– Он как-нибудь назвал себя? – спросил Рахманов.
– Назвал. Говорит: знать тебе меня не нужно, главное, я тебя знаю. Для разговора называй Вадим Павлович. И довези до аэропорта, если не трудно. Я, конечно, повез. В пути он спрашивает: знаю ли я Азизова? Мне деться некуда, ведь не скажу же: не знаю. Говорю: знаю. Тут он начал: что, куда, почему. Что за человек, есть ли бабки, не связан ли с конторой[37]. Конечно, я особо не раскалывался. Но в общем объяснил. Да и тут объяснять нечего. Азизова все знают. Крутизна[38].
– Раньше вы никогда не слышали этого имени – Вадим Павлович? Скажем, от того же Алексидзе? Еще от кого-нибудь?
– Никогда.
– Этот человек интересовался еще чем-нибудь, кроме Азизова?
– Больше ничем.
– Вы довезли его до аэропорта?
– Довез.
– К какому именно месту аэропорта?
– К площади. Там, где стоянка такси.
– Что Вадим Павлович сделал дальше? После того, как вы подъехали?
– Как что? Вышел.
– И куда пошел?
– Никуда. Стал ждать, пока я уеду.
– И вы уехали?
– Конечно. Я там ничего не оставил, в тот день.
– Он вам что-нибудь сказал напоследок?
– Ничего не сказал. А что он должен был мне говорить?
– Например, чтобы вы никому не сообщали о разговоре?
– Да нет. Сказал: «Пока, Люка. Смотри, будь умником». И все.
– У Вадима Павловича был какой-нибудь багаж? Чемодан, сумка? Что-нибудь еще?
– Когда он садился в тачку, нет.
– Больше он к вам не обращался? После этого случая?
– Нет.
– Сами вы пытались выяснить, кто это был?
– У кого?
– Скажем, у Алексидзе?
– Как я это выясню, если Додон в зоне? Сами понимаете, писать Додону об этом я не буду.
– А у других не интересовались?
Помедлив, Люка снова достал брелок с ключами:
– Да нет. Спрашивать у других – пустой номер.
– Вы сказали, это произошло в середине мая? После праздников? То есть после девятого?
– Да. После девятого. Кажется, это было одиннадцатого.
– Все же попробуйте вспомнить, когда это было точно? Может быть, не одиннадцатого, а десятого? Или двенадцатого?
– Десятого, нет. Двенадцатого может быть.
– А тринадцатого?
– Тринадцатого? Да нет, тринадцатое тоже исключено. Все же, скорее, одиннадцатого или двенадцатого.
– Какой это был день? Будний или выходной?
– По-моему, будний… Да, точно, будний. – Вздохнул: – Гражданин следователь, если нет больше вопросов, может, я пойду? Времени в обрез, честное слово.
Рахманов прикинул: мог ли Люка что-то утаить? Похоже, нет. Поэтому можно предположить, что, выяснив все об Азизове, Вадим Павлович в тот же день покинул Сухуми. Правда, поездка с Люкой в аэропорт могла быть отвлекающим моментом. Люди вроде Вадима Павловича стараются избегать услуг «Аэрофлота». Но что если Вадим Павлович все же рискнул сесть на самолет? Тогда в полетных ведомостях сухумского аэропорта вполне могут остаться его следы, которые стоит поискать. И еще очень важно, что Люка упомянул о Додоне – Алексидзе, который наверняка знает о Вадиме Павловиче больше, чем сам Люка. Прикинув все это, Рахманов сказал:
– Лично у меня вопросов больше нет. Может, у Заурбека Владимировича?
Габелая покачал головой:
– У меня тоже. Спасибо, Ларион.
– Не за что. Что, я могу идти?
– Можешь. Счастливо.
– Счастливо. – Люка подошел к двери, приоткрыл ее и исчез.
После разговора с Люкой Рахманов попросил Жильцова срочно вылететь в Алтайский край, чтобы узнать у отбывающего наказание в Кулундинской ИТК Алексидзе хоть что-то о Вадиме Павловиче. В аэропорт поехали все трое. Жильцов улетел. Рахманов же вместе с Саенко занялись изучением полетных списков сухумского аэропорта за одиннадцатое и двенадцатое мая. Увы, искали они тщетно. Выявленные в списках Вадимы Павловичи к человеку, разговаривавшему с Люкой, не имели никакого отношения, это было установлено с документальной точностью. С такой же точностью было установлено, что одиннадцатого и двенадцатого мая никто не вылетал из сухумского аэропорта по фальшивым или чужим документам. Значит, паспорт у Вадима Павловича оформлен по всем правилам, но имя-отчество, вписанное в паспорт, другое. Либо одиннадцатого или двенадцатого мая человек, интересовавшийся Азизовым, выехал из Сухуми каким-то другим транспортом.
Вечером Рахманов позвонил Инчутину, подтвердив, что завтра они вылетают в Москву вместе с арестованными Азизовым и Аракеляном. Инчутин, в свою очередь, сообщил: личность Веры Николаевны Новлянской им установлена. Все предварительные данные, сообщенные Рахмановым о Новлянской, в основном подтвердились. Сама Новлянская находится сейчас в Москве и, насколько известно Инчутину, уезжать никуда не собирается.
Из Сухуми самолет вылетел в восемь тридцать утра. Поскольку Азизова и Аракеляна сопровождали милиционеры в штатском, Рахманов и Саенко поднялись вместе с ними в самолет заранее, минут за двадцать до посадки. В салоне арестованные и конвоиры заняли места у иллюминаторов, Рахманов и Саенко сели с краю, и Рахманов тут же перевел часы с десяти местного на восемь московского. Глядя, как постепенно заполняется салон, подумал: кажется, в Сухуми он уже не вернется. Если полет пройдет нормально, в четырнадцать ноль-ноль они проведут опознание Клюева, в шестнадцать – Шитикова. В том, что Азизов и Аракелян опознают и того, и другого, Рахманов не сомневался, поэтому сейчас мечтал совсем о другом: добыть хоть какие-то сведения о главном преступнике – Вадиме Павловиче. Судя по всему, это опытный рецидивист, так называемый вор в законе, скрывающийся под безобидной внешностью. Вероятно, выйдя на свободу, Вадиму Павловичу удалось обзавестись безукоризненно оформленными документами, Алексидзе почти наверняка из-за вполне естественного страха за свою жизнь будет молчать. Более реальна надежда, что о Вадиме Павловиче что-то расскажет Новлянская. Впрочем, судить об этом рано. Надо хотя бы увидеть эту Новлянскую, для начала. И понять, что же это все-таки за человек.
В Домодедово им пришлось выходить из самолета последними. Небо было затянуто сплошной серой пеленой, моросил мелкий дождь. Группу встретили две подъехавшие прямо к трапу машины, зеленый «уазик» ГУВД и черная «Волга» прокуратуры. Подождав, пока Азизов, Аракелян и конвоиры сядут в «уазик», Рахманов подошел к «Волге».
Инчутин приоткрыл дверцу:
– Здравствуйте, Андрей Викторович. Слава, привет. – Обменялся с прилетевшими рукопожатиями. – К сожалению, Клюев и Шитиков уже вызваны.
– Почему к сожалению? – спросил Саенко.
– Потому что так бы я сразу отвез вас по домам. Как там южное солнце?
– Ничего южное солнце. – Усевшись, Саенко шутливо обнял Инчутина за плечо: – Леха, о чем ты? Зачем нам домой? Наш родной дом прокуратура. Пообедать хоть успеем?
– Пообедать успеем. Но не больше.
После того как «Волга» выехала на Каширское шоссе, сидевший рядом с водителем Рахманов обернулся:
– Леша, давай новости. Пока есть время.
– Самая последняя новость: сегодня утром звонил Жильцов, из Барнаула.
– Интересно. Что Жильцов?
– Сказал, сегодня вылетает в Москву. Билет у него уже есть.
– Не объяснил, как слетал?
– Он звонил из аэропорта. Ну и… разговаривали без подробностей. Сами понимаете.
– Ясно. Что еще?
– Помните историю с контрамаркой?
– С контрамаркой?
– Да. В Ленком. Выписанной на имя некоего Лотарева?
– А, в театр-то. Помню-помню. Выяснил, кто этот Лотарев?
– Выяснил. Лотарев Сергей Леонидович. Москвич, двадцати семи лет. Художник, окончил Суриковский институт. Член групкома художников. Холост, живет один в однокомнатной квартире.
– То есть лицо свободной профессии?
– Совершенно верно. И знаете, что самое любопытное?
– Что?
– У этого Лотарева есть машина. Светло-серые «Жигули» шестой модели.
– Ого!
– Причем у машины, которую остановил Козлов, с этой машиной явно не совпадает только номер. Все остальное – тютелька в тютельку.
– Как же тебе удалось вычислить этого Лотарева?
– Это оказалось не сложным. Как только театр собрался, администратор по моей просьбе опросил труппу. И выяснил: контрамарку на восемнадцатое мая по просьбе Лотарева заказывал его знакомый, некто Ширяев. Художник-исполнитель театра.
– Как у Лотарева отношения с законом?
– Внешне все в порядке. Судим не был, в поле зрения милиции не попадал. А там не знаю.
– Вызывал его?
– Нет. Я вообще пока ничего не предпринимал, до вашего приезда. Правильно?
– Правильно. Но путь здесь только один: надо срочно вызвать этого Лотарева к нам. Обычной повесткой. И все.
– Значит, вызовем. Ну а Иовлянская? Кого вызываем раньше на завтра? Ее или Лотарева?
– Не имеет значения. Мы же не знаем, знакомы они или нет. Вызывай Новлянскую на первую половину дня. А Лотарева – на вторую.
К прокуратуре машина подъехала в половине двенадцатого. Инчутин оказался прав: до двух они едва успели подготовиться к опознанию. Так что обед в самом деле получился скомканным.
