Проигрывая могучему искушению, Боксер схватил рукав блузки и намотал его себе на кулак.
— Теперь пойдем вдвоем!
— Пойдем! — согласилась Стюардесса.
Он взбирался на бархан, держа Стюардессу над головой, словно белый флаг капитуляции. Она трепетала, полоскалась, и можно было подумать, что погода ветреная.
— Сюда, сюда, — подсказывала она. — Вот родник, смотри!
— Где?! Не вижу! — едва ворочая пересохшим языком, вопрошал Боксер и вялеными, с проступившей на них солью глазами смотрел себе под ноги.
— Да вот же! Ты что, ослеп?
— Да где же??
— Опустись на колени и зачерпни ладонями. Только не застуди горло, уж больно студеная!
Дурея от нестерпимого желания, Боксер падал на колени, разжимал кулак, выпуская Стюардессу, и вонзал ладони в песок по самые локти.
— Разве это вода?! А?! Разве?!
— Конечно! — веселилась Стюардесса, набирая безопасную высоту. — Ты попей, попей, а то она у тебя между ладоней вытекает!
И Боксер, широко раскрыв рот, всыпал в него полную горсть песка. Сначала он замер, прислушиваясь к ощущениям, потом попытался проглотить, но глотка не смогла протолкнуть песок в пищевод. Боксер начал задыхаться. Он вскочил на ноги, захрипел. Песок тонкими струями, как в песочных часах, просыпался меж его асфальтовых губ. Боксер крутил головой, мычал. Потом стал страшно кашлять и пытаться прочистить глотку пальцем. Песок налип ему на голосовые связки, на гланды, небо и язык, забрался в носоглоточную пазуху, и ни вытрясти его, ни выплюнуть… А Стюардесса уже приземлилась рядом с командиром и принялась щекотать рукавом ему за ухом.
— Пообещай мне что-нибудь, милый!
Онемевший, с намертво забетонированной глоткой, Боксер сбежал с бархана, молча тряся кулаками.
— Пока! — прощалась Стюардесса с командиром, и воротничок блузки прижимался к замызганному вороту пилотской рубашки.
Небольшим утешением для Боксера оставался командир. Но беда в том, что Боксер часто опаздывал к моменту испускания и уже не журил летчика, как прежде, а истошно хрипел:
— Куда торопишься?! Куда спешишь, я тебя спрашиваю?! В твоем возрасте, папаша, уже некуда торопиться!! Столько добра даром пропало!
— Уберите! Уберите это! Я не могу на него смотреть! — очень похоже стонал Соотечественник и, уподобляясь страусу, снова зарывал голову в песок. Наверное, его преследовали какие-то навязчивые галлюцинации. От частого подражания толстозадой птице у Соотечественника протерлась плешь на голове, а уши забились песком. Потому он не реагировал, если к нему кто-нибудь обращался, и вообще не поддерживал никаких контактов с внешним миром, лишь изредка останавливался, вскидывал голову вверх, раскрывал рот и отрывисто спрашивал:
— Эй! Где я? Тут есть кто-нибудь?
Боксер шлепал его по щекам, дергал за нос, но Соотечественник этого не чувствовал, морщился, наклонялся из стороны в сторону, резко пригибал голову и приседал, словно в него со всех сторон летели булыжники.
— Не надо! Умоляю вас, не надо! Я вам все объясню!
— Ему лучше, чем нам, — увязая по щиколотку в песке, надтреснутым голосом произнес Интеллигент. — Идет налегке, все время с кем-то спорит, что-то пытается объяснить… — Полицейский замолчал, сколупнул ногтем засохшую язвочку на губе и, ни к кому конкретно не обращаясь, спросил: — Как вы думаете, сколько человек может прожить без воды?
— Неделю, — предположил Боксер, с удивлением глядя, как из его ноздрей тонкими струйками сыплется песок.
— Значит, мы идем меньше недели, — умозаключил Интеллигент.
Боксер постучал по седловине носа, будто выбивал из курительной трубки прогоревший табак, и усмехнулся.
— Ты так считаешь? А мне кажется, что мы идем уже месяц. Или даже год.
— Год? Да у меня совсем не выросла на лице щетина! А за год до пупа была бы борода!
— Да? — Боксер провел рукой по своему подбородку. — В самом деле, не выросла… Но тут дело, мне кажется, вовсе не во времени…
— Послушайте, а кто мне скажет, что с нами вообще происходит? — не дослушав Боксера, вопросил Интеллигент. — Что это за страна, в которой нет ни одного колодца?
Аулис, вполуха слушая этот разговор, машинально глянул на часы. Они совсем испортились, и теперь на дисплее высвечивалось несколько чисел. Одно из них отматывало время назад, другое — вперед, а третье — в сторону, и при этом показывало число в экспоненциальной нотации, заодно вычисляя его факториал. Аулис вовсе не был силен в математике, но почему-то решил, что его часы фокусничают именно таким образом.
— Если я не выпью сегодня воды, — поставил неожиданный ультиматум Интеллигент, — то завтра умру!
— Завтра? — переспросил Боксер и по привычке глянул на штаны командира. — А что такое завтра, дорогой коллега?
— Завтра — это завтра, — огрызнулся Интеллигент и как следует наподдал левой ногой свой сизый мешочек. — Это значит на следующий день. — Подумал и уточнил: — Через двадцать четыре часа!
— А кто из нас эти часы сможет измерить? — усмехнулся Боксер. — И чем их вообще можно измерить?
— Я не пойму, на что ты все время намекаешь?
— Я не намекаю. Я предлагаю тебе стать счетчиком времени. Когда ты умрешь, мы поймем, что прошла неделя.
— Все! — не выдержал Интеллигент и скинул ящик на песок. — Я дальше не пойду.
Движение угасало. Барханы, как театральные декорации, перестали двигаться. Боксер отпустил Соотечественника, но командира продолжал держать под руку. В последнее время он ни на мгновение не расставался с ним.
— И что ты собираешься делать?
— Открою здесь магазин и буду скупать у населения воду! — амбициозно заявил Интеллигент. — Я баснословно богат и не намерен мучиться от жажды! А вы идите дальше! Идите-идите!
Но никто не шелохнулся. Стюардесса подлетела к Интеллигенту, заставив его обнять ящик.
— Тебе нужна продавщица? Или рекламный агент? Или, может быть, кладовщица?
— Кыш! Никого мне не надо! Кыш отсюда!
— Ты уверен, что здесь водится население? — спросил Боксер и посмотрел в темноту.
— Уверен!
Аулис сел на песок и только сейчас обратил внимание на то, что его кроссовки истлели и на ногах остались лишь подошвы со шнурками. Может, пойти дальше одному? Он не отвечает за этих людей. Хотят остаться — пусть остаются. Страшнее пытки трудно придумать: сидеть на бархане в кромешной тьме и ждать, когда кто-то принесет воду. Лучше уж идти, идти, идти…
— Надо определиться, — сказал он, не поднимая головы. — Кто пойдет дальше, а кто останется.
— Нет! Нет! Нет! — категорично возразила Стюардесса. — Вы не должны разбредаться! Я должна видеть вас всех вместе!
— Тогда надо продолжать движение.
— А зачем его продолжать?! — воскликнул Интеллигент. — Зачем попусту терять силы? Вы как хотите, а я буду ждать покупателей.
— Нет тут никого, — обронил Боксер.
— А вот подождем и посмотрим, — настаивал Интеллигент.
— Ах, зараза! — всплеснул руками боксер, глядя на штаны командира. — Опять я опоздал…
— А вот чтобы впредь не опаздывать, — назидательно заметил Интеллигент, — надо сидеть на месте и ждать.
Соотечественник, принимая позу гаубицы и зарывая голову в песок, громко всхлипнул и запричитал:
— Как мне его жалко! Как жалко! У него был такой взгляд… Выпустите меня отсюда! Дайте подышать!
— Садись, садись! — подстрекала Стюардесса, пытаясь посадить Боксера. — Нам некуда торопиться! Будем ждать.
— Хорошо, — согласился Боксер. — Будем ждать.
Воцарилась полная статичность. Люди, сидящие на барханах, напоминали старые-старые статуи, сточенные, раскрошенные песком и временем. «Мне страшно, — думал Аулис. — Мне все время страшно… Я боюсь думать об этом…» Он пересыпал песок из ладони в ладонь и смотрел, как серые песчинки забиваются в глубокие трещинки на коже, смешиваются с сукровицей, подсыхают, затвердевают, словно алебастровая шпатлевка. И на ладони уже почти не осталось живой ткани, она почти вся окаменела… Внезапная догадка волной ужаса прокатилась от сердца к голове и отозвалась звоном в ушах. Аулис посмотрел на своих спутников. Да, да, никаких сомнений! Неподвижность — это первый признак… У Боксера вся голова внутри забита песком, а голые ступни побелели, и пальцы ног сточились почти на нет. У командира зацементировались брюки, при каждом шаге они трескаются, лопаются, с них сваливаются куски штукатурки. Соотечественник давно оглох и ослеп, его голый череп покрылся силикатной коростой и стал неподъемно тяжел. Интеллигент до жути худ, он стачивается, как тормозная колодка. Тяжелый ящик протер его спину до позвоночника, и проступили наружу черные ребра, похожие на арматуру, и видны сколы на руках и ногах; еще немного, и от него останется голый скелет с ящиком на испещренных раковинами лопаточных костях. А от Стюардессы уже вообще ничего не осталось, кроме излохмаченной, с оборванными рукавами блузки… Этот процесс не остановить, он неумолим, как время, его не переиначить, потому что это продвижение к абсолютной истине. Вот почему вокруг так много песка. Колоссальные залежи! Безмерные глубины, в которых пластами лежат поколения на поколениях… И нет здесь никакой воды, никаких спасателей, никаких покупателей. И об этом первым догадался Боксер, он понял, что это… это…
