ней произошло, это моя вина. Я лишь наслаждался зрелищем, злорадствовал. Так ей, корове, и надо.
В это же самое время умер мой отец.
Мгновенно.
Раз, и нет человека.
Когда я вернулся домой, твой дедушка лежал мертвый. В тот момент я счел его смерть ужасным совпадением.
Но знаешь что…
Сынок, это я загнал старика в могилу.
Зло возвращается в двойном размере.
Если бы не возраст, если бы Михаил Григорьевич был хотя бы чуть-чуть моложе… Он бы, скорее всего, сперва заболел и, возможно, еще немного прожил бы».
– Михаил Григорьевич, я отойду за продуктами, – говорит Борис и придерживает для отца дверь. – Я мигом. У нас хлеб закончился. Может, вам купить чего-нибудь вкусненького?
– Пшел вон.
Старик проходит внутрь. Дверь захлопывается.
Борис старается поскорее выбросить из головы весь странный и нелепый разговор с отцом. Он все еще находится в смятении. Отец впервые говорил с ним без пренебрежения. Впервые в его голосе слышалось что-то помимо презрения.
Он не спеша шагает к магазину и пытается разобраться в услышанном.
«Сынок, представляешь, последние слова, которые сказал мне твой дедушка… его прощальные слова были: «Пшел вон».
Пшел вон.
Больше нам с ним не было суждено поговорить. Когда я вернулся, нашел Михаила Григорьевича на полу возле разожженного камина. Он лежал, прижимая стопку документов к груди. Похоже, он знал, что его дни сочтены. Чувствовал. Он хотел уничтожить секретные документы, но не успел донести их до огня.
Умер.
И знаешь что… сегодня мне, признаться, его ничуть не жаль.
Мы с ним квиты.
Я кое-что понял. Не сразу. Чуть позже я понял, за что тогда на шумной улице извинялся старик.
Моя мама, твоя бабушка, умерла по его вине. Из-за действия проклятия.
Но просил он прощения у меня не за это.
Я объясню.
От действия моего проклятия умер отец. Выходит, я тогда больше всех на свете любил Михаила Григорьевича. А он в то же время, выходит, совершенно не любил своего сына.
Иначе я бы не прожил так долго.
Вот за что извинялся старик.
Он просил прощения за то, что ни капли не любил меня. Не любил своего собственного родного сына».
Борис смотрит на мертвого Михаила Григорьевича. Он ищет в себе хоть что-то, что бы помогло справиться с грустью от смерти отца. Он должен взять себя в руки, как всегда учил его Михаил Григорьевич.
Парень действует рационально.
Сперва он умывает лицо.
Убирает продукты в холодильник, чтобы они не испортились. Проходит на кухню. Раскладывает и накрывает льняным полотенцем свежую выпечку.
Затем Борис идет в спальню.
Убирает с кровати покрывало и подушку. Бережно складывает их на табуретку в углу. Привязывает ручку двери, чтобы она оставалась открытой.
И только потом он переносит покойника на кровать.
«Сынок, твой дедушка был совсем неоднозначный человек. И я тоже не ангел, совершил много плохого, поэтому не берусь его судить.
Но знай, вряд ли ты бы отыскал на планете еще одного столь жестокого и равнодушного ко всему человека, каким был Михаил Григорьевич.
Хотя сейчас я могу сказать, что даже благодарен ему. Признателен, что он оказался настолько толстошкурым.
Прояви он хоть каплю любви, был бы я тогда как минимум инвалидом».
* * *
«Знай, зло возвращается с двойной силой».
Вика достает блокнот.
Ей нужно остановиться. Успокоиться и разобраться во всем. Понять, сходит ли она с ума.
И Вика справится.
Она намерена записывать. Хочет пометить кратко для себя, чего ждать и как правильно управлять проклятием.
Девушка больше не сомневается в правдивости истории.
Как ни крути, поверить в существование идеи, пусть и сумасшедшей, проще, чем предположить собственную ненормальность.
Она прячется в подъезде соседнего дома. Здесь ей никто не помешает.
Вика заходит в лифт, нажимает кнопку верхнего этажа. Сначала у нее появляется мысль спрятаться в самом лифте, зажать кнопку «стоп» и укрыться в кабинке, пока не разберется с записями. Но она решает, что это не лучшая идея.
Последний этаж.
Двери лифта разъезжаются.
Четыре квартиры, две из которых объединены общим тамбуром, и лестничный пролет наверх. Вика поднимается по ступенькам. Лучше укрыться на крыше. Там уж точно ее никто не найдет.
Навесной замок рушит планы. Решеткой закрыта дверь наверх. Несколько безуспешных попыток отпереть. Ни разогнуть металл, ни протиснуться сквозь ржавые прутья.
Вика садится возле окна.
Здесь не идеальное место, пахнет чем-то кислым, но лучшего укрытия ей сейчас не найти. Раскладывает тетрадь, блокнот и сигареты. Она не собирается курить, просто сам факт, что сигареты рядом, успокаивает.
Вика составит подробную инструкцию.
Без лишних сантиментов, лишь пункты с фактами.
Она освоит все чертовы правила, а после научит всему своего ребенка. Девушка не допустит, чтобы ее сын страдал.
Вика справится.
Она не грубый горделивый военный, неспособный найти подход к ребенку. Она любящая мать. Она сумеет.
Пишет вверху страницы заглавие: «План спасения».
Ниже выводит пункт «главные правила», ставит двоеточие и выписывает по очереди предположительные условия проклятия. Мелким шрифтом делает уточнения и оставляет сбоку место на случай, если в дальнейшем понадобится что-то дополнить.
Она пролистывает синюю тетрадь, старается ничего не упустить.
Любая мелочь важна.
«Одному жить не так уж плохо. Особенно если до этого постоянно делил дом с отцом-тираном.
Похоронил старика, выслушал лицемерные речи его коллег о том, каким хорошим человеком был Михаил Григорьевич, изобразил скорбь и дальше, можно сказать, жил вполне себе счастливо.
Должен признаться, в тот момент для меня начался необычный и вполне увлекательный период. Я наслаждался каждым днем и мстил неугодным. Я был счастлив.
Согласись, приятно осознавать, что справедливость сразу же настигнет обидчика. Не надо отрицать. Не лицемерь. Приятно.
Друзей у меня в то время не было, близких и любимых людей не осталось, так что вершил месть налево и направо, не опасаясь последствий.
Есть несколько вариантов мщения».
Вика записывает «варианты». Она прикладывает линейку и подчеркивает зелеными линиями заголовок.
– Я в магазин, – слышится женский голос за соседней дверью.
Вика не дожидается, когда человек выйдет, встает, сгребает листы в охапку и прижимается к стене.
Она не намерена объяснять посторонним, что ей понадобилось в чужом подъезде.
Мужской голос раздает указания из глубины квартиры. Говорит что-то о том, что ему нужно из покупок. Женщина топчется в прихожей.
Замок щелкает.
Дверь открывается.
– Мусор захвати.
Вика старается не шевелиться. Слышит, как гремят двери лифта, как кабина со скрипом отправляется вниз.
Проклятый пенал выскальзывает и падает на пол. Ручки брякают, рассыпаются по бетону.
– Здесь кто-то есть? – спрашивает мужской голос.
Вика не
