Миша? Суслик? Ты ведь умер, вроде. Точно, умер. Хоронили, помню. А ведь под меня копал, тихонько. Думал сам порулить, ан нет, похоронили раньше. Идеолог задрипанный, теоретик великий... а как вскрыли, один склероз сплошной. Только и хватало мозгов галоши таскать туда - сюда. Аскета строил из себя. Нет, Суслик, - ты ханжа, а не праведник... За всеми присматривал, всех одергивал. На Главного Теоретика метил. Костя одернул, сказал внушительно, - У нас Генсек Главный теоретик и другого не надо. - Обиделся Миша, встряхнул жиденьким хохолком, ушел не попращавшись... А может просто забыл с чем заявился?
Тут старик вспомнил как с подачи верного Кости уел заносчивого Суслика. Мишаня к очередному юбилею очень рассчитывал получить третью звездочку на грудь, а получил всего навсего орденок, словно секретарь захудалого обкома. Не выдержал обиды, помер.
На место Суслика, тогда Кирилла в приветствие внесли. Он от радости нежданной прилюдно слезу запустил, порадовал старика, задницу языком до сияния небесного вылизал, - "Великий человек нашего времени", "Вождь прогрессивных народов!". Старик знал ему цену, но слушать было приятно.
Властители Кавказа плечом к плечу встали, склонили тупо сработанные головы. Орлы! ... Генералы! Один по щелоковскому ведомству, другой по андроповскому. Верные большевики-ленинцы, отцы своих погрязших во взятничестве и коррупции народишков.
Сладкоголосые лизоблюды. Тот что из МВД, старику ковры под ноги от самолета до дворца стелил, лучших девушек республики на показ вдоль дорог ставил... Пользуйся, Отэц! Нэ жалко! Другой, Кагэбэшник, пел, заливался на всю страну - "Над всем миром победоносно звучит голос Ильича! ", а в глазках слезы блестели от неисбывного партийного счастия...
Подошел Кадар. Покачал головой. Старик подумал, что не забыл ему Янош той охоты в заповеднике где набил Генсек кучу ручных фазанов, побраконьерствовал от души. Жалко ему, что ли? Все твердил по закону только два, только два... По чьему это закону? Старик не стал уточнять...
Дзур мельком заглянул, Людвиг... Дубчек правда не появился. Нехорошо тогда получилось. Пришлось силу применять. Слава Богу без особой крови обошлось. Впрочем чехи сами виноваты, проторчали неделю в душных вагонах на границе, срать на улицу в сортиры бегали, удобств никаких. А толку? Никакого. Конечно, пришлось по-ленински, десантом брать банки, вокзалы, аэродромы. Танковыми колоннами - почту и телеграф... Утерлись. Года не прошло, выступал уже на митинге в Златой Праге. Улыбки ему расточали, продолжительные, переходящие в овации апплодисменты... все как положено.
Тито приковылял. Без ног ему плохо... Но улыбался. Подбадривал. Сталин с ним разругался, обидел. Что-то там с женщинами у них вышло... Старик долго с Тито беседовал на острове, вдвоем, с глазу на глаз. Умнейший и милейший человек оказался. Поняли они друг друга и жили мирно, помогали один другому чем могли. Старик проводил друга в последний путь. Врачи не пускали, но он послал их подальше, полетел. Выстоял на подгибающихся от слабости ногах траурную вахту у гроба Йосипа.
Пришли толкаясь генералы, маршалы в расшитых залотом парадных мундирах. Старик умел разговаривать с военными на равных, поставить вопрос так, чтобы тем не отговориться, не вывернуться, не уклониться от принятия политического решения.
Генералам подавай новые дивизии, адмиралам - подводные лодки, всем - боеголовки. К чему это приведет? Старику приходилось по пять часов кряду спорить. Ставить вопрос ребром, - "Ну продолжим гонку вооружений, последние штаны снимем, не подпишем договоров с американцами. Можете вы мне, как Главнокомандующему дать гарантии того, что наше преимущество станет подавляющим и постоянным, непреходящим?". Молчали... " Станет ли нам легче теперь?". Нечего сказать. "Так ради чего последнюю рубаху закладывать, в дырявых штанах голом задом светить, истощать и разорять страну? ".... Подписал он с Никсоном соглашение.
Осторожно, потихоньку собирался двигаться к миру старик. Пусть маленькими шажками, неторопясь, но не останавливаясь. Жалел, что с ракетами не удалось договорится. "Першенги", "Томагавки". Не устоял, пошел на поводу, генералы уговорили, разместили новинки поближе к Европе. Думали соседи по-сговорчивее станут, ан нет - все без толку. Генсеку очень хотелось пойти на уступки Шмитду, покрепче ракет привязать ФРГ. Не удалось. Вышла одна сплошная нервотрепка. А ведь доказывал меднолобым - "Разрядка" полезна и необходима прежде всего стране. Плохо, глупо выходит если военные лезут в политику впереди политических лидеров.
Последними пришли, почему-то вместе, хоть никак не должны были, Нур Мухамед и Амин. Убитый учитель и убийца ученик. Может простил его? Восток.... Их не поймешь. Афганистан это постоянная головная боль. Предчувствовал. Сомневался. Сколько раз отказывал на Политбюро афганским товарищам в воде войск, уходил от прямого ответа. Семнадцать, кажется... Стремился ограничиться политической поддержкой, поставками оружия, наконец.
Эх Тараки, Тараки, подвел, не посоветовавшись захватил власть. Старик и с Королем, и с Шахом неплохо жил, спокойно. Другого руководства не желал. Торговали, граница спокойной была, строили им заводы, шоссе, электростанции. Валюту зарабатывали. Ни они к нам, ни мы к ним не лезли в дела. Так нет, устроили пальбу, стрельбу, переворот. Революционеры местечковые.
Теперь приходилось расхлебывать дела новоявленных теоретиков и практиков перманентной революции. Начитались опереточные офицерики умных книжек и собрались строить в своих диких горах социализьм. Идеалисты... Генсек с соратниками уже сколько десятилетий ни хрена путного построить не мог.
Припекло, передушили друг друга и прибежали поджав хвосты за помощью. Отказать, в конце концов, не удалось. Военные подпирали, все им не терпепелось в войну поиграть с победоносным концом, оружие испытать, себя показать, в новых орденах покрасоваться. Да ордена он им бы и так дал, хрен с вами, не жалко. Устинову новые системы испытать в деле мечталось. Старый друг ведь...
Но все решил голос Юры. Заявил на заседании ЦК, что исламистов поднимающих голову в Азии, проще остановить в горах Афганистана, чем в отрогах Кавказа. Поверил ему. Сделали правда все на удивление быстро, без возни и бумажной волокиты, настолько секретно удалось провернуть, что до последнего момента даже помощнички ничего не ведали. Из телеграмм только и узнали, "Войска в Кабуле. Амин в могиле. На его месте Бабрак". - И влипли по уши, воюя уже не против грязных бородатых моджахедов, но Пакистана, Америки, НАТО, Египта и Китая..
В результате пошли похоронки, траты неимоверные, расходы непредвиденные. Деньги летят словно в бездонную бочку. Средства улетают безвозвратно. Надо бы тратить на благосостояние народа, так нет. Народ заждался, ведь достоин лучшей жизни, вон какого врага заломали - Гитлера. Страну восстановили.
Спасибо Юре, удружил. Теперь и во внешней политике обвал, крах всех планов. Налаживание отношений с Америкой рушится. Образ миротворца тускнеет. Картер на дыбы встал, ну никак от святоши богомольного старик такой прыти не ожидал. Ведь с Ираном потише себя вел, операцию по спасению заложников вяло проводил, загубил на корню, потом вовсе свернул. А с Союзом разошелся не на шутку. Договор, почти готовый, отозвал, подлец! Олимпиаду - столь ожидаемую, с такимим тратами, в таких муках подготовленную - бойкотировал, святоша! Чуть блокаду не объявил.
Афганистан доконал старика. Все там шло наперекосяк, ввод войск свел на нет главное дело его политической карьеры. Генеральный постепенно отходил от дел, перепоручал, перекладывал на помощников, Подключался, не выходя порой из перманентного полусонного состояния, только в самых исключительных случаях...
Всю свою долгую политическую жизнь старик старался не перегибать палку, знал меру... в конце концов им же самим и положенную. Понимал перегнешь, придавишь невзначай, не подумав, она возьми и хрустни. Сломается, обратно не сложишь...
Последнее время Председатель КГБ все пугал наростанием религиозного самосознания мусульман. Все большее число молодых обращалось к Корану, ходило в мечеть, слушало мулл, справляло подзабытые за семьдесят лет обряды и ритуалы. Старика это не очень волновало. Пусть справляют, пусть ходят, пусть себе слушают, но только тихо, без шума, без бузы, не нарушая внешней благочинной социалистической идеологии. Обрезаются? Ну и Бог с ними... Ха, ха пусть, если жены не возражают,... Мечети просят вновь открыть? Юра должен ставить в эти мечети своих, надежных, проверенных мулл. Положительный опыт с православными священниками наработан достаточный. Чего же бояться? Наоборот, свои, советские муллы, что может быть лучше? Все под контролем.
Делает свое дело, отлично работает желтенькая таблеточка. Уходят заботы, исчезают проблемы, стирается из памяти пласт за пластом.... Забывается плохое и хорошое.... Исчезают в небытие стройные, крепкие ножки медсестричек, опоясанные резинками поверх серых казенных чулок, обрамленные защитным сукном юбок, упругие грудки в в бязи солдатских нательных рубашек, затем в розовой пене трофейных, несчитанных кружев. Растворяются в тишине подмосковной ночи без остатка стога в молдавской степи, жаркие объятия чернобровых степнянок... Словно в мусорную карзину полетела смятым листом, казенная, неискренняя любовь секретарш из Верховного Совета. Быстрая, небескорыстная ласка стюардессок в салонах лайнера, острая, желанная, захватывавшая. Угасающее сознание цеплялось, не отпускало, пыталось сохранить до последнего мгновения любовь к маленькой, канувшей в неизвестность медсестричке, безжалостно оторванной от старика всемогущим Юрой. Может любовь... а может и так себе, старческая страстишка...
