Все это было бы смешно, если бы не касалось личной моей жизни, которая вот уже почти целый год, оказывается, не совсем принадлежит мне.
Обращаться в какие-нибудь легальные организации, отвечающие за мою гражданскую безопасность, я до сих пор не решился. Какие такие тревожные криминальные доводы-примеры я предоставлю в пользу защиты моей бесценной жизни?
В сущности, меня вправе направить на принудительное спецлечение, если бы я решил настаивать, что весь этот б р е д, творящийся со мною, совершенно реален, именно в этой вполне благоустроенной жизни разведенного господина Типичнева.
Но, скорее всего, никуда бы не запрятали, - в связи с моим мирным тихим душевнонедужием, бросили бы на произвол судьбы-свободы...
Вот ежели на меня что-то этакое найдет-накатит, и я, для облегчения собственной души, кого-нибудь прирежу-придушу, и поленюсь замести кровавые следы содеянного, тогда будьте любезны, господин хороший, который душевноболящий, препроводитесь в психостационар на полное полуголодное гособеспечение...
...Я спешил домой, сидя в полупустой электричке метро. Сидел, совершенно не тревожась, на том месте, которое днем предназначалось исключительно для пожилых, инвалидов и пассажиров с детьми.
Впрочем, в обычные дневные часы эти спецместа запросто бронируют достаточно румяные и маловозрастные существа человеческого рода, которые или дремлют понарошку, или сидят уткнутые в книжки-газеты-журналы, или нахально таращатся на пассажиров, подпадающих своим обликом под грозно рекомендуемый трафарет, отпечатанный прямо за стойкими равнодушными молодецкими выями-шейками.
Поэтому, в утренние сонно-бодряцкие часы, оказавшись втиснутым в одно из этих "мест", я стараюсь с бездарным притворством изобразить из себя мертвецки спящего (интеллигентно соплю, клюю носом, вздрагиваю коленкой) пассажира, пока сидящие рядом с неохотой или припрятываемой конфузливостью уступают незаконно захваченные угретые седалища.
Хотя, по утрам, возвращаясь после суточной смены, случается, сморит и неподдельная дремотная вялость.
...Аспидный циферблат моего японского самозаводящегося хронометра парой позолоченных стрелок демонстрировал точное время - 23.37, - самое привлекательное, зазывное для любовных и хулиганских элементов.
Моя голова, повинуясь моим полулюбознательным соображениям, оборотилась фасом в одну сторону, затем в противоположную. Уставшие глаза машинально зафиксировали какое-то странное безмолвное шевеление в хвосте салона.
На излюбленных бомжами креслах расположилась какая-то похоже глухонемая троица.
Два парня призывного, а скорее студенческого, возраста и соответственно в спортивно-поношенном "прикиде", по-приятельски зажимали третьего члена - белобрысую востроносую субретку, изредка немо вскидывающую новомодные на пятидюймовой золотой платформе бахилы.
Чрезмерно продолжительно пялиться на молодежное немо возящееся трио мне не позволила не излишняя деликатность, и, отнюдь, не выпячиваемая не любознательность.
Если бы моя жизнь зиждилась на моей прирожденной воспитанности и нелюбви к двусмысленным фактам, которые буквально заполонили все мое теперешнее существование, - я бы давным-давно в одночасье превратился в алчущего приверженца-изыскателя метафизического философского камня...
Сколько их таких, урожденных с деликатной душою и сердцем бродит, катастрофически изнашиваясь, по столичным прибрано нарядным частным улицам и проспектам...Слава Богу, я не из благородного свободного племени бомжей.
В общем, у малоделикатного созерцателя слегка недужила шея, обыкновенный эпизодический хондроз или миозит. Шейные мышцы и позвонки чрезвычайно нежная область, и заполучить недолгую занудноватую хворь в нынешних, вечно продуваемых непогодами и сквозняками столичных пределах, волен каждый не обремененный излишней самозаботливостью.
Хотя голова и вернулась в исходное положение, секторальное видение правого глаза продолжало фиксировать обрывки явно затянувшейся глухонемой мизансцены противоборства молодых соседей по полупустому, яростно несущемуся салону, пестрящему всякого рода оптимистически глянцевой рекламой, в том числе и цитатами великих и малых мира сего суетного.
Однако то, что отразилось в глазу в следующее мгновение, тотчас же заставило меня перебороть болезненное смирение, - вослед храброму движению головы я развернулся и корпусом.
Блондинистая долгоносая суперкраля, каким-то хитрым манером высвободилась от фамильярных приятельских (а возможно и чужих) обжиманий. И, выявив свой баскетбольный рост, балансировала на золотых носорожьих лодочках, сжимая обеими руками некую штуковину, источающую кинжальные брызги, - и, что есть мочи, кружила ею прямо перед собой, на манер самодеятельного пропеллера...
Один из приставучих приятелей, похоже, обкуренный (или обколанный, черт их разберет!), с потусторонней ухмылкой, выпирающей изо всех юношеских черт бледно-восковой гладкой физиономии, не вставая, вдруг попытался нырнуть под этот доморощенный зеркально-осколочный вентилятор...
Эффект превзошел все невольно зрительские ожидания...
Растопыренная худая пятерня приятеля, унизанная штампованными ларечными железяками, настырно, по-приятельски лезущая, куда-то в брючно-кожаный промежный край ортопедически прикольных ножек подружки, буквально укоротилась (отстриглась!) на моих зрительских хлопающих глазах...
Причем, усекновение пальцев не воспрепятствовали и устрашимые (в черепах, крестах, пауках) декоративные перстни. Они с бренькающим стуком осыпались с жутко укороченной, замершей на миг ладошки, которую заторможено ощерившийся обладатель, взялся трясти, обильно кропя вокруг алым, точно надеясь этим шоковым движением вернуть на место, разбросанные на темном пластике белые недвижимые вещицы, еще минуту назад принадлежащие ц е л о м у юношескому организму...
Между тем второе существо абитуриентского возраста, которое при первой поверхностной приглядке я принял за особь, так сказать, мужественного рода, оказалось девицей, к тому же имеющей полноценные слух и речь. В особенности последнюю, которую это неопределенно-физкультурно обряженное принялось осваивать с таким подзаборным темпераментом, что финская кепка завернутая козырьком на затылок, окончательно съехала на макушку, обнажая цветастые (именно разноцветные) коротко стриженые кудряшки.
В переводе на общепринятый это улично-гражданское арго позволительно перевести так:
- Ты сучка! Ты глиста щенячья! Ты че учудила, кизда?! За такую кузявую байду твои моргашки через соломинку высосут! Брось свою чикалку, и давай собирай пальчики Джоника! Ты, клитор виртуальный! - и прочие девчушечные извращенные ругательства с примесью современных идиом, малопонятные моим ушам и архаичному разумению.
Какие-то секунды я пребывал в детсадовской растерянности, - весьма омерзительной для взрослого индивидуума, успевшего побывать в мерзопакостных, так сказать, нештатных житейских ситуациях. Но, следует признаться, жизненный опыт, лично меня - ничему такому сверхжитейскому так и не научил. Хотя, как знать...
Краем сознания, я успел зацепить информацию, передаваемую динамиками: через остановку родная станция, а ноги мои уже несли меня к месту дикой молодежной мясорубки.
Причем, сознание в эти спонтанные мгновения, как-то мало участвовало в моем вполне идиотском маневре.
Притом, что сидящая напротив парочка (каких-то широкоплечих дуболомов лет по тридцать) выпорхнула из салона, почти одновременно с моим поступательным передвижением к троице резвящихся экстремалов-недорослей.
- Парень! Ты очумел? Перетягивай кисть... Изойдешь кровью, дурак! это были мои первые приветственные слова, которые я почти пролаял.
Мои недоуменные сердитые приветствия, как бы выполняли разведывательную роль, предуведомляя одновременно же дурную троицу о моих мирно-санитарных трепыханиях.
Собственно, с моей стороны никаких таких дерзких шагов не виделось. Обыкновенный обывательский жест первой помощи задурившим юнцам. То есть, никакого особо возвышенного милосердия я не обнаружил в своем несколько взволнованном сердце.
Правда, девушка-блондинка, вообразившая себя пропеллером-истребителем, в совершенной отрешенности (забывчивости или задумчивости, черт разберет этих нынешних молокососов) продолжала вхолостую кромсать перед собою воздух.
Однако тем самым не позволяла изменить дислокацию своей паре приятелей, один из которых, продолжая брызгаться собственной кровью, загримировал физиономию в маску лучезарного мученика. А другой, оказавшись девчонкой, продолжал изливаться пустым матерным лепетом, переполненным какими-то компьютерными отморозными угрозами - в виде накачки этой "виртуальной сучки" автомобильным насосом через анальный проход...
