— Надо вытащить сочинение из РОНО. У него много сюжетов.
— Завтра же пойду и начну вытаскивать его оттуда, — обещает Пётр. — Но ведь и он не бесконечен.
— А твоя формула?
— Поясни! — Пётр наливает в рюмки остатки спиртного.
— Тот Сапожников нужен нам только до той поры, пока имя Чернокнижника не затмит его. А дальше мы нанимаем молодых, талантливых писателей у которых нет имени, с которыми в редакциях никто не хочет разговаривать и начинаем использовать их.
Пётр шарит по столу глазами в поисках бутылки.
— Я не понял это что, всё?
— Что всё? — не понимает Катя.
— Вот это, всё, — Пётр показывает на пустые бутылки.
— Петенька, тебе уже хватит. Ты еле сидишь.
— Обожди, обожди, ты что, забыла, что мы празднуем? Тебе не нравится формула, которую я изобрёл?
— Мне нравится, но ты уже…
— Никаких но! Мы даже не выпили за мою формулу! Ты хочешь, чтобы у нас всё сорвалось?
— Я не хочу, но…
— Тогда никаких но!
Катя выходит из-за стола и нехотя подходит к серванту. Она засовывает куда-то руку и достаёт бутылку коньяка.
— Так это же другое дело! — радуется Пётр. — Откуда ты её достала?
Он пытается сосредоточиться, но очертания серванта и рук хозяйки расплываются. Пётр всматривается и удивляется:
— Так у тебя сколько сервантов два или три?
— Ну, всё, что называется, напился! У тебя уже двоится.
— Да я трезв, как никогда!
Пётр, качаясь, подходит к хозяйке и отбирает бутылку.
— Петя, хорошо, давай за формулу по одной и всё. Ты же сегодня даже с Жу-жу не виделся.
— Согласен, по одной и едем к Жу-жу.
Пётр наливает коньяк в маленькую Катину рюмку, а свою отодвигает в сторону.
— По последней, так по последней, — вместо рюмки он наливает коньяк в фужер, который предназначен для лимонада.
— Что ты делаешь!? — кричит Катя.
Увы, она ничего не успевает сделать. Пётр залпом выпивает фужер и заваливается на диване.
— А теперь поехали к Жу-жу, — еле выговаривает он.
Катя подходит к своему гостю, который со счастливым и придурковатым лицом спит на диване, заливая свою белоснежную сорочку слюнями.
— Не нужна тебе больше Жу-жу, — печально говорит Катя. — Бутылка водки тебя теперь больше устраивает.
Искать старое школьное сочинение в стенах такого солидного учреждения, как РОНО, это всё равно, что искать маленькую иголку в стоге сена.
— Посудите сами, — говорит заведующий РОНО писателю, сидящему в его кабинете, — этих сочинений тысячи. Скорее всего, его вообще нет.
— Раве их не сдают в архив? — спрашивает писатель.
— Это же не документ, чтобы сдавать его в архив? Я вообще не понимаю, почему вы пришли к нам за школьным сочинением? Идите в школу, там их хоть пруд пруди. В РОНО сочинения попадают редко, только для проверки.
— Именно для проверки оно к вам и попало, — не успокаивался писатель. — Более того, оно стало основанием для возбуждения уголовного дела.
— Уголовного дела? — удивился начальник РОНО.
Его лицо вдруг стало задумчивое. Он как будто ушёл куда то далеко-далеко.
— А ведь я помню это сочинение, — сказал начальник, выйдя из прострации. Это сочинение Чернокнижника, оно наделало в своё время много шума.
— Так вы сами читали его?
— Я был непосредственным участником этого дела.
— Мне чрезвычайно повезло! — воскликнул писатель.
— Однако я не могу отдать его вам.
— Значит, вы знаете, где оно находится?
— Чего же здесь знать? Оно лежит у меня дома.
— Я вовсе не собираюсь забирать его у вас. Если оно дорого вам, пусть оно у вас и остаётся. Я прошу лишь копию.
— И копию не могу дать.
— Но почему!?
— Потому, что люди, которые там описаны, живы и здоровы, у них есть семья и работа. Они прошли эту страницу своей жизни, перелистнули её. Возвращаться в прошлое нельзя, можно сломать людям их жизнь.
— О чём вы говорите? Никто не собирается что-то ломать. Более того, вы, как представитель высшего уровня образовательной системы страны должны быть заинтересованы в этом.
— Я?
— Конечно. Какую литературу изучают ваши школьники сегодня? Они изучают произведения прошлого века.
— Мы изучаем и современных писателей.
— Ваши современные писатели полностью оторваны от жизни. А здесь реальные события. Что касается имён, то их можно изменить.
— Нет, нет, и не уговариваете.
— Государство, — продолжал Пётр, — тратит на гонорары нам огромные деньги, чтобы мы отображали эту реальность, а вы нам мешаете, стало быть и государству.
— Что-то вы зарапортовались, — улыбнулся начальник. — Государство гонорары платит не нам, а вам.
Писатель открыл свой дипломат и вытащил оттуда пачку ассигнаций.
— Нет, я не ошибся. Вот ваша доля.
— Уберите, уберите немедленно! — закричал начальник.
— Что вы так забеспокоились? Это не взятка, а гонорар. Вы же только сказали, что сами были участником этих событий, следовательно, определённая доля авторства ваша.
Начальник РОНО не был святым. За свою трудовую жизнь ему приходилось и брать и давать взятки. Он видел и большие и очень большие деньги, но такие! Взгляд его стал стеклянным, и он не мог отвести его от магической пачки, лежащей на столе.
— Вот и прекрасно, — говорит писатель. — Сейчас я заполню бланк договора, чтобы у нас всё было официально.
Однако начальник никак не отреагировал на эти слова. Он не мог отвести взгляда от денег.
Писатель не стал надоедать, положил свой бланк в портфель и встал.
— Итак, когда вы принесёте мне сочинение?
— Завтра, — ответил начальник, не отводя глаз.
На этом беседа начальника районного отдела народного образования была закончена.
Тяжело попасть в водоворот, но ещё тяжелее из него вылезти. Ещё совсем недавно Пётр сетовал на свою горькую судьбу, что он никому не нужен, а сегодня он падал от усталости, потому что требовался сразу всем и причём одновременно. То его ждали в типографии, где требовалось согласовать обложку, то срочно его вызывал к себе редактор, чтобы исправить что-то в тексте, то необходимо было всё проверить после вёрстки. Одним словом, началась обыкновенная монотонная и изнуряющая работа, о которой так много мечтают, и о которой почти никто не имеет ни малейшего представления.
Придя к Кате из редакции, Пётр падал от усталости на диван и лежал без движения часа полтора, после чего понемногу принимал снова человеческий вид.
— Зачем тебя опять вызывали? — спросила Катя.
— Редактор уже задолбал, — ругался Пётр. — Опять заставил изменить целую главу.
— Гонорар от этого не изменится? — испугалась Катя.
— Изменится.
Девушка скорчила недовольную физиономию.
— Он станет больше.
— Как это? — не поняла она. — Мы же его уже получили.
— Речь идёт о переиздании.
— Но ещё это не издали.
— Не издали, но уже практически всё реализовали.
— Я не понимаю, как это можно?
— Я сам ничего не понимаю. У них там своя кухня. Ты знаешь, после этих редакторских правок скоро в моей книге ничего моего не останется: половина будет его, — Пётр кивнул куда-то в сторону, — а половина редактора.
— Да хоть чёрта рогатого, лишь бы деньги платили. Ты обедать будешь?
Пётр лениво встал с дивана и сел за стол.
— Скоро вся эта напряжёнка кончится, и ты сможешь сесть за следующий роман. Я уже подсчитала, чтобы жить более менее прилично, мы должны писать по два романа в год. Это без учёта переизданий.
— Мы? — удивился Пётр.
— А ты как думал? Забыл с чего всё началось? Я вижу, ты очень устал и кое-что стал забывать? Так я тебе напомню. Всё началось с того…
— Перестань, я всё прекрасно помню.
— Ничего страшного если выслушаешь ещё раз, — Катю, что называется, понесло.
— Ну, я не подумал, — попытался загладить свою вину Пётр.
— Ещё неизвестно, кто больше в этом деле сыграл роль, ты или я!
— Ну, я прошу у тебя прощения! — Пётр встал перед Катей на колени и обнял её.
Хозяйка сразу сменила гнев на милость.
— Ты забыл не только мой вклад в это дело, ты стал забывать меня.
— Я никогда не забываю тебя.
— А когда ты вспоминал про Жу-жу?
Пётр хотел оправдаться, он уже открыл рот, чтобы сказать, когда в последний раз они с Катей были близки, но почему-то не мог сразу вспомнить.
— Вот видишь, ты даже вспомнить не можешь.
— Сейчас столько много работы с этим романом…
— А ведь она живая! — обиженно сказала Катя.
— Кто живая?
— Жу-жу, кто же ещё?
С хозяйки слетели передник, кофточка, юбка, и вскоре Жу-жу, как и прежде предстала во всей своей красе.
Напрасно молодые люди думали, что после издания книги свободного времени станет больше. Всё оказалось совсем не так. Литературная общественность была взорвана этим трудом молодого писателя. Она группа литераторов поносила автора самыми последними словами, другая возносила его до высот гениальности.
