– Ты обманом проник в юрту моего отца, чтобы занять мое место! Ты хочешь получить Бортэ, а вместе с ней – стада отца, табуны отца, воинов отца! Ничего у тебя не выйдет, волчонок! Ты не вернешься с сегодняшней охоты! Я скажу, что тебя подкараулили люди Таргултая…
Дзагыш достал свой нож, занес его над Тимудженом… и вдруг на лице его проступил ужас, Дзагыш выронил нож, покачнулся, захрипел и тяжело упал на спину. Над ним стоял огромный старый волк с седым загривком, с шрамом на морде.
– Ты… ты колдун! – прохрипел сын Джамалыка, пытаясь дотянуться до своего ножа. – Убери своего зверя!
– Даже если бы мог, я бы не стал этого делать, – ответил Тимуджен. – Ведь ты сам назвал меня волчонком! Нам с тобой не жить в одной юрте, не есть за одним столом!
– Пощади! – взмолился Дзагыш. – Пощади ради моей сестры! Пощади ради Бортэ!
Тимуджен хотел что-то сказать, но волчьи челюсти уже сомкнулись на горле Дзагыша.
Джамалык стоял над телом мертвого сына. На лице его была тяжелая каменная скорбь. В руке была плеть, которой он время от времени хлестал по своим сапогам. Рядом с ним стояла Бортэ – крепкая, сильная, с золотыми рысьими глазами. Чуть в стороне столпились воины – ждали, смотрели на предводителя.
Джамалык поднял глаза на Тимуджена и проговорил, подбирая слова медленно, с трудом, как будто это были тяжелые камни, катящиеся по руслу горной реки:
– Я хотел принять тебя в свой род, Тимуджен. Хотел, чтобы у меня было два сына. Но, видно, это было неугодно богам, неугодно великому Тенгри. Теперь у меня нет ни одного сына. Ты принес смерть в мое кочевье. Я дал слово твоему отцу – и я его сдержу. Я отдам тебе Бортэ и дам за ней приданое, – Джамалык снял дорогую соболью шубу, кинул ее к ногам Тимуджена. – Возьми, эта шуба стоит табуна коней. Но об одном прошу тебя, Тимуджен, – уходи из моего кочевья. Глядя на тебя, я буду вспоминать сына. А воин не должен жить скорбью, не должен жить прошлым. Прощай, Тимуджен, прощай, сын моего побратима!
Джамалык резко развернулся и ушел в юрту. Бортэ молча смотрела на своего нареченного. Тимуджен поднял шубу, уложил ее в седельную сумку, только после этого повернулся к Бортэ.
– Ты едешь со мной?
– Как я могу не ехать? – ответила она просто. – Ты – мой муж, мой повелитель. Твоя судьба – это моя судьба.
Тимуджен хотел помочь ей взобраться на коня, но она отстранила его руку и легко взлетела в седло. Тимуджен тоже вскочил на коня, огляделся и крикнул звонким молодым голосом:
– Кто пойдет со мной навстречу судьбе?
И из рядов воинов один за другим вышли двадцать человек – двадцать бесстрашных багатуров, иссеченных шрамами, выдубленных степными ветрами, степным солнцем. Те, кто воевал под знаменем его отца, Есугей-багатура.
– Хорошо, – проговорил Тимуджен, поправляя косматую хунгаритскую шапку. – Вы избрали трудную дорогу, и вы об этом не пожалеете. Настоящий воин должен смело глядеть в лицо судьбы.
– Куда мы поедем? – спросил, подъехав к нему, старый сотник Менге.
– Мы поедем к Ван-хану, – произнес Тимуджен давно решенное. – Мы поедем к кереитам.
Неисчислимы стада предводителя кереитов. Необозримы земли, на которых эти стада пасутся. Под его знаменем выступает восемь туменов, восемьдесят тысяч человек, восемьдесят тысяч закаленных в боях воинов. Когда армия кереитов идет в бой – земля дрожит от топота копыт. И впереди его туменов скачут славные багатуры с хоругвями, на которых руками благочестивых кереиток вышиты лики западного бога Иисуса и матери его Марии.
Владыка кереитов почитает Христа, и Христос дарует ему победу над всеми врагами.
Тимуджен вошел в юрту Ван-хана, низко поклонился.
Властитель сидел на золотом троне, окруженный советниками и друзьями. Ближе всех к трону стояли монахи в длинных черных одеждах. Властитель пристально, с интересом взглянул на молодого багатура, гостеприимно улыбнулся ему:
– Здравствуй, Тимуджен! Я знал твоего отца, это был славный воин. С чем ты пришел ко мне?
– Я пришел к тебе с даром и просьбой. – Тимуджен бросил к ногам Ван-хана соболью шубу, приданое Бортэ.
– Я вижу твой дар и принимаю его, – кивнул властитель. – В чем же твоя просьба?
– Я прошу у тебя помощи и покровительства. Мой родич, Таргултай, захватил стада моего отца, увел его жен, его людей. Я хочу вернуть себе свое. Помоги мне, справедливый владыка. Я знаю, что ты уважаешь законы степей и судишь справедливым судом.
Ван-хан помолчал недолго, затем проговорил:
– Я знал твоего отца, Тимуджен. Это был славный воин и справедливый правитель. Я помогу тебе.
Один из монахов приблизился к трону, заговорил тихо, однако Тимуджен расслышал его слова:
– Не следует помогать язычнику, владыка. Пусть Тимуджен примет истинную веру сам и крестит все свое войско – тогда ты поможешь ему вернуть власть…
Ван-хан задумался.
Тимуджен шагнул вперед и проговорил учтиво:
– Прости, владыка, мне следует молчать и слушать, но я должен сказать несколько слов, прежде чем ты примешь решение.
– Говори, – позволил хан.
– Мой отец верил богам неба, богам туч и громов, богам необозримых степей. Мой отец верил великому Тенгри, и великий Тенгри даровал ему победы. Все мои люди верят великому Тенгри, и они будут недовольны, если я силой крещу их. Ты веришь чужеземному богу – и он помогает тебе. Это твой бог и твоя судьба. Но я хочу сохранить верность богам предков, богам своего отца. Твоя воля, владыка, – помочь мне или отказать в помощи, но я не хочу торговать своей верой.
– Хорошие слова, – проговорил вождь кереитов и внимательно посмотрел на Тимуджена, как будто только сейчас увидел его.
Перед ним стоял юноша, у которого только начала расти борода, но вся его приземистая фигура дышала силой, а глаза его были глазами взрослого мужчины. И на голове этого юноши тускло блестел головной обруч из серебристого металла с красным камнем посредине. Красный камень сверкнул, словно глаз неведомого бога, и властитель кереитов на мгновение забыл слова, которые хотел произнести.
– Хорошие слова, – повторил хан через мгновение. – Слова настоящего воина. Я помогу тебе, помогу без всяких условий, а там уж посмотрим – может быть, ты и твои люди поверят в Иисуса и его мать, может быть, вы добровольно примете святое крещение. Садись к моему столу, Тимуджен, раздели со мной мою трапезу. Ты прошел большой путь, чтобы прийти ко мне, и устал в дороге.
– Благодарю тебя, благородный хан, – ответил Тимуджен с поклоном. – Однако прежде чем принять твое приглашение, я прошу у тебя гостеприимства для всех моих людей. Они тоже устали и голодны. И их кони нуждаются в воде и пище.
– Хоть ты и молод, но в тебе есть мудрость настоящего правителя, – произнес хан с улыбкой. – Я проверял, вспомнишь ли ты о своих людях и их конях. Теперь я вижу, что ты достоин моей помощи.
Едва Александра вошла в квартиру, Антон почувствовал, что она не в духе. Впрочем, как он успел заметить за те две недели, что жил с ней рядом, мадам Аксюта крайне редко бывала в благодушном и умиротворенном настроении. Это – бизнес, говорила она, в бизнесе размазням и тряпкам делать нечего. И тратить свое драгоценное время на разные сюси-пуси она не намерена.
Но сегодня мадам была особенно мрачной.
Антон почувствовал вполне понятное раздражение.
Когда он решил жениться на ней, у него и в мыслях не было, что ему придется чуть ли не ежедневно выслушивать про вероломство чиновников, про алчность налоговиков и работников прокуратуры, что ему придется утешать жену и служить при ней едва ли не домашним психотерапевтом.
Он считал, что заключил с Аксютой взаимовыгодную сделку – она получила красивого, импозантного мужа, который принесет ей простое женское счастье и с которым к тому же не стыдно появиться на людях, и в благодарность за это жена решит все его материальные проблемы. А самое главное – обеспечит ему карьерный рост.
Антон нисколько не сомневался, что он достоин куда лучшего места работы, чем заштатный региональный канал, который смотрит только сотня-другая побитых жизнью домохозяек. Не сомневался, что он, со своей безупречной внешностью и убийственным мужским обаянием, непременно должен попасть на один из федеральных каналов. Ему нужен всего лишь начальный толчок, а дальше он сам взберется по карьерной лестнице на недосягаемую высоту…
И Александра обещала обеспечить ему этот толчок, используя свои деньги и связи. На первых порах она согласилась пристроить мужа на один из главных городских каналов. Это, конечно, не предел мечтаний, но все же шаг по карьерной лестнице.
