Томасси нашел в записной книжке номер Джо Карджилла и потянулся к телефону. Он попытался вспомнить, как выглядел Карджилл. Последний раз они виделись в Вашингтоне, шесть или семь лет назад. Карджилл называл себя частным детективом, но говорил как адвокат. Томасси подозревал, что в свое время Джо лишили права заниматься адвокатской практикой. Трубку сняла секретарша.
— Это Джордж Томасси, из Нью-Йорка.
— Одну минуту, пожалуйста.
— Томасси, как поживаешь? — раздался сочный мужской голос, и перед мысленным взором Томасси тут же возник низенький толстячок с румяными щечками и цепью для часов на темной жилетке.
— Ты меня помнишь?
— Ну конечно!
— Тут есть один учитель. Его зовут Теренс Джафет. Д-Ж-А-Ф-Е-Т. Сорок семь лет, преподает биологию. Я хочу знать, не пытался ли он устроиться на государственную службу.
— Я могу достать только ксерокопию.
— Меня это устроит. Во сколько мне обойдутся твои поиски?
— Если информация не засекречена, сто двадцать пять долларов.
Томасси присвистнул. Впрочем, он собирался свистнуть при любой цифре, названной Карджиллом.
— Ладно, сойдемся на сотне. Когда тебе это нужно?
— Чем скорее, тем лучше. Сколько я тебе буду должен, если ты ничего не найдешь?
— Ничего. Я тебе позвоню.
К полному удивлению Томасси, звонок раздался меньше чем через час.
— Тебе повезло. Я отправлю ксерокопию, как только получу твой чек.
Томасси рассмеялся.
— Ты не доверяешь кредиту?
— Доверяю, но предпочитаю сначала получить наличные. И так я потерял на тебе двадцать пять долларов.
— Какое учреждение?
— Государственный департамент. Ему отказали.
— Чудесно.
— Если тебе понадобится что-то еще, звони, не стесняйся.
* * *
— Если мы сможем доказать, что Томасси припугнул Гинслер и та отказалась давать показания… — начал Боб Ферлингер, но Кантор прервал его энергичным взмахом руки.
— Перестань, Боб. Представь себе, что ты доктор, к тебе приходит пациент и говорит, что у него кашель, болит грудь, поднялась температура, а его постоянный врач прописывает ему аспирин, который совершенно не помогает. Ты спрашиваешь: «Вас направляли на рентген?» Он отвечает, что нет. Ему делают снимок, и оказывается, что у него пневмония. Ты же не станешь рекомендовать пациенту подать судебный иск, чтобы первого доктора лишили диплома. Так может поступить только псих. Если Томасси запугал Гинслер, значит, он запугал Гинслер. Придется искать обходной путь. Как ты собирался доказать, что они знают друг друга?
— Мы пошлем ей повестку и под присягой спросим, каким образом Томасси заткнул ей рот.
— Она солжет.
— Под присягой?
— Томасси нашел, чем припугнуть се. И тут уж ничего не поделаешь.
— Мне это не нравится.
— Боб, судят-то не Томасси, а Урека. Давай-ка лучше подумаем, как добиться вынесения обвинительного приговора. Понятно?
Ферлингер неохотно кивнул.
— Ну и отлично. А теперь нам стоит встретиться с мистером Джафетом и пройтись по его завтрашним показаниям. Он ключевая фигура в этом процессе. Жюри пойдет за ним.
— Ты так думаешь?
— Самое главное в нашем деле — подготовить свидетеля. Надеюсь, он не будет нам мешать.
Мистер Джафет пришел в ужас, узнав, что должен репетировать свое выступление в суде, но Кантор быстро объяснил ему механику судебных процессов. И мистеру Джафету не оставалось ничего другого, как удивляться собственной наивности.
* * *
— Как получилось, что вы не рекомендовали вашему клиенту признать себя виновным в мелком хулиганстве? — спросил Кантор у Томасси перед началом утреннего заседания.
— Вы слышали о Перси Формане?
— Конечно.
— Он участвовал более чем в сотне процессов, в которых его подзащитным предъявлялось обвинение в убийстве.
— И?
— Меньше шести процентов провели в тюрьме хотя бы один день. Только одного приговорили к смертной казни.
— Мне все-таки кажется, что Уреку следовало признать себя виновным.
— Меня наняли для того, чтобы доказать его невиновность. Иначе его родители обратились бы к кому-то еще.
* * *
— Мистер Джафет, расскажите, пожалуйста, своими словами, что произошло вечером двадцать первого января?
Теренс Джафет взглянул на жену, сидевшую в третьем ряду.
— Я отвез моего сына и его девушку, Лайлу Херст, в школу. Он не разрешил мне нести чемоданы с реквизитом для фокусов. Потом он выступил перед учащимися, а после танцев я заехал за ним. Он, я и мисс Херст вышли из школы. Мне кажется, там остался только сторож. Шел сильный снег. Подойдя к машине, мы увидели, что внутри сидят четверо подростков. Они выскочили из машины, и Урек набросился сначала на мисс Херст, а потом на моего сына. Он сбил его с ног и стал душить. Я бил Урека по спине, стараясь оттащить от сына, затем сильно дернул за волосы. Он переломал весь реквизит в чемоданах и разбил ветровое стекло моей машины, ударив по нему велосипедной цепью.
— Что произошло потом?
— Мой сын едва мог дышать. Я повез его в больницу, несмотря на снегопад и разбитое стекло.
— Подсудимый напал на вашего сына с голыми руками?
— У него была цепь.
— Та самая цепь, которой он разбил ветровое стекло?
— Да.
— Он ударил цепью вашего сына?
— Да.
— Мисс Херст тоже пострадала?
— Нет, только мой сын.
— Чем вы объясняете нападение на вашего сына?
Мистер Джафет сжал кулаки.
— Соединенные Штаты сейчас находятся в состоянии войны.
Судья Брамбейчер подался вперед.
— Я хочу сказать, что постоянно происходят конфликты между различными группировками. Негры требуют равноправия. Полиция разгоняет их и зачастую провоцирует к волнениям, которые выливаются в настоящие побоища. Студенты выходят на демонстрации. Национальные гвардейцы убивают студентов, как белых, так и черных. Расовые конфликты в школах приводят к их закрытию. Школьные коридоры патрулируют вооруженные охранники. Центры больших городов напоминают ничейную землю, появление на которой опасно для жизни. Если это не гражданская война, то нам пора изменить значение этого термина в толковых словарях.
— Я протестую! Протестую! — взревел Томасси, перекрывая шум зала. — Ваша честь, мы судим одного шестнадцатилетнего подростка, а не всю нацию.
— Мистер Кантор? — судья взглянул на помощника окружного прокурора.
Кантор рассчитывал услышать совсем другой ответ. И теперь не знал, что ему сказать, чтобы не поставить под удар свою будущую карьеру. Он покачал головой.
— Я не могу утверждать, что высказывания свидетеля не имеют отношения к нашему делу, хотя они в высшей степени неожиданны, — отметил судья.
— Ваша честь, — обратился к нему мистер Джафет.
— Да?
— Могу я пояснить свои слова? Я хочу, чтобы меня правильно поняли.
— Ваша честь, я протестую! — воскликнул Томасси.
— Я запомню ваш протест и приму решение после разъяснения свидетеля, мистер Томасси. Продолжайте, мистер Джафет.
— Извините, я очень волнуюсь. Эта история имеет подоплеку. В школе Урек занимается вымогательством.
— Я протестую! — Томасси вскочил и направился к судье.
— Пожалуйста, сядьте на место, мистер Томасси.
— Подсудимого не обвиняют в вымогательстве.
— Все, сказанное свидетелем, можно будет вычеркнуть из протокола, когда он кончит говорить.
— Но жюри…
— Я дам членам жюри соответствующие указания, мистер Томасси. Продолжайте, мистер Джафет.
— По меньшей мере четыре десятилетия, со времен сухого закона, в нашей стране процветает организованная преступность, вымогающая деньги у мелких владельцев. Власти не в силах совладать с ней. И, как следствие, дети начинают копировать взрослых. В школе действует банда, которая установила таксу за охрану шкафчиков в раздевалке. Мой сын отказался платить четверть доллара в месяц. Будь он взрослым, на него напали бы, чтобы дать ему хороший урок. Точно по той же причине его избили и в школе. Таково мое объяснение. Мой ответ на заданный вопрос.
— Вы закончили?
— Да.
Томасси все еще стоял.
— Мистер Томасси, если это дело будет разбираться в следующей инстанции, мое решение, возможно, послужит причиной отмены приговора этого суда, но я считаю ответ вполне уместным и отклоняю ваш протест. Продолжайте, мистер Кантор.
— У меня больше нет вопросов.
Выходя из-за столика, Томасси еще раз похвалил себя за то, что догадался позвонить в Вашингтон.
— Мистер Джафет, в этом зале вы дали клятву говорить правду, всю правду и только правду. Это ваша привычка — говорить правду под присягой?
— Я никогда не бывал свидетелем в суде.
— Пожалуйста, отвечайте на вопрос. У вас вошло в привычку говорить правду под присягой?
