Банкир на секунду замялся, потом решился.
– Я предполагаю, Жорж, наши гости в курсе ваших финансовых затруднений.
Нантье утвердительно кивнул головой.
– В таком случае я с чистой совестью могу признаться, что по мере приближения для выплаты этой огромной суммы у меня росло дурное предчувствие… – он обратился к полицейским. – Я должен объясниться, иначе мои эмоции вам будут непонятны. Мы с господином Нантье старые друзья, и всегда неприятно видеть, как друг идет ко дну. А Жоржа ожидало именно это. Вчера, против своей воли, я собирался заняться подготовкой бумаг на случай неуплаты, когда мне доложили, что некий господин Шумахер желает со мной поговорить от имени Нантье. Я решил, что мой друг в отчаянии послал ко мне своего доверенного, чтобы попытаться спасти положение. Предполагая мучительную сцену, я все же его принял. К моему удивлению, пожилой господил сообщил, что пришел от Нантье и принес деньги. Радость моя была так велика, что я даже не задумался, насколько все это странно. Мой посетитель выложил на стол пачку швейцарских банкнот, которые при обмене по курсу составляли, с разницей в несколько сот франков, необходимую для выплаты сумму. Он попросил у меня расписку в получении денег на имя Нантье, дать которую мне не составило труда. И только после того, как я позвонил и сообщил, что деньги внесены и долг погашен, я задумался и связался с Нантье. Я хотел поздравить его и заодно спросить, зачем ему понадобилось присылать ко мне этого Шумахера, если он мог просто перевести деньги на свой счет. Мне казалось, что он напрасно рисковал. Обладатель подобной суммы мог, во-первых, попытаться скрыться, а во-вторых, с ним могло по дороге что-нибудь случиться, ведь он был уже в возрасте. К моему удивлению, Нантье ничего не ответил и, поблагодарив, повесил трубку. У меня было такое ощущение, что мой собеседник находился… в смятении.
Плишанкур посмотрел на Нантье, тот пожал плечами.
– Я знаю, что в это трудно поверить, но клянусь вам, что не знаю никакого Шумахера и денег никому не давал.
Банкир холодно заметил:
– Любопытная история, Жорж.
– Я прекрасно понимаю, это звучит неубедительно…
– Мое дело маленькое… Долг будет ликвидирован, – добавил он сухо. – Я и не подозревал, что существуют еще чудаки, готовые прийти на помощь нуждающимся промышленникам. – Он встал. – Господа, прошу вас меня извинить, но я временем не располагаю.
Попрощались довольно холодно, и Плишанкур про себя отметил, что банкир не подал руки своему старому другу.
На улице Жорж спросил Плишанкура:
– Ну, что вы решили?
– Я должен посоветоваться с комиссаром Мосне. В ближайшие несколько часов у вас не появится глупой мысли уехать из Анси?
– Конечно нет.
Нантье удалился походкой внезапно постаревшего человека, который идет на работу скорее по привычке, чем с охотой. Жирель пробубнил:
– Ну, и на что все это похоже? Неужели он мог подумать, что мы поверим его сказкам?
– И какая нелепая неосторожность – платить швейцарскими деньгами.
– Он что, ненормальный?
– Не то чтобы совсем, но из-за грозящего ему краха немного тронулся рассудком и, чтобы спасти своих от позора, убил дядю Жерома и украл бриллианты.
– Что-то непохоже, чтобы историю с Сюзанной мог придумать человек, у которого плохо варит голова.
– Голова-то у него варит хорошо, но действовал он как заведенный, устранял каждую возникающую перед ним опасность, а опасностью были Сюзанна, Эдуард, срок выплаты; тогда он переставал соображать, а только реагировал и бросался на возникающее на пути препятствие, не заботясь о том, что за ним стоит. Я уверен, что теперь, когда деньги заплачены, он начинает задумываться о своих поступках.
Комиссар Мосне внимательно выслушал Плишанкура.
– То есть по-вашему, Нантье виновен по меньшей мере в краже.
– По меньшей мере.
– А Шумахер?
– Просто тип, которому хорошо заплатили и который, небось даже не догадывался о содержимом конверта. Я распорядился проверить все гостиницы города. Постараемся его найти. Правда, не факт, что он назвал свое настоящее имя или не сбежал уже к себе в Швейцарию. Каковы дальнейшие указания?
– Честно говоря, сам не знаю. Против Нантье имеются улики, но ничего определенного, ничего, что могло бы убедить прокурора. Предположим, что бриллианты украл Жорж, но об этих бриллиантах все слышали и никто их не видел. Никто не сможет доказать, что у дяди Жерома перед смертью действительно были бриллианты. Напоминаю, что к нам не поступало заявления о краже. Значит?
– Если я вас правильно понял, господин комиссар, нам нужно найти убийцу, чтобы разоблачить вора.
– Таково мое мнение.
Выйдя от комиссара, старший инспектор сообщил помощнику:
– Комиссар прав. Я не понимаю, почему Нантье, если он виновен, не заявил нам, что Жером сам отдал ему бриллианты, чтобы спасти семью, а убил Жерома какой-то неизветный, причем убил зря, потому что у покойного бриллиантов не оказалось. Нантье плохо продумал свою комбинацию, и мы должны воспользоваться его ошибками. Завтра воскресенье, даю вам выходной и желаю хорошо провести день с невестой.
Вопреки пожеланиям Плишанкура день, проведенный с Деборой, чуть было не закончился полным фиаско. И все это из-за письма Эзешиа, которое девушка получила накануне.
Намереваясь показать Деборе Семноз, Леон явился на виллу с утра пораньше. К его большому удивлению и огорчению, девушка заявила, что гулять не хочет. Жирель не понимал, в чем дело. Под натиском вопросов она в конце концов призналась, что получила письмо от отца и не может думать ни о чем другом. Леону все же удалось уговорить ее поехать с ним, – иначе он сойдет с ума, спрашивая себя, чем она так расстроена. Моника тоже посоветовала подруге подышать свежим воздухом и не упускать лучших дней в жизни. А какие дни могут быть лучше тех, когда любишь и собираешься замуж?
В машине они не разговаривали. Дебора казалась погруженной в свои мысли, и Леон не осмеливался нарушить ее молчания. Они проезжали мимо памятника жертвам блокады Пьюсо, когда Дебора вдруг сказала:
– Леон… Я должна была с самого начала спросить вас об одной вещи.
– Я вас слушаю.
– Вы протестант?
– Простите?
– Вы протестант?
– Протестант? Что за мысль! Нет, конечно, я не протестант.
– Это очень плохо.
– Почему?
– Потому что я протестантка.
– Ну и что? Меня это не смущает.
– Это смущает меня.
– Вы шутите?
– Леон, я не могу выйти за вас замуж. Мои никогда мне этого не простят.
– Дебора, да что вы в самом деле! Вы же за меня замуж собираетесь, а не за ваших родственников!
Она не ответила, и Леон догадался, что она не уступит. Он пришел в отчаяние. Никогда он не думал, что вопрос вероисповедания может помешать ему быть счастливым с той, которую он так полюбил. Он тоже молчал. Его распирало от возмущения, но он решил ничего не говорить, боясь произнести грубые слова и навсегда потерять Дебору.
Он остановил машину.
– Дебора… вы ведь это не всерьез?
Она подняла на него полные слез глаза, и это стоило любого ответа.
– Но мы же не станем, в самом деле, ломать себе жизнь из-за религии?
– Из наших никто не согласится жить с человеком другого вероисповедания.
– Просто вы меня не любите и ищете предлог, чтобы со мной расстаться.
– Нет. И я никогда не выйду замуж, потому что не смогу стать вашей женой. Я поклялась себе.
– Но я вас люблю!
– Я вас тоже.
– И?
– Это невозможно.
Жирель не мог понять доводов Деборы.
– Послушайте, дорогая… вечная жизнь – само собой, – но сейчас меня волнует мое существование на земле. Я не хочу вас терять и готов на все… даже на то… чтобы принять вашу веру.
Улыбка озарила лицо Деборы.
– Вы правда это сделаете?
– А почему нет? Генрих IV сделал, только наоборот, а я спустя несколько веков отвечу ему тем же.
Долгий и нежный поцелуй был наградой за обещание такого вероотступничества.
Моника Люзене была девушкой непредсказуемой. Она принимала совершенно неожиданные решения, и ничто не могло ее заставить от них отказаться. Это очень раздражало беднягу Эдуарда. Когда дел в доме было по горло, она вдруг принималась за самый незаметный закуток и жертвовала всем ради ненужной уборки. Никто бы не сумел сказать, даже она сама, почему сегодня утром ей пришло в голову вымыть чердак. Она предстала перед Агатой и Деборой, закутанная в фартуки, кофты и похожая на астронавта.
– Я иду на чердак. Там уже сто лет никто порядок не наводил, и потом мне хочется поглядеть, что лежит в этих старых, пыльных сундуках.
Поскольку отговаривать ее даже и пытаться не стоило, Дебора согласилась заменить Монику на работе по дому.
