– Да ерунда! – усмехнулась я. – Обед скоро?
– Да, через пятнадцать минут. Сейчас я скажу Тамаре Михайловне, что мы все в сборе, – произнесла Лариса. – А вы уверены, что врач не нужен?
– Не уверена, – покачала я головой. – Поэтому в случае чего – не слушайте мужа и вызывайте «Скорую».
– У нас есть семейный врач, Сергей Иванович, – сообщила Лариса. – Лечит нас много лет.
– Тем лучше, – одобрила я и пошла к себе переодеваться.
У себя мне очень отчетливо было слышно, как распевается Камилла: комната, именуемая студией, находилась через стену от меня. Собственно, распевкой в прямом смысле это было сложно назвать, поскольку сама Камилла ничего не пела. Она бесконечно гоняла одну и ту же запись с единственной песней. У меня даже закралось подозрение, что делает она это только для того, чтобы запомнить текст и синхронно попадать в фонограмму.
До меня постоянно долетали словечки новомодной песенки с весьма незатейливым текстом и мотивом. Речь там шла, разумеется, о любви – о чем еще может петь восемнадцатилетняя девушка! Причем началась эта любовь стремительно и целиком благодаря Интернету, судя по строчкам первого куплета: «Аватар твой увидала – и пропала, и пропала!»
«Что ж, коряво, зато очень в ногу со временем!» – подумала я, причесываясь перед зеркалом и закалывая волосы на затылке.
«Осыпал меня цветами и красивыми стихами!» – восторженно хвасталась Камилла всему белому свету.
«А также пирогами, и блинами, и сушеными грибами!» – мрачно подумала я, утыкаясь лицом в подушку.
Попыталась отвлечься и переключиться на размышления о ситуации с Бобровым. Я чувствовала, что арест Всеволода Евгеньевича – не последний эпизод в череде событий. И как бы предугадать, что предпримет таинственный недоброжелатель, решивший уничтожить моего клиента? Я попробовала все проанализировать, но тут зазвонил мой сотовый. Звонил журналист Кеша, который сразу затараторил в трубку:
– Женя, привет! Слушай, значит, водилу зовут Василий Павлович Чернышов. «КамАЗ» этот не его, а вообще непонятно чей. Числится за одной строительной организацией, которой юридически уже не существует. Все, больше ничего не знаю.
– Все поняла, Кеша, спасибо, – сказала я.
– Ты обещала отблагодарить! – напомнил журналист.
– Так а я что делаю? – усмехнулась я.
Из-за стены тем временем потянуло какой-то «Таганкой»: «Ночи, полные огня, подарил ты для меня».
Я представила, как завертелся в гробу от зависти старина Пушкин, и сама завозилась на диване, пытаясь отделаться от навязчивой мелодии и бьющих в уши звуков. Наконец, не выдержав, воткнула наушники и включила плеер. Тихонько зазвучал старый, добрый «Депеш Мод», и я хоть немного сосредоточилась.
Поразмышляв некоторое время, я свернула это занятие, сочтя его неблагодарным. В конце концов, я не экстрасенс и не гадалка, а телохранитель. И главное сейчас – сохранять бдительность и быть наготове в любую минуту. Да и прорывающееся даже через наушники пение мешало процессу.
С досадой я убрала наушники и поневоле стала свидетельницей окончания любовной истории. Камилла крутила свой шедевр уже, наверное, в сотый раз, и я многое пропустила. А тем временем у героини песни дела шли все хуже и хуже: ее герой куда-то запропал, и она весьма грустила по этому поводу: «В прах летят мои мечты, где же ты, где же ты?»
А закончилось все совсем уже безжалостно. С тоскою девушка сообщила: «На прощанье, как насмешку, ты прислал мне эсэмэску…»
«Увы, реалии нашего жестокого времени!» – мысленно вздохнула я, решив хотя бы посмотреть какой-нибудь фильм в наушниках, включив звук погромче. Но тут Камилле, кажется, кто-то позвонил, и она выключила свою шарманку, радостно заворковав в трубку.
Всеволод Евгеньевич показался из своей комнаты часа через два с половиной. Он сразу же прошел в ванную, откуда довольно долго доносилось плесканье и фырканье. Появился он посвежевшим и порозовевшим, пахнущим дорогим парфюмом и в пушистом халате почти до пола, делавшем его похожим на ворсистый теннисный мячик.
С улыбкой подойдя к сидевшей на диване перед телевизором в гостиной жене и поцеловав ее в щечку, Всеволод Евгеньевич сообщил:
– Я только что заказал новый телик, к вечеру привезут.
Бобров, как я поняла, относился к людям, которые не умеют долго сердиться или дуться и предпочитают поскорее разрядить напряженную обстановку. Его жена, наверное, была прекрасно осведомлена об этой особенности супруга, потому что она тут же улыбнулась ему и произнесла:
– Спасибо, дорогой. Но я легко могла бы и подождать.
– А где дочь? – озабоченно спросил Бобров.
Лариса не успела ответить: по лестнице раздалось цоканье каблучков, а затем показалась и сама начинающая звезда: в коротенькой курточке, отделанной мехом, узких брючках и высоких черных сапожках, она оживленно болтала с кем-то по телефону, спускаясь к выходу.
– Катюша! – окликнул ее отец.
Та тут же надула губки, делая вид, что страшно обижена, однако говорить моментально прекратила и приостановилась, выжидая. Отец быстро подошел к ней, достал бумажник, с улыбкой приподнял пальцем подбородок дочери и сказал:
– Я подумал, что бирюзовое платье тебе очень пойдет.
– Спасибо, папа! – подпрыгнула Камилла, повисая на шее у отца. – Я как раз сейчас и проеду за ним.
– А ты вообще куда собралась? – встала с дивана Лариса.
– В кино, – сообщила девушка уже совсем другим, беспечным и веселым тоном.
– Вот, а ведь лет двадцать назад говорили, что кино как жанр уже умирает! – засмеялась Лариса.
– Дорогая моя, это говорили даже не двадцать, а сорок лет назад! – поднял палец Бобров.
– Ну, этого я не могу знать, – притворно вздохнула Лариса и добавила: – Меня тогда еще не было на свете!
– Мам, пап, ну я пойду? – переминаясь с ноги на ногу, нетерпеливо сказала Камилла.
– Иди, иди. Только не допоздна, – предупредил отец. – Завтра концерт, сама понимаешь.
Едва Камилла ушла, как у Боброва зазвонил сотовый телефон, и он, взглянув на номер, скрылся в своей комнате. Я было насторожилась, но Всеволод Евгеньевич почти сразу вернулся и сообщил:
– Мне звонил продюсер Камиллы, просит срочно подъехать. Вы готовы?
– Да, только куртку надену, – сказала я и пошла в сторону прихожей.
– А что случилось-то? – поднялась с дивана Лариса.
– Он не сказал, да скорее всего ничего особенного, – махнул рукой Бобров. – Видно, хочет обсудить какие-то детали. Наверняка на что-нибудь еще потребовались деньги – ты же знаешь Стаса! Ну, не скучай!
И он, потрепав жену по щеке, зашагал к двери.
– А что за концерт-то, Всеволод Евгеньевич? – поинтересовалась я, садясь за руль. – Вряд ли это сольное выступление вашей дочери?
– Разумеется, нет, – подтвердил Бобров. – Будут и другие: местная группа «Платина» и еще один мальчик, Глэйд. Ну, для разнообразия. А главная изюминка, конечно же, Арсений Торквадзе.
– А, понятно, – протянула я, вспомнив о том, что неоднократно видела в городе развешанные афиши с портретом улыбающейся столичной звезды.
– Но он выступит во втором отделении, – тут же оговорился Бобров. – А в первом будут выступать те, кого я назвал.
– Понятно, на разогреве, – кивнула я.
Боброву, кажется, не очень понравилось сказанною мною слово, но я не стала развивать эту тему. В конце концов, что тут такого? Понятно, что его дочка не того полета птица, что Арсений Торквадзе, который, может, и не учился вокалу в Милане, но имя имеет вполне раскрученное.
Мы ехали по одной из центральных тарасовских улиц, пока Бобров не сказал:
– Сейчас будет арка, в нее поворачивайте.
Я уже собралась свернуть в узкий проезд, как издалека показались фары другого автомобиля, который ехал вперед уверенно и даже нахально, совершенно не собираясь уступать нам дорогу. Пришлось переждать и пропустить. Это оказался громоздкий джип «Чероки». Через окно я разглядела довольно наглую, крупную физиономию с огромной залысиной на лбу. Обладатель физиономии демонстративно смотрел вперед полупрезрительным взглядом, оттопырив нижнюю губу и делая вид, что вокруг него никого не существует. Он выехал на проезжую часть и, врубив скорость, быстро понесся вперед, выпуская из-под шин колес фонтаны грязной воды. К моему удивлению, Бобров приподнялся на сиденье и, проводив мужчину не менее презрительным взглядом, медленно сплюнул через окно на землю.
– Кто это? – спросила я.
– Да так, – процедил Всеволод Евгеньевич. – Есть тут один…
Я не стала больше ничего уточнять, проехала в арку и остановилась во дворе, образованном тремя домами, стоявшими перпендикулярно друг другу. Затем заглушила мотор и вышла из машины вместе с Бобровым.
– Вон к тому подъезду, – показал он мне.
Мы прошли к двери, на которой висела довольно лаконичная вывеска, оформленная как стилизация под граффити: «Студия Стаса Лобоцкого».
