Аулис все поглядывал на небо, ничего не видел и только чувствовал, как льется сверху мерзлый холод. Он вдруг вспомнил о своей командировке, о договоре, который должен был подписать в Норт-Фруди, и удивился. Все эти дела отодвинулись от него на непостижимое расстояние и отдалились во времени настолько, что представлялись смутными и полузабытыми эпизодами из незрелого детства. «Однако, — подумал он, — пора отсюда выбираться!»
Он не знал, куда именно выбираться, просто ему надоела неопределенность и консервированность ситуации. После долгого и мучительного полета, под завязку наполненного действием и чувствами, сейчас ему было неуютно и тревожно от отсутствия действий. Хоть куда-нибудь, но идти! Что-то менять! Видеть и слышать что-то еще, кроме опостылевших уже физиономий и мучительных воплей Соотечественника.
— Я ухожу, — объявил Аулис. — За помощью. Кто хочет, может идти со мной.
— Как это — уходишь?! — воскликнула Стюардесса, и блузка от волнения стала раздуваться и сдуваться. — Мы должны держаться все вместе!
— Пусть проваливает! — отмахнулся Боксер. — Это его дело.
— Нет-нет!! — запротестовала Стюардесса, и от запредельного негодования несколько перламутровых пуговичек оторвались и со свистом улетели в темноту. — Я этого не позволю! Один уйдет, второй останется, а мне как быть? С кого я потом спрошу? Бегать и разыскивать вас по всей земле?! Если идти, то всем вместе.
— Чем меньше людей здесь останется, тем лучше, — встрял в спор Интеллигент. Он не шевелился, но ящик под ним почему-то отчаянно скрипел, словно внутри сидело какое-то неугомонное животное.
— Кому лучше?! — кричала Стюардесса. Рукава блузки с шелестом молотили воздух, как лопасти мельницы. — Надо позаботиться о наших раненых. И у нас совсем нет воды!
— Да, — поддержал ее Боксер. — С водой дело швах. А пить уже хочется.
— Поэтому все встаем и идем искать колодец! — развивала успех Стюардесса. — Ну-ка, быстренько! Построились! В две шеренги! Раз, два!
В две шеренги построиться не удалось, потому как Аулис на правах командира решил идти вне строя, командир и Соотечественник не могли передвигаться без посторонней помощи, и Боксер взял обоих под руки, а Интеллигент, бормоча под нос ругательства, взвалил ящик себе на спину.
Убедившись, что все готовы, Аулис выступил в поход первым. За ним беззвучно, не оставляя на песке следов, полетела Стюардесса. Следом двинулась шатающаяся из стороны в сторону многоголосая троица. Соотечественник, заливаясь слезами, просил всех замолчать и выслушать его, командир пел одну и ту же фразу на неизвестном языке: «Керым лаблас турила-драса!», а Боксер ругал обоих, называя их поносными сливами. Замыкал шествие Интеллигент с огромным ящиком на спине. Бедолага взвалил на себя ношу явно не по силам. Он охал, ахал, падал и очень откровенно страдал, но отказываться от богатства не решался. Аулису тоже идти было нелегко, хотя никакой видимой тяжести на его плечах не было. Судя по тому, как, жизнерадостно хлопая крылышками-рукавами, порхала белая блузка, легче всех было Стюардессе.
Интеллигент окончательно выдохся спустя неопределенное время, когда часы Аулиса показывали минус 37 часов 115 минут. Богач неожиданно упал, и ящик придавил его, как танк. Аулис с Боксером кинулись спасать несчастного полицейского. Ящик был очень тяжелым. Причем его нельзя было двигать, чтобы не поранить изможденную спину Интеллигента. Пришлось ящик поднимать и переносить в сторону.
— Кто посмел?! — хрипло кричал Интеллигент из своей могилы, и в воздух взлетали фонтаны песка. — Это частная собственность!! Не прикасаться!!
Когда Интеллигента откопали, оказалось, что на нем уж нет рваных брюк, а охальные места прикрывает тряпочка размером с носовой платок. Блузка приземлилась на вершине песчаного холма и сложила крылышки.
— Если бы вы знали, как приятно смотреть на всех вас свысока! — расчувствовалась Стюардесса. — И мое сердце наполняется уверенностью в завтрашнем дне…
— Блаженны верующие, — пробурчал Боксер и, отряхивая руки от песка, сказал Аулису: — Надо просушить штаны командира.
— А почему это должен делать я? — удивился Аулис.
— Ты же его заместитель, — усмехнулся Боксер. — А я пока воду поищу.
Соотечественник, отпущенный посидеть, зарыл голову в песок и в позе крупнокалиберной гаубицы, нацеленной на высокую цель, пребывал довольно долго. Наверное, таким образом он давал отдохнуть своим измученным ушам. Аулис, едва справляясь с брезгливостью, стащил мокрые штаны с командира и разложил их на песке. Почувствовав легкость в нижней части тела, командир весело и вприпрыжку поскакал по барханам. Боксер нашел где-то кусок кривой лозы и бродил с ней кругами, отыскивая воду.
— Сколько мы уже прошли? — спросил Интеллигент Аулиса. — Пять миль? Или семь?
Аулис не ответил. Он смотрел на небо, точнее, в ту черную твердь, что давила на них сверху. Солнце не всходило. Ничего не менялось, ничего не происходило.
— Мне кажется, — за Аулиса ответил Боксер, который со своей лозой оказался рядом, — что мы вообще нисколько не прошли.
— Так не бывает, — скептически усмехнулся Интеллигент, придирчиво осматривая трухлявые углы ящика, готовые вот-вот развалиться.
— Бывает. Если мы в колесе, как белки. Идем, идем, а на самом деле стоим, — пояснил Боксер. В последнее время в нем стала проявляться тяга к философствованию. Боксер внимательно посмотрел на лозу, упал на колени и стал двумя руками рыть яму.
— Нет здесь никакой воды, — выразил сомнение Интеллигент.
— Есть, — упрямо ответил Боксер, загребая песок, словно карьерный экскаватор. — Здесь мокрое пятно было.
— Так это командир тут сидел.
Постепенно все разговоры переходили на тему о воде. Соотечественник вырвал голову из песка, сплюнул и попросил:
— Дайте воды! Эй! Кто-нибудь подаст воды?
— Может, тебе еще крюшона с лимонной долькой? — усмехнулся Интеллигент.
— А я крюшон не очень уважаю, — высказался Боксер. Он уже выкопал яму в свой рост и решил прекратить рытье колодца в этом месте. — Я больше люблю соки. Из папайи. Или апельсиновый. Они хорошо утоляют жажду. Но сейчас я бы и от крюшона не отказался.
— А я хочу пива, — ввязался в диспут Аулис. — Три бокала. Первый — чтобы утолить жажду, второй — для удовольствия, а третий — под разговор.
— Ничего вы не понимаете в напитках! — отозвалась со своего холмика Стюардесса. — Нет ничего лучше холодного зеленого чая! Заваришь с утра целую банку, остудишь и пьешь весь день со льдом или с лимонным соком через трубочку.
— Дайте же кто-нибудь воды!! — пуще прежнего закричал Соотечественник. — И прекратите кричать! Я вам все объясню! Я не виноват! Не виноват! Нет! Нет!
Боксер выбрался из ямы, высыпал из карманов песок и нацелил свой взгляд на ящик Интеллигента.
— А может быть, ты запасы воды с собой тащишь, дружок? — спросил он, явно намереваясь внести полную ясность в этот вопрос.
Интеллигент кинулся защищать ящик грудью.
— Запас воды?! — дрожа от ярости, крикнул он. — С ума сошел!! На кой хрен мне надо было водой запасаться? Мне что, больше делать нечего, как воду с собой переть? Может, еще прикажете воздухом запастись?
Боксер молча пожал плечами и пробормотал: «Как знать, как знать». Они пошли дальше. Бледное световое пятно сопровождало их, очерчивая крохотный мир, в котором они пребывали. Аулис, отгоняя навязчивые мысли о воде, упрямо вгонял себя во мрак, и тот отступал перед ним, чтобы за его спиной сомкнуться вновь. Блузка, шелестя рукавами, парила рядом, иногда мягко касаясь шелковой тканью его лица. Но эти прикосновения Аулиса не волновали, ему было неприятно, что Стюардесса за пустые обещания готова подстелиться под каждого мужика. Собственно, она была проституткой, но с двинутыми от жадности мозгами. Любая нормальная путана, если заподозрит неладное, сначала потребует деньги, а лишь затем начнет работать. Стюардесса же была готова раздать себя по запчастям всем, кто ее поманит, и чем щедрее будет обещание, тем отчаяннее она распродаст себя. Если бы, к примеру, Аулис пообещал ей сапфир размером с арбуз, то Стюардесса позволила бы даже сожрать себя ради такого баснословного вознаграждения.
Никто не мог сказать определенно, как долго они шли. Часы у всех валяли дурака, как компасы в зоне магнитной аномалии. Сначала Аулис пытался считать свои шаги, но вскоре сбился, потому как числа пошли запредельные. Тогда он стал отмерять время приступами отчаянья, которые методично случались с Соотечественником: агент затыкал уши и вопил: «Замолчите же, наконец!! Дайте мне сказать!! Дайте!!» Приблизительно через каждые десять или пятнадцать приступов Аулис объявлял привал, и все падали на песок. Ничего не менялось после пятого, и десятого, и двадцатого привала. Все тот же песок, помещенный в бледно-зеленый круг, тот же мрак, сжимающий со всех сторон этот круг, и беззвездное небо, и отсутствие каких-либо потусторонних звуков.
