руке начинает искриться, словно бенгальский огонь, словно сварочный карандаш.
Резкая боль в пояснице заставляет выронить свечу. Ей кажется, словно сразу несколько острых ножей врезаются в ее живот.
Девушка корчится от боли.
Раздается хлопок, и все свечи в церкви одновременно гаснут. По храму проносятся изумленные вздохи.
– Проклятье! – ругается Вика.
Боль мгновенно проходит. Словно ничего и не болело.
Вика не дожидается, когда в церкви вновь зажгут свет. Она выбегает на улицу. Ноги сами несут ее как можно дальше от позолоченных куполов.
Она останавливается, только когда пробегает несколько кварталов. Отсюда ей не видна церковь.
В ее руке все еще пучок свечек.
На голове платок.
Вика выбрасывает церковные принадлежности в мусорку.
Ей страшно. Ей не спастись. Она плачет, не может остановиться. Она прикрывает ладонями рот, чтобы не закричать во весь голос.
Церковь ей не помощник.
– Никто тебе не поможет, – произносят губы мужским голосом.
Вика сжимает рот. Пальцы после свечей пахнут пчелиным воском, а слезы продолжают литься из глаз.
* * *
Старик возвращается домой.
У него, несмотря на почтенный возраст, уверенный шаг. Ровная осанка. Пронзительный взгляд.
Со стороны может показаться, что он уважаемый достойный человек. Ветеран, возможно, фронтовик. Такому хочется уступить место в трамвае или пропустить в очереди.
Старик разговаривает со своим сыном и по привычке присматривается к подозрительным прохожим. Он замечает все детали окружения. Своим прищуренным взглядом оценивает людей.
Девочка стоит у магазина и грызет леденец, ее неровно завязанные банты говорят о том, что прическу ей сделал отец.
– Тебе сегодня исполняется двадцать лет. И мне нужно тебе рассказать кое-что важное.
Старик поглаживает свои аккуратно подстриженные седые усы.
Он не поздравит сына с днем рождения. На это можно не надеяться. Он ни разу, начиная с самого рождения, не поздравил. Но он помнит, когда родился его сын, и для него это уже немало. Такие мелочи, как праздники и подарки, старика никогда не заботили.
Дворник закуривает, по его бледному лицу, синякам под глазами и сухому дерущему кашлю можно судить о том, что он серьезно болен и, скорее всего, причиной болезни являются папиросы. Позади прогуливается парочка с коляской. Девушка определенно злится на своего спутника, хоть и тщательно скрывает это.
– Запомни все, что я скажу.
Старик не станет учить жизни, не примется давать советы.
Нет.
Он давно бросил попытки воспитать своего бестолкового сына. Слишком большая разница в возрасте непреодолимой стеной стоит между родственниками.
Он хочет решить собственные задачи.
Но.
Старик не знает, с чего начать.
Из магазина выходит мужчина и зовет девочку с леденцом. Мимо проезжает двенадцатый по счету грузовик. За рулем сидит кудрявый водитель в поношенной кепке. По его лицу можно заключить, что водитель жизнерадостный и улыбчивый человек.
Навстречу движется компания молодых людей. Они о чем-то спорят, громко смеются. Девушки перебивают, стараются перекричать собеседников. Парни чрезмерно жестикулируют. Судя по интонациям, скорее всего, компания – студенты какого-то театрального училища. Они думают, что общаются, но на самом деле выпендриваются друг перед другом. И один из них, тот, что справа, определенно будущий преступник. Об этом никто из них, включая самого будущего преступника, не догадывается.
Старика не обманешь. Он за версту чует уголовника. Он видит людей насквозь.
Это новое дурацкое поколение.
Они совершенно не знают жизни. Мирная, безопасная жизнь развращает молодежь. Страна сходит с ума. Люди без конца что-то празднуют, веселятся. Ни о чем серьезном не задумываются.
И еще эти бесконечные институты. Страна студентов. Никто не желает работать, лишь бы сидеть за партой да штаны просиживать.
Вряд ли старик сегодня сможет достучаться до своего отпрыска. Но он должен все рассказать.
– Слушаю вас. – Сын отвечает четко и коротко. Все, как учил строгий отец. Четко, коротко и только на «вы».
Бывших военных не бывает, и сын в этом убеждается каждый день на протяжении всей своей жизни.
– Борис. – Старик говорит необычно неуверенным голосом. – Я не мастер объясняться. Скажу главное. – Он останавливается и смотрит в глаза сыну: – Знай. Тебе больше никогда нельзя злиться.
Борис внимательно слушает.
Он не перебивает.
Ему пока непонятно, к чему ведет его седовласый отец, но он знает, что сейчас спрашивать нельзя.
Когда отец закончит говорить и скажет свою фразу «вопросы есть?», только тогда Борис сможет что-нибудь уточнить, если, конечно, к тому моменту что-то останется непонятным.
– Когда тебя разозлят. Или обидят. – На слове «обидят» старик презрительно кривится.
В свою молодость он и слов таких не знал. Но это поколение… Дурацкое поколение «обидчивых».
– Запомни! Злость – это смерть.
Борис смотрит на старика. Кое-как справляется с желанием рассмеяться. Его строгий старик не может связать двух слов. Несет какую-то ахинею. Неужели вот он, маразм во всей красе?
Крепкий с виду старичок совсем ослаб мозгом?
– Вопросы есть? – спрашивает командный голос.
Да.
Естественно.
У Бориса полно вопросов. И главный из них старик, ты что, окончательно с ума сошел? Но он не может сказать такое вслух. Из уважения к отцу, да и, что скрывать, из страха.
– Есть. – Борис пожимает плечами. – Михаил Григорьевич, признаюсь, я ничего не понял. Ни слова. Смею у вас спросить, что значит «злость – это смерть» и каким образом ваша странная история касается меня и моего дня рождения?
Старик снова потирает усы.
Он выбирает слова. Михаил Григорьевич не собирается излишне откровенничать с сыном.
Только необходимые факты.
– Тебе исполняется двадцать.
– Так точно.
– С этого момента я запрещаю тебе злиться. Приказываю… – Михаил Григорьевич запинается.
Он молчит и смотрит на сына.
Ну все понятно. У старика точно крыша поехала. Борис давно хотел уговорить отца показаться доктору.
– Прошу, – заканчивает свою фразу Михаил Григорьевич.
Старик ждет, что ответит сын.
– Михаил Григорьевич, сдается мне, вы что-то недоговариваете.
– Отставить!
Старик начал было злиться, но тут же успокоился и приготовился выслушать, что скажет сын.
– Может, вы… Я понял все, что вы мне сообщили. Но вы же понимаете, как странно это звучит?
Михаил Григорьевич не отвечает.
– Вы говорите…
– Отставить! Я все сказал.
– Простите. Но ведь… – Борис продолжает говорить и на всякий случай отступает на шаг. – Если допустить, что ваша просьба, ваш приказ имеет под собой основание. Мне бы стоило знать детали.
Борис старается говорить красиво, но посматривает, чтобы никто посторонний его не услышал. Он привык разговаривать с отцом в такой манере, но он не хотел бы, чтобы окружающие увидели в нем сноба.
Старик вздыхает.
Он ищет повод прекратить беседу. Он уже сообщил то, что посчитал нужным. Михаил Григорьевич знает, что ему в итоге придется все
