Суханов верил своим людям и знал, что они, конечно же, не прикарманили эти деньги. И даже не спрашивал, куда, кому и за что они заплатили.
— Андрей Ильич, все деньги ушли, — сказал ему Игорь, двадцатипятилетний программист, один из самых перспективных работников «Города» и в то же время весьма ушлый парень, обладающий талантом договариваться с мелкими чиновниками и мелкими начальниками. — Вам написать отчет?
— Нет, не нужно, — ответил Суханов. — Я тебе верю. А меньше знаешь крепче спишь.
— Да, — кивнул Игорь. — У меня вера в человечество тоже слегка пошатнулась. Началось все с ГАИ…
— Не нужно, Игорь, не нужно, — замахал руками Суханов. — Я все могу домыслить. Все. Как говорится, задание выполнили — молодцы. Родина вас не забудет.
Последнюю фразу Суханов произнес очень серьезно. Родина для него, как он сейчас с удивлением начал понимать, не была пустым звуком. Она была Родиной. За которую он и деньги был готов отдать, и дом, и работу, и время, и саму жизнь.
— Это был звездный час, — повторил Суханов. — Сейчас ситуация в корне изменилась. В корне. К сожалению, популярность Павла Романовича в массах стремительно катится вниз. Быстрее, чем хотелось бы.
— Причины вам известны? — спросил Лукин.
— Конечно. Они ясны каждому здравомыслящему человеку. Причины, с одной стороны, — в русском менталитете. С другой — в жесткой конкурентной борьбе за власть. Противники у Павла Романовича достаточно сильны.
— Слишком мягко сказано, — заметил Лукин. — А что вы такое сказали про русскую ментальность?
— Я сказал не про ментальность. Я имел в виду особенности характера. С ментальностью отдельная песня. Я про патологическую тягу к чуду и короткую память. То есть им нужно все сразу. Много и сейчас. Постепенно и долго их не устраивает. Я знаю, о чем говорю. У нас ведь как? Если прибыль меньше ста процентов — никто и разговаривать не будет, какие бы выгодные и интересные предложения ты не выдвигал. Отсюда — все: и нищета, и цены в магазинах, и озлобленность. И преступность. От характера. Салтыков-Щедрин на этом себе литературный капитал сделал. Ведь украсть — по сути дела, и означает получить вот это самое искомое чудо. Не было ни гроша да вдруг алтын, как сказал Островский. Щеголял в ватнике зековском, клянчил у друзей на кружку пива, а назавтра — глядь, в бостоновом костюме, с поллитрой в кармане, угощает дружков сигаретами, вечером дерется в ресторане… Вот оно, настоящее чудо. Пошел, украл и гуляй, пока деньги не кончатся. Или пока не посадят. Это тоже в определенном смысле мужская романтика. У нас ведь народ, в массе своей, тюрьму воспринимает как нечто должное, как что-то вроде службы в армии. Мужик? Ну значит должен посидеть немного, иначе какой же это мужик… Прямо не говорят, но где-то в глубине, в подсознании это держится крепко. Помню, маленький был с каким же упоением мы во дворе пели под гитару: «Вдоль по тундре, по широкой да-а-ароге, где мчит курьерский «Воркута — Ленинград»! С детства эту блатную романтику впитывает народ, и она, сволочь, сидит внутри. А вытравить ее очень трудно… В некоторых, скажем, ее нет совсем, но это, как говорится, классово чуждые элементы, сомнительные типы, их могут уважать и приветствовать, но все равно будут обходить стороной. До конца им никогда не поверят, ибо они чужие. Совсем чужие. И никогда своими не станут. Потому как не сидели, не сидят, а если и сядут, то без всякого удовольствия. И книжки потом будут строчить о том, как в тюрьме права человека нарушаются. А это уж совсем не по-русски. Вот Греч — он как раз из таких, из чужаков. Понимаете, о чем я?
— Мы отвлеклись, — сказал Лукин.
— Нет, мы нисколько не отвлеклись. Все, что я говорю, имеет самое прямое отношение к предвыборной кампании. Я продолжаю тему чуда, с которым Греч, конечно, промахнулся. Если хочешь удерживать свою популярность на высоком уровне, нашему народу нужно дозированно выдавать маленькие такие чудеса, совсем крохотные, но постоянно. Скажем, какие-нибудь премии подкидывать, рублей по сто. Пустяк, а все равно чудо. Потому как ни за что. Просто так. От мэра… Он же, народ, это обожает. Почему наш президент на выборах с такой помпой победил? У него же рейтинг был перед началом кампании — четыре процента. Провал! С таким рейтингом нечего даже лезть в борьбу. А ведь победил! Почему? Потому что грамотно сработала команда, СМИ, имиджмейкеры. Все подключились и создали образ нашего русского рубахи-парня. Народ ему даже теннис простил, классово чуждый вид спорта. А чего же не простить, если президент, закончив игру, кладет ракетку с таким видом, будто после тенниса для игрока нет ничего лучше и приятней, чем двести грамм сорокаградусной! Будто вся беготня по корту в белых штанах — лишь прелюдия к главной части, к основному способу отдыха: баньке с пивом и беленькой из холодильничка. Или все эти пляски его, когда он гопака начинает выделывать — рукава закатает и ну себя по затылку хлопать, коленца откалывать! А что до чуда, то он сам по себе чудо. Стоит только вспомнить все его увольнения и назначения. Бац! — уволен! Хрясь! — назначен! Это тоже элементы чуда. Царской волею, мол, все могу… А Греч? Греч работает на перспективу, народ же этого понять не может и никогда не поймет. Какая, на хрен, перспектива, если ему сейчас хочется? Много и сразу! А постепенно… Кому это нужно? Человек смотрит — его сосед, который недавно без штанов ходил, пустые бутылки сдавал, глядь, купил машину, глядь, на Канары поехал, глядь, мобильный телефон у него пикает каждые пять минут. «А я чем хуже? А мне?..» Какая уж тут перспектива! Сейчас, немедленно, хоть трава не расти! Сейчас, немедленно и по возможности все сразу. А как получить все сразу? Вот возьмем, к примеру, проблему с цветными металлами…
— Вы торговлю имеете в виду?
— Да, торговлю. Теперь это так называется. Я, Сергей Сергеевич, бизнесмен, по сути дела, торгаш. Но я не могу понять, как это можно — железную дорогу разбирать, провода срезать, лифты гробить. И продавать детали, как цветметлом. И этим не диверсанты занимаются, не шпионы какие-нибудь, не бандиты даже. Наши, простите за выражение, граждане. Горожане, мать их так. Потому что им плевать и на перспективы, и на то, что без лифтов будут жить, и на то, что завтра электрички встанут. Пле-вать! — смачно повторил Суханов.
Лукин смотрел теперь на Андрея Ильича с нескрываемым интересом.
— Греч — какой-никакой, но созидатель. Он работает на время. Строит. А строить, Сергей Сергеевич, вы же понимаете, много сложнее, чем разрушать. И прибыль от разрушения гораздо более заметна и быстра, нежели чем от строительства. В строительство нужно, скажем, деньги вкладывать и надолго их замораживать. Ну сравнительно надолго. Только потом, когда все будет построено, заселено, запущено, начнет поступать прибыль. А разрушить? Ха! Это же прелесть что такое! Развалил дом, собрал трофеи, загнал их на рынке и пей, гуляй! Президент наш всю свою популярность, которая у него в свое время была и которая есть сейчас, заработал на разрушении. Страна — в развалинах. Коммунистическая партия — дым столбом. Конечно, партия разрушена как структура, а не как идеологическая платформа, только лишь как структура причем сделано все аккуратно, чтобы всегда можно было эту структуру восстановить, возродить, поставить на ноги. Что сейчас и делается. Все даже проще, чем можно было ожидать… Да. — Суханов хлопнул ладонями по коленям. Вы следите за моей мыслью? — спросил он Лукина.
— Конечно. Я вас внимательно слушаю.
— Это все, я подчеркиваю, имеет самое прямое отношение к нашей с вами проблеме.
— На самом деле то, как вы сейчас сказали «нашей с вами проблеме», уже само по себе подводит черту под нашей сегодняшней беседой. То есть основная цель достигнута — ваше принципиальное согласие…
— Да что вы, господи ты боже мой, в самом деле! — Суханов разгорячился не на шутку. — Что вы про «принципиальное согласие»! Ясно же, ясно, что я буду за Греча биться до последнего. Знаете, вот тогда, в мэрии, ну во время путча, я ведь всерьез думал о том, что значит для меня понятие «Родина» и готов ли я ради этого понятия пойти на смерть. Оказалось — готов. А ведь безглазая запросто могла размахаться там своей косой. Какой-нибудь… не скажу сумасшедший, скорее, наоборот — чересчур нормальный военачальник средней руки взял бы и отдал приказ своим молодцам заключить под стражу верхушку городского управления. Не из высоких соображений, а перестраховки ради. Причем в полном соответствии с субординацией — мятежники, мол, и все такое, как сейчас молодежь говорит. Ну и покрошили бы всех этих самостийных защитников демократии, да и нас заодно. Вы же в органах работали, скажите — если бы был приказ, покрошили бы? Какие-нибудь два взвода автоматчиков, а? Покрошили бы? Всю эту толпу у мэрии? Да? Нет? Два взвода?
— Одного хватило бы, — ответил Лукин. — С хорошей подготовкой там делать было нечего.
