй только к нам снова прийти, понял?!
Ошеломленный ее яростью, Родион выскочил за калитку, но девица не отставала:
– Уходи отсюда, сказали тебе! Уходи!
Копушин сделал два шага в сторону, но внезапно опомнился. Да кто она такая, чтобы посметь дать пощечину ему, Родиону?! И еще орет, как помешанная… Нет уж, милая, раз ты начала первая, то получишь по полной программе, пеняй на себя!
