— Типун тебе на язык! — тут же получила она от своего мужа.
Неизвестно, чем бы закончился весь этот разговор, если бы не зазвонил дверной звонок.
— Кого это ещё чёрт несёт? — хозяин квартиры встал из-за стола и пошёл открывать дверь.
Через минуту в комнату, в сопровождение хозяина квартиры зашёл мужчина в тёмном плаще и шляпе. Нет никакой необходимости описывать незнакомца, потому что во что бы он не был одет, по каким-то неуловимым признакам, таких людей характеризуют очень коротко: — человек в штатском.
Петру достаточно было одного взгляда, чтобы понять, кто пришёл к нему на свадьбу. Он вопросительно посмотрел на незнакомца и встал со своего места.
— Гражданин Сапожников? — спросил незнакомец.
Пётр кивнул головой.
— Майор комитета государственной безопасности, Свиридов, — представился он.
— Господи, даже шампанского не успели выпить! — воскликнула Наташина мама.
— Слушай, майор, ты человек или нет? Действительно, дай хоть шампанское выпить, у нас свадьба всё-таки! — поддержал свою жену Наташин отец.
— Какая свадьба? — не понял майор.
— Вот этих молодых людей, — показал отец на молодую пару.
Лицо всемогущего чекиста вдруг отразило нерешительность. Он посмотрел по сторонам и вдруг обратился к хозяину дома:
— У вас телефон есть?
Петин отец молча показал на аппарат, который находился в этой же комнате. Майор набрал номер и стал ждать ответа. Вероятно, ответил ему кто-то из начальства, потому что он вдруг вытянулся в струнку и чуть было не отдал честь телефонному аппарату.
— Товарищ полковник, — говорил майор, — их теперь двое. Он оказывается женат.
В наушнике телефона раздался чей-то голос похожий на лай.
— Да я проверял, — оправдывался майор. — Вчера ещё ничего не было.
Чекист отодвинул от уха трубку и вежливо спросил у Петра:
— Пётр Михайлович, предъявите пожалуйста свидетельство о браке.
Взяв в руки документ, майор снова прижал к уху телефонную трубку.
— Никак нет, — товарищ полковник, — брак действительно зарегистрирован только сегодня.
Далее майор снова стал вытягиваться в струнку и через равные промежутки времени говорить: «есть» или «так точно».
— Так ведь у меня только один билет, — вставил он, — а надо два.
Далее опять послышался лай.
— …Никак нет, — сказал майор, — обращение самое почтительное.
Наконец майор положил телефонную трубку и с облегчением вздохнул.
— Не буду мешать вашему празднику, — неожиданно сказал он.
Выходя из комнаты, он неожиданно повернулся и посмотрел на Петра.
— Пётр Михайлович, разрешите вас на пару слов.
Они вышли в соседнюю комнату.
— Слушаю вас внимательно, — сказал Пётр.
— Вы не догадываетесь, почему вами заинтересовалось наше ведомство?
— Чего же тут догадываться? Из-за Трупопровода.
— Так точно.
— Значит, вы меня хотите посадить за антисоветскую пропаганду и клевету?
— Вас? Да как вы могли подумать? Мы вам хотим предложить выехать за границу.
— Предложить? А потом вы меня лишите гражданства?
— Почему потом? Вас сразу и лишат.
Лицо Петра помрачнело.
— Вы расстроились? Напрасно. Если бы вы только знали, на какие хитрости идут люди, чтобы уехать отсюда. А вам ничего и придумывать не надо.
— Изгнание, — сказал Пётр задумчиво.
— Какое изгнание? Вы же сами пишете, что все, кого сейчас изгнали вернутся победителями.
— Вы верите в то, что я пишу?
— Вчера хоронили товарища Суслова, вы не смотрели похороны по телевидению?
Пётр отрицательно помотал головой.
— А я не только смотрел, но и был там в оцепление. Вот как вы описали это, так и произошло.
— Зачем же власть изгоняет меня, если сама верит в то, что я пишу?
— Власть вам не верит, а вот люди…
— Почему же власть тогда обходится ко мне с таким почтением? Я слышал, что ваше ведомство обычно не церемонятся с такими, как я.
— С такими, как вы, как раз церемонятся.
Пётр с удивлением посмотрел на майора.
— Так вы ничего не знаете?
— А что я должен знать?
— Вашу кандидатуру выдвинули на соискание Нобелевской премии по литературе.
— Меня?
— Вас, вас. Вся Европа гудит.
— Быть выдвинутым на соискание это не значит получить премию.
— Пётр Михайлович, да кто бы сомневался! Вы же просто не можете читать зарубежную прессу.
— А вы можете?
— Это моя работа, — сказал майор, — он немного замялся и поправился, — служба.
— Что же мне теперь делать? — спросил Петя.
— Самое главное не волнуйтесь. Отмечайте свою свадьбу, а через два дня зайдите к нам в управление.
— Зачем?
— Как зачем? Надо сдать паспорта и получить билеты в Париж.
— Почему паспорта, у меня один паспорт.
— Я извиняюсь, Пётр Михайлович, а как же ваша супруга? Разве она не поедет?
— Пётр пожал плечами.
— Сделаем так: я всё приготовлю исходя из двух вариантов, а вы решите сами. Но я вам советую ехать с женой. Да и вот ещё что, не приходите к нам в управу, это может повредить вам. Я сам найду вас через два дня.
Во времена советской власти вряд ли кто отчётливо представлял значение слова «пиар». Однако это совсем не значит, что данное явление отсутствовало, как и само слово. И хотя власть всячески поддерживала таланты, и культурный уровень общества был намного выше пост перестроечного, пиар существовал и чувствовал себя весьма комфортно.
Молодые литераторы, получив дипломы и возомнив себя Пушкиными, Лермонтовыми и Толстыми, ринулись брать вершины литературного Олимпа и оказались у подножья высокой и неприступной скалы.
Оказалось, что новоявленного гения никто не ждал. Оказалось, что, не смотря на диплом, в молодом литераторе не только не видели писателя, но и не хотели видеть. Оказалось, что в редакции кроме как взять какую-то бумажку и отнести её куда-то, никакой другой работы для молодого специалиста не было. Старое поколение, услышав слово «писатель» хихикало и прятало улыбку.
— Институт не готовит писателей, — говорили они, — он выпускает литераторов. Что касается звания писателя, то его присвоить может только сам господь Бог.
Согласитесь, что в обществе, где атеизм считался чуть ли ни аксиомой, эти слова не могли рассматриваться иначе как издевательство. И если бы сейчас сказали, что молодого автора надо пропиарить, то в те времена говорили: «вам необходимо заиметь авторитет». При этом не требовалось, чтобы этот авторитет был твой собственный. Он мог быть и посторонним. Самое главное, чтобы он был общепризнанным. Тогда врата Олимпа если не открывались перед счастливчиком, то, по крайней мере, не закрывались.
Стоит ли говорить каким авторитетом обладал человек имя и фамилия которого совпадали с писателем признанным во всём мире, нобелевским лауреатом, изгнанным из страны за свои политические убеждения? Это имя знали все, и редакторы издательств привставали и приветливо кланялись только при упоминании этого имени.
— У вас очень выгодные имя и фамилия, — говорили молодому человеку в редакциях. — Только из-за них язык не повернётся вам отказать. Наверное, хорошо быть однофамильцем такого человека?
— Я не только однофамилец, — говорил молодой человек. — С Петром Михайловичем Сапожниковым мы тесно сотрудничали до его отъезда в Париж.
Редактор сразу указательным пальцем закрывал рот, осматривался по сторонам и шипел:
— Тише, тише, не надо так громко. Давайте сюда ваши работы, я обязательно посмотрю. Только вы должны понять, что работать с вами без псевдонима мы не сможем.
— Я понимаю это.
— Как вас называть в таком случае?
Лицо молодого человека расплылось в злой улыбке, и он произнёс:
— Чернокнижник.
— А что, это очень даже интригующе!
С каким нетерпением автор ждёт ответа издательства на своё первое произведение! Он не спит ночами и представляет, как его работу читает седовласый и мудрый редактор. На календарике он ставит галочку напротив каждого дня прошедшего после того, как он отдал свою рукопись на прочтение. Проходит неделя, другая, а звонка из редакции всё нет. «Что я дёргаюсь? — успокаивает себя автор, — ведь мне ясно сказали, что раньше двух месяцев никто не прочтёт». Однако сколько же надо терпения, чтобы выдержать эти два месяца, сколько надо снотворного, чтобы заставить организм сомкнуть глаза хотя бы на четыре часа! Неужели они сами не были в таком же положение? Неужели сами не ставили галочки на календарях и не поглощали снотворного?
«Нет, нельзя просто ждать, так можно совсем с ума сойти. Надо работать, надо писать дальше, — думает он».
Автор садится за письменный стол, задумывается, потом вскакивает, ругается отборным матом и начинает курить одну сигарету за другой. Голова отказывается подчиняться, она не может ни на чём сосредоточиться, в ней пульсирует только одна мысль: ну когда же они позвонят, а вдруг они совсем не позвонят? Автор ходит по комнате, как тигр в клетке и вдруг останавливается. Он понимает, что этого делать нельзя, он понимает, что стоит только начать и потом будет трудно остановиться. Однако есть предел всему — автор вытаскивает из серванта бутылку водки и выпивает целый стакан даже не закусывая.
