сестры густая, почти чёрная, и глаза ярко блестят, словно весь лунный свет в себя вобрали. Закричала младшая, запросила о помощи. Да словно не слышала старшая сестра ни хриплого лая верного пса, ни жалобных криков с реки – рассмеялась громко, а тень вокруг неё веретеном закрутилась, взбила тонкий приречный песок. Поняла всё младшая и затихла. Бросилась к ней собака на помощь, да поздно – обе так на дно и пошли.
– А как звали сестёр? – собственный голос показался Марусе плоским и неживым, она откашлялась.
– Никто уже и не помнит. Говорят, где-то доска есть, на ней имена охранительниц вырезаны.
– Охранительниц? – логике это не поддавалось, столько смертей вокруг.
– Так раскаялись же. Вот только с ними осторожнее нужно, человеку их знаки понять сложно. А если рыжую собаку кто увидит, на лису похожую, так и вовсе – поберечься, к реке близко не подходить. Русалки не поют, они нашёптывают. Да так, что ты и понять не можешь, где ты и что с тобой.
– А вы сами такую собаку… – но спросить Маруся не успела, где-то громко хлопнула дверь и простонали половицы.
– Ангелинушкааа! Степановнааа! Ушлиии! – пропел кто-то из глубины комнат, – пора чай пить!
Им бы хор организовать, с такими голосами.
– И правда, раз ваши уже ушли, пойдёмте с нами чай пить, – щёки Ангелины Степановны по-девичьи зарделись, – он у нас с травками и вкусными пряниками.
За чаем Маруся узнала, что если ей нужно посмотреть красивую резьбу, то идти надо к дому Павла. Нет, сам дом Павлу не принадлежит, он архитектор и этот дом только реставрирует. Бояться его не стоит, человек он простой, хоть и столичный. Она может передать Павлу привет от Ангелины Степановны, и тот ей всё покажет и расскажет. С этим напутствием Маруся и двинулась к реке.
– Мишаня, осади! – Павел подошёл к окну, что-то было не так.
Уже второй день они выкладывали печь. Занятие это требовало точности и неторопливости. Печника Павел привёз из такой глубинки, которую не на всякой карте и найти можно. Мишаня был мастером, в его огромных ручищах кирпичи казались детскими кубиками. Брал он их ласково и даже слегка поглаживал перед тем, как положить в кладку. Пришёптывал что-то, то ли самому себе, а то ли печному дымоходу.
– Я сейчас вернусь, а ты перекури пока.
Защиту Павел поставил прочную, даже домовому угощение поднёс. Мишаня обозвал его ворожкой, но кивнул одобрительно – дом есть дом, от напасти всё сгодится. Теперь ближе чем на два метра ворам и пакостникам подойти было сложно. Девушка оказалась совсем близко, почти у стены. Она что-то быстро зарисовывала в блокнот. За её спиной, как раз на границе защиты, стояла группа парней, исходящую от них агрессию Павел почувствовал остро.
Подоспел он вовремя. Один из парней выхватил у девушки блокнот, другой пьяно пытался её обнять. Она отталкивала назойливые руки, но на помощь не звала.
– Надо бы вернуть, – Павел перехватил руку и рванул парня на себя. Запах перегара на миг оглушил его.
– Ты кто та… – парень осёкся, он в ужасе смотрел на что-то за спиной Павла. Оборачиваться тот не стал, судя по всему Мишаня вышел на перекур следом за ним. Впечатление печник производил сильное, с этим не поспоришь.
– Шли бы вы, ребята. Э, нет! Художница здесь останется, и альбом её тоже. Кстати, тут у нас орнамент по другому идёт, – Павел провёл пальцем по завитку на рисунке. Отвлёк он её верно, страха в глазах поубавилось.
– Да, но мне кажется, так правильнее будет, – девушка вытащила карандаш из пучка и на ощупь попыталась перезаколоть волосы. Пучок совершенно съехал вбок, и под пальцами запрыгали петельки выбившихся кудряшек.
– А угрозы эти не слушайте, они больше ни к вам, ни к дому нашему не сунутся. Я эту породу знаю, собака лает – ветер носит.
Парни ещё что-то повыкрикивали издали, больше для шума, особой злости в голосах не было.
– Спасибо вам за помощь! Меня Марусей зовут.
– Павел! А человека-гору именуют Михаилом Терентьевичем.
Печник что-то одобрительно пророкотал.
– Он спрашивает, чай с нами пить будете? – Павел вернул девушке блокнот, – опять же, про орнамент надо как-то объяснить.
Видимо, это послужило основным доводом. Маруся согласно кивнула.
– Михаил Терень… – она поглубже вдохнула воздух, – Терень…
– Да, не мучьтесь вы, Николаевич я.
Павел не выдержал и рассмеялся.
– Фактура у него старорежимная, вот я и ляпнул. А вы теперь – канарейка. Уж не обижайтесь, Маруся. С этим вашим «Терень» – сами напросились.
Потом они пили чай и даже не заметили, как перешли на «ты». Маруся объяснила, почему её орнамент более правильный, а Павел обещал завтра научить её «разговаривать» с домами.
– Ты что там замерла? – Павел оглянулся, в его глазах Маруся увидела насмешку. Это разозлило.
– Я боюсь! – крикнула она с вызовом и тут же расстроилась. Правда, ведёт себя как ребёнок, ещё бы ножкой топнула. Павел вернулся и приобнял её за плечи.
– И правильно делаешь, канарейка! Прежде чем заходить, нужно снаружи оглядеться. Дома – они как люди. Среди них и больные, и сумасшедшие есть. – Павел легонько повернул её к себе. – Обещаешь слушаться во всём большого волка и идти за ним шаг в шаг, как на болоте?
– Большой волк! – нет, что-то звериное в его повадках было, конечно. Но не волчье. – Я никогда не ходила по болоту.
– Ничего, я научу. – Павел обернулся на дом. Он прикрыл глаза и глубоко втянул воздух. – Сначала запахи, канарейка. Что чувствуешь?
– Пахнет старостью, – Маруся тоже закрыла глаза, красные всполохи проплывали и клубились под веками.
– Нет, не то! Раскладывай, объясняй мне. Что такое старость для тебя? Ну, же!
– Гнилое дерево, земля… Нет, сырая земля. Мочой пахнет и ещё… прохладой.
– Вот, наконец-то! Как пахнет прохлада?
Маруся открыла глаза, голова у неё слегка кружилась. Павел стоял перед ней и улыбался.
– Ладно, не всё сразу. Пойдём! И ты помнишь, да? Шаг в шаг.
– А сам какие запахи почувствовал?
– Вот, смотри – гнилое дерево, это слишком невнятно. Гниль до трухи или лёгкие червоточины? Или ты доски после дождя гнилью обозвала? Они, если старые, то мощно пахнут. Моча? Тут сплошные кошачьи метки. А вот, если людей в заброшку по нужде потянуло, то это дурной знак. Опаньки! Осади, – Павел предупреждающе поднял руку. Маруся выглянула из-за его плеча, на скособоченном крыльце сидела рыжая собака и пристально смотрела на них.
Собака увязалась за ними. Она бежала чуть в стороне и настороженно останавливалась, если они пытались подозвать её поближе. Справился с ней «Терентьич», вынес на крыльцо кусок варёного мяса и протяжно позвал:
– Тюжа! – собака подошла к нему и обнюхала протянутую руку, а потом начала жадно есть.
– Что такое Тюжа?
– Это Рыжая, канарейка. На мордовском, – Павел потрепал собаку по лохматому загривку, та дружелюбно махнула хвостом. – Маруся, ты точно с нами ужинать не будешь? Тогда давай я тебя провожу, поздно одной бродить.
Отказываться Маруся не стала, после того случая с хулиганами рядом с Павлом она чувствовала себе спокойнее.
Во дворе гостиницы было непривычно шумно. Почти вся их группа собралась около полицейской машины. Молоденький полицейский что-то хрипло выкрикивал в толпу.
– Что случилось? – Маруся потянула старшую группы Соню за рукав куртки.
– Утопленника нашли, говорят из нашей группы. Что же теперь будет?! У нас же программа!
Маруся даже спрашивать не стала, кто утонул.
Допрашивали их до позднего вечера и больше для проформы. Вывод следствия был коротким – несчастный случай. Парапет у моста был шатким, а будущий утопленник излишне пьяным. Жена погибшего сидела в холле со странным и отрешённым выражением лица, чуть улыбаясь. Это списали на лёгкий шок, её напоили валокордином и увели спать.
На утро Маруся и Павел встретились около дома, где размещались таинственные «Небеса»
– Паш, я должна зайти и проверить. Понимаешь, он не просто так
