и уже нет. То ли спецэффекты, то ли просто во сне так положено.
– Хорошо, – подбодрила девушка, ставя несколько закорючек в своем блокноте. Чтобы пациент не сомневался: доктор относится к его словам серьезно и профессионально.
– Потом она опять появилась, но тут же убежала. Я думал, что вроде как второй дубль.
– А потом? Что происходило потом?
– А потом началось странное. Двое актеров, что были со мной, так и бродили от машины к машине, будто неживые. Никто другой уже не приходил. Я пытался то с одним, то со вторым заговорить, а у них глаза пустые… – лицо старика вытянулось, в глазах плеснулся ужас. – Как у кукол. И так пока не очнулся. Жутко было, вы не представляете!
Не представляет. А должна была бы представлять.
– Спасибо, – она выдавила из себя улыбку. – Думаю, теперь выздоровление будет быстрым.
Девушка вышла из палаты и в сердцах швырнула блокнот.
Прокол! Какой нелепый прокол!
Она должна была догадаться: если старик не вынырнул из виртуальной реальности вместе со всеми – значит, он продолжал там оставаться даже после того, как чип перестали проигрывать.
Всего-то и надо было кому-то другому туда войти и посмотреть, что происходит с застрявшим сознанием, если его уже никто не держит. Да нет, не кому-то другому, ей самой стоило бросить все и лететь к старику. Понаблюдать за ним, пока он лежал в коме.
Она была так близка к тому, чтобы понять! И все испортила своими руками… А времени остается меньше и меньше.
Лейн проснулся поздно. Наверное, он должен был думать об Ае и о том, что произошло между ними вчера вечером, но думал исключительно о Тринни. Но не о той красивой уверенной и гордой девушке, в которую она как-то незаметно превратилась. Нет, Лейн вспоминал восьмилетнюю девчонку с нелепой короткой стрижкой в мешковатой интернатской форме с оторванной манжетой.
Они встретились в весьма драматичный момент ее жизни.
Тринни стояла у стены: глаза-щелочки, губы сжаты, пальцы стиснуты в кулачки. Над ней нависали двое мальчишек, и намерения у них были явно немирные.
Лейн даже не успел понять, почему вдруг его заинтересовала судьба какой-то малявки, – мгновение спустя он разбрасывал мальчишек в стороны. Это оказалось нетрудно: и девчонка, и ее обидчики были на хороших четыре года младше его самого. Невероятная пропасть, когда тебе двенадцать. Можно сказать два поколения: мальки и серьезные пацаны.
Кстати, исторический конфликт, изменивший всю жизнь Лейна, возник из-за того, что Тринни нагло отжала у одного из мальчишек яблоко с полдника. То есть по всем писаным и неписаным законам интерната была не права. Но это выяснилось позже. А тогда девчонка окинула его оценивающим взглядом, и вместо благодарности бросила: «Зачем лез, сама бы справилась». А потом протянула мелкую ладошку: «Тринни».
Он опешил ровно настолько, чтобы пожать протянутую руку и пробормотать: «Лейн».
Через некоторое время они стали неразлучны. Девчонка прибегала каждую свободную минуту, приносила ему конфеты или кусочки печенья. Лейн старался не думать, где и как она их добывала. Рассказывала об уроках и учителях, а он долго не мог понять, почему у нее все так интересно и увлекательно, словно в приключенческом фильме. Ведь он учился там же четыре года назад, но и половины тех развлечений, что находила его юная подруга, у них не было.
– Вирты очень трусливые, – заявила она однажды.
Чтобы не нарушать «прайвиси», все занятия по сексуальному воспитанию проводились виртуально. Лейн до сих пор помнил допотопную вирт-комнату. Она толком не передавала запахов, и даже ощущения могли идти с задержкой, но для них все равно это было настоящее чудо.
– Почему трусливые? – удивился Лейн.
– Не знаю. Характер такой, наверное. Сначала все идет нормально, показывают голограммы, рассказывают про созревание там, ну и прочую ерунду. Но как только я начинаю задавать вопросы, меняются в лице, бормочут странное.
– Странное?
– Ну да. Сначала обычно: «Где я?». Потом по-разному: то кричат, то ревут как маленькие. Или даже прячутся.
– Врешь, да? – фыркнул Лейн. С ним вирты вели себя обычно, ничего похожего не вытворяли. Поэтому рассказ Тринни он списал на неуемную фантазию. – Я не сопливый пацан в такое верить…
Она обиделась и молчала три дня. Заговорила только после того, как он признал, что ее вирты – самые трусливые в мире.
Тринни вздыхала совсем по-взрослому:
– Вот так вот говоришь людям правду, а они тебе не верят. Знаешь, как обидно? Но люди – это люди, а ты – это ты. Если ты не будешь мне верить, я тебя поколочу. Или не буду разговаривать.
Лейн, хоть его так и подмывало улыбнуться столь безупречной логике, с самым серьезным видом ответил:
– Лучше поколоти. Когда ты со мной не разговариваешь, мне не очень-то весело.
Тринни довольно кивнула. Похоже, она и не ожидала другого ответа. Это была их первая и последняя серьезная ссора.
Некоторое время жизнь в интернате шла своим чередом. Тринни ходила за Лейном хвостиком. Кого-то другого за такое задразнили бы. Но смеяться над этой девчонкой желающих не находилось.
Однажды Лейн вернулся с уроков и уже в холле понял, что что-то случилось. Он услышал громкий рев Тринни: «Отпустите!», «Оставьте!», «Не хочу!», «Где Ленни?!».
Он ворвался в игровую комнату и замер на пороге.
Три воспитательницы изо всех сил старались схватить девчонку, а она каким-то невероятным образом умудрялась держать круговую оборону, не переставая истошно орать:
– Я без Лейна никуда не поеду! Отпустите! Уйдите!
За всем этим мрачно наблюдал какой-то суровый дядька в строгом костюме. Наконец незнакомец не выдержал.
– Стоп, – рявкнул он. – Кто такой этот Лейн, Лейни, или кого там она зовет?
– Я, – еле слышно прошептал Лейн в воцарившейся тишине.
Дядька смерил его тяжелым взглядом, а потом тоном, не допускающим возражений, повелел:
– Оформите документы на перевод для них обоих.
Тринни, поняв, что гроза миновала, ужом проскользнула между двумя воспитательницами и через мгновение повисла у Лейна на шее.
– Я тебя тут одного не брошу, – шепнула она ему на ухо. – Ты же без меня совсем пропадешь.
Лейн обреченно вздохнул, а глаза почему-то защипало от слёз.
Лейн пил уже третью чашку чая подряд. Тринни говорила, что на том пиратском чипе был Чижов. Чушь, невозможно, но… Она с легкостью выдернула в виртуальный мир его самого – это уж вне сомнений. И все странное и непонятное, что творилось вокруг Тринни, кажется, имело самое непосредственное отношение к тем «трусливым виртам» и последовавшему переводу ее в
