— Это я вам говорю!.. — повысила голос Карасева.
— Прошу помнить: вы находитесь в Уголовном розыске! — резко прервал ее майор.
Узнав, что Карасева — зачинщица трех неудавшихся покушений на учительницу, Градов стал выяснять, как был организован угон автомобиля и наезд на Некрасову. Карасева и Егоров противоречили друг другу в своих показаниях, но постепенно картина прояснилась.
Егоров приметил «Победу» с девушкой-шофером. Он стал следить за автомобилем и установил, что машина часами стоит без присмотра возле подъезда. Заведя с мальчишками во дворе разговор на автомобильные темы, Чалдон узнал, что это машина доктора Иркутова, а девушка — его дочь Людмила. «Ух и гоняет она „Победу“! Быстрее всех!» — восхищались ребята. Удалось выяснить, что все окна квартиры Иркутовых выходят во двор и из них не видно автомобиля. Доктор с дочерью живет на даче, но каждый вторник он в Москве — консультирует в клинике. После работы едет домой, а потом на машине вместе с дочерью, отправляется на дачу. Они уезжают в семь-восемь часов вечера. До отъезда «Победа» час или два всегда стоит в переулке. Егоров описал Карасевой внешность Людмилы, ее обычные платья, прическу.
Двадцать восьмого июля Карасева угнала автомобиль доктора. Сразу же, зная, что по вечерам учительница сидит дома, позвонила ей по телефону-автомату, выдав себя за мать Лени Ильина. Карасева сказала, что Леня, играя в футбол, сильно расшибся. Он очень просит учительницу навестить его. И еще «мать Лени» попросила Некрасову заглянуть в аптеку на улице Горького и купить свинцовую примочку и пузырек «зеленки». В квартире никого нет, не на кого оставить мальчика…
После этого Карасева завела машину в переулок, повернула ее в сторону улицы Горького — «нацелилась», как выразилась преступница. Егоров тем временем поджидал учительницу возле ворот ее дома и, как только она вышла, отправился следом за ней. Миновав Тверской бульвар, Некрасова пошла, как правильно рассчитали преступники, по правой стороне улицы — на левой днем заливали асфальтом тротуар, и он был огорожен. Когда она показалась на углу переулка, Карасева пустила машину на второй скорости. Некрасова стала медленно переходить дорогу. Егоров подал условный знак. Карасева включила третью скорость, дала полный газ, и автомобиль рванулся на учительницу…
— Зачем вашим сообщникам понадобилась пустующая томилинская дача певца Миронова? Почему они там оказались?
— Дача нужна была для того, чтобы вызвать туда Иркутову.
— Зачем же вам была нужна Иркутова? Почему вы заманили ее и увезли в лесную сторожку?
— После наезда на Некрасову я не могла внезапно скрыться, это вызвало бы подозрение. Мне обещали дать отпуск с первого августа, но в последний день неожиданно задержали до седьмого августа.
— Какое это имеет отношение к Иркутовой?
— В последние дни я стала чувствовать нависшую надо мной опасность… Надо было усилить улики против Людмилы, а лучше всего — вывести ее из игры, чтобы она больше не появлялась в Уголовном розыске. В конце концов тут могли доискаться до истины… Я нервничала. Решила, что лучше всего — убрать ее до моего отъезда. Егоров продержал бы у себя Иркутову еще дня два, а потом мы бы скрылись.
— Предварительно убив ее? — быстро спросил Градов.
— Возможно, — сорвалось у Карасевой.
— Не сможете ли вы расшифровать этот текст? — Майор передал Карасевой телеграмму.
— Руслан… Кружок!.. — воскликнула она, прочитав текст. — На телеграфе что-то переврали, к моему адресу прицепили текст чужой телеграммы. Иногда так случается…
— Телеграф тут ни при чем… Может быть, вы, Егоров, поможете нам разобраться?
— Не при мне писано! — буркнул Чалдон, пробежав глазами телеграмму.
— Эта бумажка была подана на пригородном телеграфе, — сказал Градов, доставая исписанный бланк. — Наши почерковеды эксперты установили, что это ваш почерк, Егоров. Если читать каждое третье слово, выходит вот что: «Людмилу взяли. Порядок. Ждем. Семен Семенович». Так, Егоров?
— Ну так! — нехотя отозвался Чалдон.
— Стало быть, вы продержали бы Иркутову не два дня, а пять! А может быть, как подтверждает Карасева, и совсем разделались бы с девушкой? К тому же Карасева сумела оповестить вас, что ее отъезд откладывается…
— Как это я «оповестила»?
Майор достал пузырек с пилюлями и рецептом.
— А вот и повестка! Узнаёте? Одиннадцать черных пилюль означают одиннадцать часов ночи. Неправильная дата на рецепте — восьмое августа — новый день вашего отъезда. Вместо фамилии врача указан пункт, где вас ждать: «Д-р Преображенская». Разумеется, надо читать: «Преображенская площадь». Так, Карасева?
Преступница молчала. Майор приказал милиционеру увести Егорова. Чалдон поглядел на Карасеву, сказал:
— И-и-эх! — плюнул и вышел, сопровождаемый милиционером.
— А теперь, Карасева, объясните главное, — сказал Градов, — за что вы хотели убить учительницу Некрасову?
— За что? — переспросила она, вскакивая. — За то, что Некрасова предала моего мужа Василия Федоровича Карасева. Он был с этой учительницей в партизанском отряде. Их послали на разведку в город, и оба попали в руки фашистов. Она предала моего мужа, назвала район расположения отряда, назвала адреса явок.
— Почему же вы теперь решили самосудом расправиться с Некрасовой, а не заявили о ней раньше в органы государственной безопасности?
— А где у меня свидетели? Весь отряд погиб! Некрасова от меня долго скрывалась. Я случайно встретила ее на улице и проследила. Узнала, где она живет и работает. Теперь я отомстила! Можете записать: если бы и на этот раз она осталась жива, я начала бы все снова!
— Услуги Егорова и Шмидта обошлись вам недешево. Где вы взяли деньги?
— Я продала наш домик, текинский ковер, все дорогие вещи, вплоть до обручального кольца.
— Вы можете точно указать, в каком районе действовал партизанский отряд, когда был арестован ваш муж? И как вы узнали о том, что Некрасова предательница?
— Конечно, могу.
— Вот вам бумага, — сказал майор, протягивая ей большой блокнот, а другой рукой нажимая кнопку звонка. — Идите и изложите подробно, что и как. — Он указал милиционеру на дверь: — Увести!
Карасева направилась было к двери, но та вдруг распахнулась. Няня в белом халате вкатила в кабинет кресло, в котором полулежала Некрасова. Голова учительницы была забинтована, левая нога — в лубке, рука — на перевязи.
Карасева попятилась назад…
В кабинете наступила тишина, слышалось лишь тонкое поскрипывание колесиков кресла. Выкатив его на середину комнаты, няня остановилась. Преступница закрыла глаза, на ее висках показались капли пота. Няня осторожно приподняла голову Некрасовой. Учительница встретилась взглядом с майором, узнала его, и слабая улыбка засветилась на ее губах. Градов молча кивнул ей.
— Вера Петровна, — сказал он, — знаете ли вы эту женщину?
Некрасова минуту всматривалась в лицо Карасевой. Да, разумеется, она ее знает. Эта худощавая брюнетка с подкрашенными губами и ресницами работала в аптеке на улице Горького.
Часто заходя в аптеку за лекарством, Некрасова каждый раз обращала внимание на эту женщину, чувствуя, что она где-то видела ее раньше. Но где, так и не могла вспомнить.
— Я даже как-то спросила ее: где же мы встречались? — рассказывала учительница. — Она ответила, что я, наверное, обозналась.
— Не поможет ли вам эта фотография вспомнить, кто она? — спросил майор, передавая учительнице карточку, на которой Карасева была снята в спортивном костюме, в бриджах, сапожках, со стеком в руке…
Некрасова долго смотрела на снимок, потом подняла глаза на Карасеву. Внезапно фотография как бы ожила в ее памяти…
Вот в фашистский концентрационный лагерь, где находится учительница Некрасова, приехал врач-эсэсовец и с ним лаборантка-фармаколог в сером спортивном костюме. Заключенные едва держатся на ногах от голода, истязаний, изнурительного труда. Подгоняемые пинками, под дулами автоматов они выстраиваются в две шеренги.
По рядам чуть слышным шепотом передается страшная весть: врач-эсэсовец снова приехал отбирать детей для медицинских опытов. Некрасова совсем недавно прочла в попавшей в лагерь партизанской листовке, что с детьми в фашистских секретных лабораториях обращаются, как с подопытными кроликами: их заражают тифом, холерой, чумой, испытывают на них всевозможные яды, берут кровь для раненых гитлеровских головорезов. Словом, если в фашистском концентрационном лагере редкие, обреченные на смерть заключенные выживают, то в секретных лабораториях эсэсовских «медиков» еще ни один ребенок не остался в живых. Командует этими страшными «опытами» известный палач, кровавый «доктор» Менгеле.
