– Может быть, и в то же время стоит ей приехать, как на вилле совершается новое преступление.
Жирель хотел ответить, но Плишанкур одним движением руки его остановил:
– Мадам, могу вас заверить…
И он спокойным голосом рассказал о попытке дворецкого выяснить истину, попытке, которая стоила ему жизни. Он заключил:
– Видите, мадам, Дебора не имеет никакого отношения к этой истории, а убийцу, выходит, нужно искать среди вас.
Генриетта возмутилась:
– Да как вы осмелились такое сказать!
Не теряя хладнокровия, полицейский объяснил:
– Посвятив в свои планы коллег, Эдуард Боссю тем самым снял с последних всякие подозрения, поэтому убийцей Жерома Маниго, Сюзанны Нанто и Эдуарда Боссю является кто-то из вас.
– Почему тогда не я, уж коли дело до такого дошло?
– Я не исключаю этой версии, мадам.
– Что?
– А теперь я хочу задать вопрос всем присутствующим: кого из вас встретил Эдуард на этаже у прислуги в воскресенье утром? Другими словами, кто из вас убийца?
В ответ последовала гробовая тишина. Жирель прислушивался к шуму их дыхания, в надежде, что учащенное сердцебиение выдаст виновного. Но это было бы недоказуемо… После затянувшейся паузы Плишанкур продолжил:
– Я и не рассчитывал на то, что один из вас добровольно согласится пойти на эшафот… однако рано или поздно мне придется его туда проводить.
Жорж запротестовал:
– Да вы просто чудовище, инспектор.
– Господин Нантье, я от природы человек спокойный, но всякому терпению бывает предел. Не советую доводить дело до крайностей. Пойдемте, Жирель.
В прихожей Леон заметил Дебору. Он подошел к ней шепнуть на ухо несколько ласковых слов. Потом опять заговорил о смерти дворецкого и о том, как сложно разоблачить преступника.
– По-настоящему злой человек, к которому Господь будет беспощаден, – не тот, кто кричит, извергает ругательства и размахивает кулаками, а тот, кто улыбается и целует того, чьей погибели желает, – ответила девушка и ничего к этому не добавила.
Устроившись за столом «Столетней Таверны», ресторана, что на Вокзальной площади, Плишанкур в компании своего помощника потягивал «Крепи» и закусывал бофором. Ни тот, ни другой пообедать не успели. Жирель поделился с шефом последними замечаниями своей невесты.
– Странная девушка эта ваша Дебора. Она всегда так туманно выражается, как будто по-другому не умеет.
– Дебора – замечательная девушка!
– Так я и не возражаю. Как по-вашему, на что она хотела нам намекнуть?
– На то, что убийца не обязательно тот, кто разговаривает с нами грубо.
– Значит, Жан-Жак отпадает.
– Это уж точно.
– Остаются Патрик и Жорж, я не думаю, чтобы женщины…
– А Ирена Гюнье?
Плишанкур покачал головой:
– Нет. Вы что, ее не видели? Она же тщедушненькая! Нужно обладать недюжинной силой, чтобы нанести такие удары, а ни одна из женщин на вилле этим похвастаться не может. Ну, а если выбирать между Жоржем и Патриком, то я предпочту первого.
– Почему?
– Ему надо спасать свое положение, а оно у него более солидное, чем у Гюнье. Если Патрик обанкротится, это обернется неприятностью для семьи, но не более того. Вот если Жорж прогорит, тогда они все пропали… Я с нетерпением жду дня, когда Жорж вынужден будет признать себя не в состоянии выплатить миллионные долги.
– Может быть, тогда на помощь ему придет убийца?
– Значит, тут-то мы его и поймаем.
Давид Верван, пастор из Сант-Андре-де-Вальборн, задыхаясь, поднимался по горе, ведущей в Оспитале. Письмо Деборы взволновало его. Он очень любил старшую дочь Пьюсергуи, которая в его глазах являлась истинной христианкой. Он знал: живи Дебора во времена гонений, она была бы с теми, кого сломить невозможно, кто предпочитает умереть с верой вместо того, чтобы купить жизнь ценой отречения. Он почувствовал себя оскорбленным, когда прочитал, что его девочку бросили в тюрьму, как какую-то последнюю злодейку и призывал Господа как следует наказать этих тиранов, что осмелились усомниться в чистоте Деборы, а она ведь была сама чистота. Он был возмущен поведением Эзешиа. Да за кого он себя принимает? Уж не за самого ли Господа Бога? Он должен доверять дочери и верить, что она не может поступить плохо. А если в этом сомневается, значит, он ее совсем не знает! А если он ее не знает, так зачем же тогда вмешиваться?
Обливаясь потом, пастор добрался наконец до Оспитале в час, когда жара стала особенно невыносима, перед тем, как толкнуть дверь Пьюсергуи, остановился, вытирая лицо платком в желтую и красную клетку.
Пьюсергуи заканчивали обед. При виде пастора все встали. Рут спросила, не хочет ли он есть. Он ответил, что не голоден, но с удовольствием выпьет стакан холодной воды. Агара подала воду и сделала ему комплимент, сказав, что он хорошо сегодня выглядит. Напившись, он заявил:
– Я пришел потому, что получил письмо от вашей старшей дочери.
Эзешиа с притворным удивлением посмотрел на Агару.
– Агара, вы писали пастору?
Крошка молча опустила голову. Господин Верван, не понимая, что хозяин дома разыгрывает перед ним комедию, решил уточнить:
– Я не об Агаре говорю, а о вашей старшей дочери.
– Агара – моя старшая дочь.
Пастор взглянул на него с недоверием.
– Вы что, издеваетесь надо мной?
– Агара стала моей старшей дочерью с тех пор, как умерла Дебора.
– Я что-то не слышал, чтобы Дебора умерла.
– Для меня она все равно, что умерла.
Верван заметил, что Рут незаметно от мужа утерла краем фартука слезу. Он стукнул кулаком по столу.
– Эзешиа, что значат все эти глупости, которые вы осмеливаетесь произносить перед вашей женой и детьми?
– Дебора не уважает своего отца, а ребенок, который не уважает отца, не заслуживает его милости.
– Чем она вам не угодила?
– Она позволила себе встречаться с мужчиной, не спросив у меня разрешения.
– Которое вы бы ей не дали?
– Которое я бы ей не дал.
– И почему?
– Потому что я не позволю ей выйти замуж за чужака.
– Значит, она правильно сделала, что не стала у вас спрашивать.
Каждый из них затаил дыхание в ожидании отцовской реакции. Эзешиа в сердцах оттолкнул тарелку и проговорил глухим голосом:
– Господин Верван, я вас уважаю, но не позволю вносить смуту в мой дом.
– Я несу в ваш дом слово Божье. Вы вообразили себе, что понимаете его, но заблуждаетесь, потому что возгордились.
– Берегитесь, господин Верван!
– Чего?
– Того, что я запрещу вам к нам приходить.
– А я запрещу вам приходить в Храм, потому что гордецам, которые трактуют Писание себе в угоду, в Храме не место. Вам не удастся запугать меня, Эзешиа Пьюсергуи. Вы мне нравитесь, и знаю я вас уже давно, но я не позволю вам выдавать вашу неправду за истину, а вашу тиранию за любовь.
– Господь сказал…
– Не вам учить меня тому, что сказал Господь!
Теперь Эзешиа походил на хищного зверя, который, отступая под хлыстом укротителя, скалит зубы, готовый в любую минуту на него накинуться. Дети с матерью впились в отца глазами, они никогда еще его таким не видели.
– Вы хотите унизить меня перед моей семьей!
– Я хочу убедить вас в том, что мы должны покориться воле Божьей. Вы же не осмелитесь отрицать, что это Он направил к вам мадам Пюже для того, чтобы Дебора оказалась в Анси и встретила там этого юношу.
Эзешиа усмехнулся.
– Так любая девка может придумать себе оправдение!
Пастор поднялся.
– Постыдитесь, Эзешиа Пьюсергуи, богохульствовать, когда на вас смотрят ваши дети! Что за болезненная гордыня толкает вас говорить столь чудовищные вещи! Я заявляю в присутствии матери, братьев и сестер, что Дебора – девушка честная и чистая! Это не она умерла, Эзешиа Пьюсергуа, а вы, и уже давно! Вы, кроме себя, никого не любите, Эзешиа Пьюсергуи, а поскольку вам не хочется признаваться в собсвтвенном эгоизме, вы утверждаете, что следуете законам Божьим, хотя Господь наверняка отвернулся от вас!
Под таким градом упреков Эзешиа весь съежился. Он уже спрашивал себя, а не ошибся ли он и была ли жизнь его столь праведной, как ему казалось. К тому же он чувствовал, что родные его поддерживают Вервана. Это было так, словно с глаз его сорвали завесу и ему вдруг открылись вещи, о существовании которых он даже не догадывался. Все вдруг предстало перед ним в каком-то ином свете, и ему сделалось стыдно. До сегодняшнего дня он был уверен, что его все любят, и теперь понял, что на самом деле его просто боятся. Совершенно подавленный, он просил:
– Что вы хотите, чтобы я сделал?
И, сам того не замечая, обнял свою младшенькую Юдит и усадил к себе на колени. Пастор с облегчением вздохнул, родные заулыбались.
– Вы должны написать Деборе и попросить ее забыть о том, что произошло в Анси, сказать, что вы ей верите.
