На Московской стоял уже милицейский кордон. Построившись в несколько рядов, словно немецкие рыцари, прикрываясь щитами и выставив вперед резиновые дубинки, гвардия, подвластная властям, приготовилась отражать атаку. Тем временем расстояние между милицией, манифестантами продолжало сокращаться. Командир объединенного подразделения объявил в мегафон:
— Требую от вас срочного повиновения и заявляю официально: если в течение двух минут не разойдетесь, будет применена сила.
По рации командиру подразделения докладывали, что манифестанты на улицах Советской и Сакко и Ванцетти отсечены силами правопорядка, сжаты в плотное кольцо и затем рассеяны; несколько десятков человек были задержаны.
В это время на крыше многоэтажного жилого дома на углу Московской и Рахова неизвестный настраивал оптику своей оптической винтовки. После долгих приготовлений последовало несколько выстрелов в скопление манифестантов, кто-то схватился за грудь, кто-то закрыл лицо руками и повалился на асфальт, истекая кровью. Снайпер избрал такую позицию и вел огонь под таким углом, что с первого взгляда казалось — огонь открыли со стороны милицейского оцепления. Несколько молодчиков выхватили пистолеты и открыли в сторону ментов огонь. В основном пули сыпались на щиты, но одного все-таки задело, его ранило в шею. Разъяренная толпа двинулась на милицейский заслон, а те в свою очередь двинулись строем на толпу. В яростном порыве, в непримиримом накале страстей две эти силы столкнулись лицом к лицу. Молодые курсанты ловко орудовали резиновыми дубинками.
В этот момент в милицию и в омоновцев полетели бутылки с зажигательной смесью. Одному курсанту такая импровизированная народная граната попала под ноги, и он моментально вспыхнул. Живой факел повалили на асфальт его друзья и кто чем мог стали тушить пламя.
Людям удалось все-таки прорвать оцепление и ринуться сквозь кордон врассыпную. Сбиваясь в стайки, словно воронье, не так давно идейные манифестанты занимались мародерством — громили витрины дорогих универмагов, переворачивали и поджигали автомобили, калечили все, что попадалось под руку, а особо ценное уносили с собой.
— Снимай, Паша, снимай, — умолял своего оператора Скоровский, — такое пропустить — век этот грех не замолить. Мы работаем для потомков, снимай.
И Пашка повиновался своему коллеге-журналисту и выхватывал каждый мало-мальски интересный эпизод. Скоровский всегда находился в гуще событий.
— Нас же сейчас сметут, — закричал оператор, — я не за себя боюсь, за технику.
Казалось, это привело Скоровского в чувство, и он прислушался к голосу разума. Поблизости расположился торговый центр, принадлежавший Анне Петровне Лагутиной.
— Давай туда, — и Скоровский указал в сторону супермаркета, — на второй этаж поднимемся, оттуда отличный вид.
— Как бы нас вместе с мародерами не замели, — воспротивился Павел.
— Удостоверение покажем, нас и отпустят, — успокоил его журналист.
Они побежали по проезжей части, и когда почти уже совсем приблизились к торговому центру, взорвалась автомашина, припаркованная у кромки тротуара. Журналиста и оператора отшвырнуло в сторону взрывной волной, на некоторое время оглушив, но никто из них, к счастью, не пострадал. Первый вопрос, который задал своему оператору Скоровский, был таким:
— С техникой все в порядке, камера цела?
— Да вроде цела, — был ответ, после чего они со спокойной душой скользнули внутрь универмага через разбитую ветрину, под ногами хрустели осколки.
Всю ночь напролет Анна Петровна рассказывала о непростых отношениях, связывающих ее и Зацепина. Довольно живо описывала их совместное существование. За эти восемь часов, показавшихся мне вечностью, я была посвящена во все тонкости их интимной жизни. К утру Лагутина утомилась и заснула сном младенца, сидя в кресле, в неудобной позе, но это ее нисколько не беспокоило и не смущало. Вот бы и мне наконец-то выспаться вдоволь, меня не добудились бы дня два, не меньше.
Анна Петровна проспала ровно до одиннадцати часов утра. —Зацепин так и не появился; хотя его рабочий день и ненормирован, Лагутина с полной уверенностью заявила, что в офис он приезжает к восьми утра и приступает к своим обязанностям управляющего огромным благотворительным фондом, занимающегося к тому же и отмыванием грязных денег наркомафии.
Это выводило меня из себя, мне пришлось нарушить один из своих принципов: никогда не браться за дурно пахнущее дело; и какими бы высокими ни были гонорары, ничто не могло поколебать меня. Правда, здесь немного иной случай — старая подруга отца, да и моя тоже, попросила защиты, как же я могла отказать ей?
Никто ведь и не предполагал, что все зайдет так далеко и выяснятся столь компрометирующие Анну Петровну подробности. Так уж и быть, доведу начатое до конца и порву с ней всяческие отношения — таково мое окончательное решение.
А тем временем Зацепин не появился ни в час, ни в два, ни в три часа. Лишь без двадцати четыре в кабинет, словно ураган, ворвался Михаил Григорьевич. Стал рыться в столе, перевернул все документы в шкафу, сбрасывая толстые папки с отчетами прямо на пол. Я наблюдала за ним через слегка приоткрытую потайную дверь. Без особых усилий можно было расслышать каждое слово, каждый звук. Он был возбужден и напуган, так мне показалось. Вдруг ухо резанул телефонный звонок. Даже я немного вздрогнула от неожиданности, а Анна Петровна чуть было не вскрикнула, так перепугалась, но, слава богу, удержалась от проявления чувств и тем самым не дала обнаружить нас раньше времени. Зацепин же весь будто сжался, его голова как-то сразу ушла в плечи, он обернулся, телефон продолжал звонить. И тут послушно, словно магнитом притягиваемый к аппарату, схватил трубку и объявил спокойным, монотонным голосом, весьма официально:
— Алло, фонд «Воскресение», управляющий вас слушает.
В каморке с прослушивающим оборудованием, там, где находились мы с Анной Петровной, был проведен параллельный телефон, и я тоже подняла трубку, прикрыла микрофон рукой, чтобы своим дыханием не привлечь внимания, стала вслушиваться в разговор с единственной целью — вникнуть в суть и постараться определить, кому принадлежит голос человека на другом конце провода, но догадаться не составило труда. Знакомые все лица, вернее, голоса.
— Приветствую тебя, Михаил, — произнес Носков. — Как продвигаются поиски?
— Пока стоим на месте, но я уверен, скоро проблема будет решена, — успокоил его Зацепин. Наверняка речь идет о поимке особо опасных для мафии Охотниковой и Лагутиной.
— Ну так что? — продолжал авторитет. — Встречаемся, как обычно, у меня на вилле.
Правда, громкое название? Обожаю это слово, оно, знаешь ли, ласкает мой слух и будоражит нервы посильнее самой первоклассной «дури», — он засмеялся в трубку, но затем резко остановился и уже говорил спокойно и с расстановкой. — Не забудь прихватить с собой то, что принадлежит теперь по праву нам. Свою долю получишь на месте. Не волнуйся, с тобой мы расплатимся сполна.
— Я не боюсь, не волнуюсь, не забуду доставить вам деньги, огромные деньги, — подчеркнул последние два слова Зацепин. — А Блаженов прибудет на встречу?
— Да, конечно, Виктор Михайлович обязательно будет, — утвердительно ответил Носков. — Он хочет лично поблагодарить тебя за почти бескорыстную помощь, говорит, ему нужны такие молодые люди, беззаветно преданные делу партии. Ну все, на этом прощаюсь. До завтра, и будем надеяться, что никакие пробки на дорогах, ни град, ни буря или ураган не задержат вас в пути, Михаил Григорьевич. Завтра вечером все будут ждать только вашего появления, — и он повесил трубку. Зацепин сделал то же самое.
Теперь у нас есть хоть какая-то информация. Завтра, оказывается, состоится внеплановый съезд национал-рабочей партии. Неужели Носков — националист? Вот так номер. Мы даже знаем место партийной сходки — особняк авторитета, который находится в самом дорогом и престижном районе — в городском парке имени Горького, на берегу пруда.
— Ну что же, Анна Петровна, — шепнула я ей. — Пора сделать нашему Мише сюрприз, пора появиться на авансцене, — и мы вышли из своего укрытия. Зацепин сидел в кресле за рабочим столом и просматривал какие-то бумаги.
Он поднял на нас удивленные глаза, но замешательство длилось недолго, через буквально несколько секунд Зацепин заговорил с нами совершенно спокойно:
— Это вы, девочки. А мы вас уже давно ищем.
«Кто это мы?» — подумала я.
— Как дела, Иудушка? — кинула в его сторону с презрением Анна Петровна.
— Да ничего, идут потихоньку, но сейчас, с вашим неожиданным появлением, просто забьют фонтаном, — обрадовался Зацепин, — поверь мне, Аня, против тебя лично я ничего не имею, но как только ты связалась с этим ковбоем в юбке, участь твоя была решена. Тебя же ведь предупреждали, причем много раз, — с горечью в голосе произнес он и опустил голову, символизируя тем самым безысходность сложившегося положения.
