— Мама? — спросил я коротко, обеспокоенным тоном. По-видимому, избежать встречи с родительницей девушки мне все же не удастся.
Оксана недоуменно взглянула на меня.
— Нет, она не должна вернуться. Это сто процентов. — Девушка положила на дно раковины недомытую тарелку, наскоро вытерла руки посудным полотенцем и направилась к двери, бросив мне на ходу: — Пойду гляну, кого там черти принесли.
Она вышла, и я увидел, как за окнами веранды к воротам проплыла голова хозяйки дома. Затем загремела железная калитка и раздались голоса. Собеседники говорили негромко, находились они от меня на значительном удалении, отделенные стеклами веранды, поэтому я не только не мог разобрать даже отдельных слов, но и не мог понять, с мужчиной или женщиной говорит Оксана. Меня с детства учили, что подслушивать нехорошо, я и не подслушиваю, хотя и мог бы сейчас подойти к углу веранды, открыть форточку и, послушав, узнать, о чем и с кем говорит девушка. Но нет, не так воспитан. Да и не пристало мужчине проявлять излишнее любопытство. И так уже случайно стал свидетелем телефонного разговора девушки с каким-то типом. И я взялся домывать за Оксаной посуду.
Разговор хозяйки с гостем или гостьей был недолгим. Не успел я сполоснуть последнюю рюмку и закрыть кран, как вновь загремела калитка, и голова девушки проплыла под окнами в обратную сторону. Когда Оксана вошла на веранду, я по ее примеру вытирал руки посудным полотенцем.
— Ой, да зачем тебе нужно было связываться с посудой, — сказала хозяйка дома укоризненно. — Помыла бы сама.
— Да ладно уж… — Я ни о чем не спрашивал, но смотрел вопросительно, и Оксана пояснила:
— Подружка приходила.
Подружка — значит, подружка. Выпытывать подробности встречи девушки с визитершей я не стал… А может быть, и визитером — для Оксаны, как мне кажется, соврать, что с горы скатиться. Но пусть вранье, ежели таковое имеет место быть, остается на ее совести.
Я кивнул:
— Понятно. Ну, испытаю я наконец мягкость твоей кровати?
— Испытаешь, — рассмеялась девушка. — Тебе в котором часу утром вставать?
— В семь.
Оксана взяла стоявший на веранде на столе будильник и завела его.
— Идем!
Мы прошли в спальню девушки и включили свет. «Вау!» — как говорит молодежь. Комната Оксаны разительно отличалась от остальной части дома — так же, как отличаются покои королевы от жилища слуги. Здесь был шикарный ремонт, ультрасовременный спальный гарнитур из дерева, металла и стекла, под стать ему люстра, на полу ковер с большущим ворсом, на тумбе DVD-плеер. Все как в лучших домах, даже несколько полок с книжками на стене висят, хотя я что-то ни разу не слышал, чтобы Оксана хвасталась, что прочитала ту или иную книгу. Любит, видать, мамаша свою дочку, раз ей такую спальню отгрохала. И сколько же портнихи, интересно, получают, раз такие траты способны делать?
— Слушай, а ты точно уверена, что эта комната ваша, а не соседей-миллионеров, в дом которых вы проломили дверь, пока те находятся в отъезде? — поинтересовался я, боясь ступить на белоснежный ковер.
— Наша, наша, — явно довольная тем, какой эффект на меня произвела комната, сказала Оксана и, поставив на трюмо будильник, подтолкнула меня к кровати. — Устраивайся!
Пока я раздевался и вешал вещи на стул, Оксана расправила постель. Матрас оказался водяным. Я улегся на нем, как на облаке, натянул до подбородка одеяло, погружаясь в негу, чувствуя себя изнеженным барчуком, наконец-то добравшимся до мягкой постели. Ох и устал же я. С чего бы так? Мешки вроде не ворочал… Все плыло у меня перед глазами; я таращился, глядя на то, как Оксана переодевается, изо всех сил борясь с навалившимся вдруг на меня сном, дабы не показаться невоспитанным и не вырубиться раньше, чем хозяйка дома ляжет спать. Наконец девушка скинула с себя джинсы и маечку, надела бордовую шелковую ночную рубашку и приблизилась к кровати. Но едва она собралась лечь, как на веранде вновь залился трелью звонок. О черт!
Оксана виновато взглянула на меня.
— Извини, я сейчас вернусь.
— Конечно, — пробормотал я, прикрыв одно веко, чтобы девушка не двоилась у меня в глазах.
Оксана выскользнула за дверь, а у меня закрылось второе веко. Больше бороться со сном я не мог и уже через минуту дрых без задних ног. Когда вернулась Оксана, я даже не слышал.
Проснулся я раньше, чем прозвенел будильник. Открыл глаза и глянул на трюмо. Часы показывали без пятнадцати семь. Солнце еще не взошло, но было уже светло, и утренний свет сквозь расшторенное окно заливал спальню. Самой хозяйки дома рядом со мной не было. Я так и не почувствовал, когда Оксана вчера вернулась и когда утром встала. Ранняя пташка. Что на нее, исходя из опыта общения с девушкой, было не похоже. Может, у себя дома решила побаловать меня, рано встала и готовит мне завтрак? Посмотрим.
Я встал и начал одеваться. Чувствовал я себя, надо признать, отвратно, будто с глубокого похмелья, хотя выпил я вчера немного, учитывая мой вес, рост и отменное здоровье.
Одевшись, я прошел на веранду. Девушки видно не было. Значит, точно в кухне.
Я быстренько сполоснул над раковиной лицо, закрыл кран и, так как никакого иного, кроме посудного, полотенца под рукой не оказалось, снова вытерся им.
Я сошел с крыльца и направился было к кухне и столовой, что находились на противоположном конце двора, но передумал и свернул к баньке. Кто знает, возможно, Оксана купается или постирушку затеяла в ней. Открыв дверь, зашел в предбанник, а затем заглянул и в саму баню. В маленьком помещении с крохотной печкой, работающей от газа, было холодно и пусто. Обойдя закуток, в котором мы с Оксаной вчера стояли, по узкой бетонной дорожке отправился в конец двора.
— Окса-ана-а! — позвал я издалека голосом взрослого человека, который ищет спрятавшегося ребенка. — Ты где-э?..
Однако ответом мне была тишина.
Я подошел к внутреннему углу здания с двумя дверями, открыл ту дверь, что находилась на длинной стороне постройки, и заглянул внутрь. Кухня, надо сказать, ничем не отличалась от худшей части дома Оксаны: никакого ремонта и заставлена рухлядью. Здесь стояли задрипанный кухонный гарнитур, обшарпанный холодильник и старенькая газовая плита. Но чисто, уютно, у женщин этого не отнять: кругом салфеточки, занавесочки, на полу коврик, составленная над раковиной в сушилке чистая посуда прикрыта посудным полотенцем.
Но и здесь девушки видно не было.
— Оксана! — вновь позвал я уже серьезным тоном, вошел в кухню и откинул шторку, прикрывающую вход в столовую, где стояли обеденный стол, стулья, диван и радиола на тумбочке. Пусто.
Вот черт, не в туалете же она сидит, в конце концов, столько времени!
Я вышел из пристройки озадаченный, соображая, что же делать. Мне на работу нужно идти, а девушка куда-то запропастилась. Не уходить же не попрощавшись, да и дом оставлять открытым нельзя.
Я уж собрался вновь вернуться на веранду и подождать там, пока появится Оксана, но тут обратил внимание на дверь в кладовку. Она была чуть-чуть приоткрыта. Не знаю отчего, но мне вдруг стало не по себе, когда я взялся за ручку двери. Справившись с волнением, я распахнул дверь и тут же захлопнул. То, что я увидел за ней, показалось мне диким, невероятным видением из какого-то кошмарного сна. Несколько секунд я стоял не шелохнувшись, пытаясь успокоиться, затем, преодолев страх, вновь, на сей раз осторожно, открыл дверь. Увы, то, что я увидел в кладовке, мне не померещилось. В небольшой комнатке со стеллажами, на которых стояли банки с компотами, консервированными разносолами, мешочками с крупами и прочими съестными припасами, на бетонном полу лицом вниз лежала Оксана. Весь пол был залит кровью. Особенно много ее было в том месте, где находилась голова девушки. Лица видно не было, его скрывали спутанные, слипшиеся от засохшей крови длинные волосы. Оксану убили выстрелом из пистолета в затылок — подло, безжалостно. Девушка была все в той же бордовой шелковой ночной рубашке. Она задралась на ней, открыв взору ягодицы и узкую полоску трусиков между ними.
Ах, статуэтка, статуэтка, кто ж тебя так?
Мне стало дурно, ноги подкосились; чтобы не брякнуться, я прислонился к косяку, съехал по нему вниз и присел на корточки на пороге. Нет, я не красная девица, которая при виде трупа падает в обморок, мертвецов на своем веку повидал; мне стало плохо по иной причине — из-за того, что этим трупом является именно Оксана. Как же так? Кто?! За что?! В голове никак не укладывалось, что та девушка, с которой я всего несколько часов назад разговаривал, шутил и смеялся, чье горячее тело обнимал, чьи губы целовал, теперь, окоченевшая, забрызганная кровью, лежит на полу, и уже ничто не сможет вновь вдохнуть в это все еще прекрасное тело жизнь. Ах, Оксанка, Оксанка, какой же я был идиот — не смог вовремя распознать, что тебе угрожает опасность, допустил твою гибель… А еще мне стало дурно от осознания того, в какое чудовищное положение я попал. Подобная глупость могла произойти только со мной. Все, как в дешевом детективе с банальным сюжетом: труп, никаких следов убийцы, и человек, проведший с жертвой ночь, залапавший своими руками весь дом, — козел отпущения, на которого теперь падет подозрение в совершении убийства. Конечно, боль утраты, скорбь, вину перед девушкой за то, что подло поступал с ней, я буду чувствовать, но только гораздо позже, когда в полной мере осознаю то, что же все-таки произошло; а сейчас меня, кроме гибели Оксаны, очень беспокоила и моя собственная судьба. Можно мой поступок назвать предательством по отношению к Оксане, а можно и трусостью, но как бы там ни было, я не побежал сразу в полицию сообщать о случившемся, а остался сидеть на месте, тупо пялясь на труп, сокрушаясь и соображая, что же делать.
