– Так сын же! – вздохнула я.
– Вот тогда-то он нам все и рассказал! Да вы, раз в деревне были, и сами все знаете. А папа только спросил его: «Ты правда не убивал?», а Миша в ответ: «Жизнью сына клянусь!» Ну и стали мы думать, как нам дальше жить. А Миша меня все в Тарасов звал! Сказал он, что живет у родителей своего отца, и хоть квартирка и маленькая, места всем хватит, что в торговлю работать пошел, что с директором ему очень повезло! – Тут она остановилась и спросила: – Вы в судьбу верите? Верите в то, что однажды, совершенно случайно можно свою судьбу встретить?
– Верю! – твердо ответила я.
– Ну тогда вы меня поймете, – удовлетворенно сказала она. – Понимаете, когда Миша из деревни сбежал, чтобы якобы в институт поступать, он туда даже документы не подавал – не до того ему было. Целыми днями на кровати лежал, в потолок уставившись, или по городу шатался. Дед с бабушкой уговаривали его, чтобы он хоть работать пошел, если уж учиться не получилось, вот он случайно и увидел в витрине хозтоварного магазина объявление, что туда грузчики требуются, – он и пошел! И судьбу свою встретил!
– Оказался в нужный момент в нужном месте! – сказала я.
– Директором там был Моисей Соломонович Бах, – увлекшись воспоминаниями, рассказывала Савинкова. – Он раньше директором промторга был, а когда его сын в Израиль уехал, его тут же из партии исключили и в директора магазина перевели, а сына его в Израиле в армию призвали, и он в перестрелке погиб. А он у них один был! Это Миша сейчас как лунь седой, а в молодости у него волосы черные были, а сам он темноглазый и смуглый. Он рассказывал, что, когда в кабинет к Баху вошел, тот за сердце схватился и крикнул «Мойша!» Миша растерялся, говорит: «Да нет! Я Миша!» Тут и Бах понял, что ошибся, но... Как-то вот с того момента у них все и началось: симпатия какая-то взаимная, которая потом почти в родство перешла. Миша говорил, что они тогда долго разговаривали, и рассказал он Баху все правду, и тот взял его не грузчиком, а учеником продавца для начала и начал опекать по-отечески, работе учить, жизни... Потом уговорил его ко мне съездить, пообещал, что если я в Тарасов перееду, то поможет мне в мединститут поступить, с жильем поможет... Так оно все вышло – связи-то у него были колоссальные! Вот мы и решили, что, как Антошка подрастет немного, я к Мише и уеду. А что мне было в Пензе делать? С незаконным ребенком на руках будущего у меня там не было и быть не могло, а Антошке Миша отец родной. Вот я в июне сюда и приехала, а Антошка у родителей остался. Мишины бабушка с дедушкой меня как родную приняли. Мы так дружно жили! – улыбнулась Савинкова.
– А Жадовы? Они ничего не знали? – спросила я.
– Так Мишины родители к тому времени из Вязовки уже уехали, а сам он туда почти и не ездил. Он говорил, что когда там узнали, что он в институт не поступил, то Жадов хотел его обратно залучить, а как узнал, что Миша в торговле работает, тут же отстал, но клянчить начал то одно, то другое. Вот Миша этим от них и отделывался, да еще на дочку деньги посылал – Зина-то к тому времени уже родила, и знали мы, что она... Ну, словом, с ума сошла и обвиняет Мишу, что это все из-за него случилось! Она же лежачая была, за ней постоянный уход требовался, так что о том, чтобы ее в город перевезти, и разговору не было.
– Когда же они о вас узнали? – спросила я.
– Мы довольно долго скрывались, нигде вместе не показывались, а потом, я уже мединститут закончила, а Миша – заочный торговый, это Бах его заставил, чтобы он карьеру сделать смог, мы с Мишей и Антошкой, гуляя на набережной, кого-то из его земляков встретили. Они-то, видимо, Жадовым и рассказали, но те, наверное, подумали, что Антон только мой ребенок.
– Ничего сделать не пытались? – спросила я.
– Не знаю, – покачала Савинкова головой. – Мы к тому времени кооператив себе трехкомнатный выстроили, на мое имя. Это Бах так посоветовал, чтобы, случись что с Мишей, он Жадовым не достался и я с сыном на улице не оказалась. Потом мы так же и машину с гаражом оформили, и дачу. А Миша все в той квартирке прописан был, а когда дом снесли, ему однокомнатную дали – бабушки с дедушкой тогда в живых уже не было. А потом... – Дина Николаевна внезапно погрустнела, и я все поняла.
– Вы рассчитывали, что после смерти Зины пожениться сможете? – прямо спросила я.
– Да! – не стала лукавить она. – Хоть и грех это, но я обрадовалась, когда она умерла. Думала, что наконец-то мы с Мишей зарегистрируемся и он Антона усыновит, а второй уже вообще в законном браке родится.
– У вас есть еще один ребенок? – воскликнула я.
– Есть, – кивнула она. – Только все наши мечты рухнули в один момент, когда Миша с похорон вернулся.
– Я знаю, что там было, – сказала я.
– Ну и как мы могли после этого рисковать? – спросила она. – Вот я и уехала к родителям рожать. Там ребенка и оставила. Там он и вырос! А мы с Мишей и Антошкой туда каждую свободную минуту ездили!
– Как же трудно вам было! – посочувствовала я ей.
– Это-то трудно не было! – вздохнула она. – А вот когда Антошка свое свидетельство о рождении нашел, где в графе отец прочерк стоит, вот это было трудно. Ему тогда тринадцать было – самый такой возраст. Но Миша с ним наедине по-мужски поговорил, объяснил ему все, и Антошка понял. А потом, – Савинкова улыбнулась, – серьезно так сказал: «Я тебя, папа, очень люблю и, когда вырасту, обязательно освобожу, чтобы тобой никто больше командовать не смел! И женюсь только тогда, когда Морозовым стану!»
– Слава богу, что все обошлось! – искренне сказала я. – А ведь могло! – Я горестно покачала головой. – Они же в этом возрасте как ерши! – И уже из чистого бабского любопытства спросила: – Скажите, Дина Николаевна, а о Даше вы что-нибудь знаете?
– Я ее даже никогда в жизни не видела, – ответила она. – Я безоговорочно доверяю Мише, а он сказал, что она не Морозова, а настоящая Жадова и лучше мне с ней не встречаться.
– Но ведь она один год в нашем университете проучилась. И даже тут вы не захотели на нее хотя бы посмотреть? – удивилась я.
– Нет! Раз Миша сказал, что мне это не надо, значит, не надо! Понимаете, он же всей своей жизнью доказал, что лучше меня знает, что и как надо делать, вот я и не спорю с ним никогда, – просто ответила она. – Знаю только, что он ее поселил в своей однокомнатной квартире и почти не общался, а деньги, продукты и обновки ей его водитель отвозил. А после первого курса она в Москву перевелась.
– Но странно то, что Михаил Антонович, ни капли ее не любя, так потратился – это ведь удовольствие не из дешевых! – покачала головой я.
– Он тогда сказал, что и больше бы отдал, чтобы только она подальше от нас всех оказалась! – сказала Савинкова. – Потом он, кажется, в Москве с ней все-таки встречался, когда в командировки ездил, потому что как-то сказал мне, что она дочку родила и они с мужем за границу уехали. Вот и все, что я о ней знаю.
– Ну и бог с ней! – сказала я и предложила: – А теперь давайте перейдем к делу. Кто же заставил вас написать «липовое» заключение о состоянии здоровья Тамары Дроздовой?
– Не знаю! – сказала Дина Николаевна и даже головой покачала. – Мне позвонил какой-то мужчина и спросил: могут ли у нее быть дети. Я ответила ему, что это врачебная тайна, а он мне в ответ, что у моего мужа тоже в прошлом есть тайны, но не врачебные, а уголовные, и если я не хочу, чтобы кое-какие бумаги попали к Круглову, то мне лучше ответить. Что мне было делать, Татьяна Александровна? – Она виновато посмотрела на меня. – Я и ответила правду, что детей у нее не будет никогда! Тогда он велел мне, несмотря на это, написать, что она совершенно здорова. Я спросила его, вернет ли он нам в этом случае бумаги, а он нахально так заявил, что мы их не получим никогда, но он гарантирует, что сейчас они к Круглову не попадут, – сказала Савинкова и с надеждой спросила: – А вы не знаете, где они? Нам бы все-таки было поспокойнее, если бы мы хоть точно знали, у кого они!
– Понимаете, Дина Николаевна! Жадовы клялись и божились местному священнику, что бумаг у них уже давно нет, что их, наверное, кто-то украл, – объяснила я. – Верить им, как говорят давно знающие их люди, нельзя, но, с другой стороны, до Игоря Николаевича с Тамарой им нет никакого дела. И получается, что неведомым мне пока путем – может, кто-то их просто купил у Жадовых. Но вам теперь больше волноваться нечего – вам есть чем отбить любое нападение! Хочу еще вот что спросить: такое имя, как Марианна Кленова, вам что-нибудь говорит?
– Абсолютно ничего, – покачала головой Савинкова. – А кто это?
– Так! – неопределенно ответила я. – Одна женщина.
– Спасибо вам огромное! – со слезами на глазах опять начала благодарить меня Савинкова, но я отмахнулась и спросила:
– А Михаил Антонович знает о том, что вас шантажировали?
– Да вы что! – Она даже руками всплеснула. – Как же я могла ему об этом сказать? Он же и так уже много лет спит только со снотворным! У него же нервы ни к черту! Язва желудка! А тут еще бы и я добавила!
