— Что, обессилила доблестная милиция?
— Милиция-то не обессилила, да человечек этот не в моей юрисдикции.
— То есть?
— А что и слышишь. Проживает он, понимаешь, в славном городе Лондоне, а от меня это ой как далеко. Не по средствам мне путешествия.
— Считаешь, мне по средствам?
— Я, Дмитрий Владимирович, в твой карман не лезу, авуаров, так сказать, твоих считать не буду. Но вот, мне кажется, тебе точно по средствам узнать о человечке моем.
— Имя, фамилия, — произнес Пакин.
— Записывать, конечно, ничего не будешь?
— Удивляюсь я тебе, Василий Семенович. При моей профессии что-то записывать?
— Кошенов Илья Андреевич. Не попадалось тебе такое имя?
— Кошенов, — повторил Пакин и пожевал губами. — Почему же заинтересовал тебя этот господин?
— Сам же просил без подробностей, — отозвался Трегубец. — Так, случайно возник в поле зрения. Меня, собственно, не столько он сам интересует, сколько его друзья и знакомые. Из серьезных, конечно.
— Ну, так, — начал Пакин. — Илья Андреевич — человек серьезный. Филантропией и чем-либо в этом духе не занимается. Однако и в вашей тусклой уголовке не замечен. Это наш клиент, правда, бывший.
— Поясни, Дмитрий Владимирович.
— Ну, на этой территории: валюта, в особо крупных, замечу, иконы, живопись, предметы старины. Да, еще заметная деталь: профессиональный игрок.
— Катала? — удивился Трегубец.
— Нет, не катала, просто профи. Любил, знаешь ли, пулю по серьезному расписать.
— Что же вы его, такого серьезного, выпустили?
— А как было не выпустить! Выезжал он официально, с выставкой из его собрания. Ну, а что не вернулся, так знаешь: в Европе за руку удержать трудно.
— И ваши зонтики знаменитые не помогли? — улыбнулся Василий Семенович.
— Ах, брось. Начитался детективных романов. Этим не мы, этим Болгария занималась. А Илья Андреевич твой — человек для зонтиков никчемный.
— Что-нибудь еще добавить можешь, Дмитрий Владимирович?
— Да добавлять можно хоть целый час, но я, по старости своей, уж и не упомню ничего.
— Ну-ну, не прибедняйся.
— Здесь в его окружении были в основном люди искусства — это точно не твой профиль. Кинорежиссеры, литераторы, драматурги: друзья, так сказать, и клиентура.
— Ну, а «деловые»?
— Попадались, конечно. Чтобы какого-нибудь Рубенса купить, большие деньги нужны.
— Неужто уж Рубенса? — удивился Василий Семенович.
— Ах, всяко бывало, всяко бывало, — выдохнул Пакин. — Налей-ка еще по одной.
Они снова выпили, и Пакин продолжал:
— Что с ним теперь — точно навскидку сказать не возьмусь. Но если дашь мне денька три — попытаюсь нарыть для тебя что-нибудь занятное.
— То есть контакты с родиной не исключены?
— Не только не исключены, а почти официально зарегистрированы.
— Поясни, — попросил Трегубец.
— Да он соучредитель одной из московских фирм, теневой, конечно. И занимаются они его любимым делом: антикварной торговлей, изготовлением копийной мебели. Насчет прибыли этой фирмы не скажу, сам не интересовался. Но дело законное, по всем бумагам проходит.
— Выходит, и в Москве он бывает?
— Редко, в последнее время редко. Да что тебе в нем?
— Да видишь ли, фигурант один мой с ним связался, да и попал как кур в ощип, потому что ходы к Илье Андреевичу не только у моего фигуранта были, а и у какого-то человека посерьезней, каковой за подопечным моим активнейшую охоту устроил. Вот я и хочу выяснить, кто же этот таинственный инкогнито, что с такой легкостью убийц наряжает, и нет от него ни в Москве, ни в Петербурге, ни за кордоном никакого спасения.
— Ну, — ответил Пакин, — таких сейчас хоть пруд пруди.
— Не скажи, тут интерес особый, с искусством связанный.
— Это уже теплее, — сказал Дмитрий Владимирович. — Хорошо. Как обещал, через три дня попытаюсь. Позвони мне на работу. Но учти: все чисто по-дружески, никаких официальных сводок.
— Понимаю, не маленький, — ответил Трегубец. — Ну что, подадут нам когда-нибудь горячее или нет?
И, словно услышав его слова, из кухни появился веселый круглолицый официант и, водрузив перед приятелями тарелки с ухой, пожелал им приятного аппетита и исчез где-то в недрах подсобных помещений ресторана.
Трегубец и Пакин посидели вместе где-то около часа, поговорили о том о сем, посетовали немного на возраст, на ухудшающееся здоровье, но к делам больше не возвращались. Они прикончили водочку, заказали кофейку, выпили еще по пятьдесят «Наири» и расстались, захмелевшие и довольные друг другом.
На второй день пребывания в квартире Люси Сорин наконец нашел выход из тупиковой ситуации.
— Знаешь что, обратился он к своей подруге, — я придумал вариант страховки, о котором ты говорила.
— Любопытно, — сказала девушка.
— Ты предложила записать картины. Можешь это сделать быстро?
— В течение двух дней — легко.
— Замечательно, это меня устраивает.
— А к чему такая спешка?
— Понимаешь, срок моей визы истекает. Пора бы подумать о возвращении на родину. Ты когда-нибудь была в Москве?
— Честно говоря, нет. И вообще не испытывала такого желания.
— Ну, так испытай, — сказал Андрей. — В отличие от тебя выехать напрямую в Берлин из Лондона я не могу, а отпускать тебя одну не хочу. Поэтому единственный выход из нашей с тобой ситуации — это совместное возвращение в Москву. Как тебе такой план?
— А как тебе? — спросила Люси.
— Картины поедут вместе с нами как твои авторские работы. Будем считать, что ты едешь в Москву на переговоры о выставке. Для порядка захватишь с собой несколько собственных произведений.
— Ну, хорошо, — сказала девушка, быстро оценив ситуацию, — мы приезжаем в Россию. И что дальше?
— Дальше — посмотрим. Думаю, что все будет довольно просто. Через какое-нибудь турагентство у нас, в Москве, я оформлю себе путешествие в Берлин, а ты полетишь самостоятельно. Никому ведь не интересно, куда летит молодая англичанка: домой или в Зимбабве.
— А картины?
— А что картины? Как ввезешь, официально оформив их на таможне, так и вывезешь. Кто будет досматривать никому не нужную художницу, прости меня, конечно, за столь нелестный отзыв о твоем творчестве.
— Нет-нет, это нам на руку, — засмеялась Люси. — Я девушка не честолюбивая.
— Полетим мы, конечно, одним рейсом, но места наши будут порознь. Картинки возьмешь с собой в салон как ручную кладь.
— Само собой разумеется, — ответила Люси.
— Ну, коли все ясно, начинай творить.
В течение последующих двух дней англичанка развила бурную деятельность. Аккуратно укрепив холсты на деревянных щитах, она принялась покрывать их ровным слоем гуаши, разрисовывая тяжелые глухие тона фона зелеными человечками, синими шестеренками, желтыми капельками — словом, всем тем, что простодушные любители искусства называют одним емким словом: сюрреализм. Работала она с чрезвычайной скоростью, переходя от одного холста к другому, и уже буквально к середине второго дня после начала работы все пять холстов оказались изуродованными до неузнаваемости и являли теперь собой пять образчиков бездарной ученической мазни, на которую только и способны юноши и девушки, едва освоившие азы живописи. Дождавшись, пока все холсты высохнут, она окантовала их в простенькие пластмассовые рамы с плексигласом вместо стекла и задником из оргалита, добавила, по наущению Андрея, еще пяток своих фотографических работ, обильно сдобренных всякого рода гуашевыми вкраплениями и, прикупив где-то в галерее огромный пластмассовый прозрачный короб, к ужасу Сорина, упаковала все вместе.
— Зачем же прозрачный? — спросил Андрей.
— Наивный, — сказала Люси, — ты ничего не понимаешь. Лучше всего прятать вещь так, чтобы она была постоянно на виду. Кому придет в голову искать что-либо предосудительное в вещах, которые абсолютно открыто пересекают границу и которые молодое дарование (то бишь я) с гордостью проносит через таможенный контроль? Подумай сам.
— Действительно, — вынужден был согласиться Сорин, — мне бы это в голову не пришло.
— Нет в тебе авантюрной жилки, — улыбнулась Люси. — Ну, все. Осталось только побросать вещички в чемодан.
— А что же Драган? — спросил Андрей.
— Как видишь, пока он нас не тревожил. Я не думаю, что он сможет вычислить эту квартиру. А если даже он вычислит ее, мы уже будем далеко. Я позвоню в «Бритиш эрвейс» и закажу билеты на твое и свое имя.
— Только, пожалуйста, не в бизнес-классе.
— Естественно, в «эконом», — ответила Люси. — Откуда у бедной художницы и русского туриста такие деньги?
Еще через два часа она отправилась выкупать билеты и вернулась домой очень довольная, прихватив по дороге бутылку французского вина.
