картинка, на которой двое страшных небритых мужчин возвышались над ней, хихикая и отталкивая друг друга. Один облизывал её, второй держал за руки. Она почувствовала отвратительный запах гнилых, желтых от табака зубов из их ртов. Вот она лежит на земле, слышит их голоса. Их речь похожа больше на рычание и чавканье. Яна ощутила, как что-то проникло внутрь неё. Затем жуткий гогот, визжание и рёв. Всё тело ниже живота онемело. Толчки прекратились. На неё взобрался второй и проделал то же самое. На лицо полились его кислые слюни. Он был настолько мерзким, что Яна закрыла глаза. Когда она открыла их снова, никого рядом уже не было.
Когда открылась дверь, Яна сделала вид, что она без сознания. Она не знала, сколько часов или дней провела в этом месте, но уже точно понимала, что жива, избита, изнасилована и пристёгнута на какой-то кровати или топчане ремнями очень плотно и без вариантов вырваться. Тошнота прошла, голод тоже, нос привык к жуткому смраду и не ощущал его больше. Мухи, чуть не доведшие её до безумия, заползающие то в нос, то ещё куда, уже не беспокоили. Как будто их не было. Яна знала, что находится в комнате не одна, но посмотреть, кто был с ней, было невозможно. В те моменты, когда она находилась в сознании, были слышны шорохи за спиной и тихие постанывания. Кто-то был позади неё и, похоже, в том же состоянии, что и она, а скорее, в более тяжелом. Яна обращалась к ним, но в ответ слышала только стоны и едва слышные шорохи.
В комнату вошло что-то и зажгло фонарь. Яне показалось, что её ослепили прожектором. Луч фонаря быстро пробежал по ней, по стенам, спрятался за её спиной и исчез. Она слегка приоткрыла один глаз и ужаснулась. Фигура большущей обезьяны стояла в проёме двери и сопела, осматривая комнату. Мамонт вошел внутрь, чтобы проверить состояние новичков. Радославу он сразу не давал шансов выжить из-за травмы его головы. А вот на Яну возлагал надежды, поэтому беспокоился и переживал, чтобы она не умерла.
Его глаза были глубоко посажены и выглядели впавшими, накрытые козырьком надбровных дуг и кустами неаккуратно торчащих во все стороны, наполовину седых бровей. На фоне крупного черепа они казались очень мелкими и бледными. С двух сторон их прятали неодинаково выпирающие скулы. Рот тоже выглядел маленьким, а губы были настолько сухими, что казались ненастоящими, бутафорскими. Как будто их не было, а вместо них приклеили что-то похожее по размеру, что-то просто попавшееся под руку. Шершавые, пересохшие, полопавшиеся, обескровленные и безжизненносерые.
Тяжело дыша, Мамонт приблизился к Яне и долго стоял молча и без движений. Спустя какое-то время он нагнулся над ней и стал шмыгать и сопеть, ведя носом от кончиков пальцев её ног до груди. Снова замер, прислонив голову. Услышав сердцебиение, отстранился назад и уставился на лицо.
Яна не шевелилась, но сердце её выдавало, колотясь быстро и громко.
– Гы, гы-гы, – произнёс Мамонт. – Живая, гы-гы, живая, живая! – уже громче пробасил громила и зашатался из стороны в сторону. – Гы-гы, – то ли злился, то ли радовался Мамонт, а потом расплылся в улыбке, что больше было похоже на гримасу корчащегося от боли существа, что вот-вот заплачет.
У Яны судорога свела ногу, она терпела, но в какой-то момент не выдержала, открыла глаза и изогнулась как змея. Раздался громкий всхлип и протяжный стон. Мамонт сначала отклонился назад, а потом положил обе ручищи на крутившуюся во все стороны девушку, будто успокаивая её.
– Не кричи, никто не слышит. Не кричи. Не кричи, – неразборчиво, глотая согласные, завыл Мамонт, похлопывая Яну по животу обеими руками. Он пытался объяснить, чтобы она не кричала, ведь всё равно никто не услышит.
– Кто вы? Что вам нужно от меня? Отпусти-и-те, – рыдала Яна и дёргалась, пытаясь изо всех сил вырваться. Но кожаные ремни плотно стягивали руки в районе запястий, ноги – в ахиллах, и ещё один ремень плотно притягивал тело к топчану чуть ниже груди.
Мамонт убрал руки от Яны и потом ещё долго стоял, не двигаясь и больше не издавая никаких звуков, кроме сопения. Затем так же молча развернулся и вышел из комнаты. Но уже через несколько минут вернулся с инструментом в руках. Это были два ведра, тряпки и швабра. Подойдя к Яне, он смочил большую губку в ведре с водой и стал тщательно вытирать её с ног до головы. Тело покрылось гусиной кожей. Ледяная вода привела Яну в чувство. Когда он в очередной раз смочил губку и выдавил воду из неё на голову Яне, она стала жадно хватать её ртом и так же жадно глотать. Так как Мамонт начал мыть Яну, начиная с ног, то к тому моменту, пока он дошел до головы, вода стала тёмно-желтой и жутко воняла. Но Яне было всё равно, и она поглощала её с большим удовольствием. Плакать уже не было сил. Она просто лежала, пристёгнутая ремнями, и беспомощно хлопала мокрыми ресницами. Закончив с ней, Мамонт похромал дальше по палате. По звукам его действия походили на те, что он выполнял прежде.
«Похоже, он ещё кого-то моет, – думала Яна.
Те капли воды, что достались ей, поспособствовали незначительному, но восстановлению мозговой активности. Мысли уже не были окутаны пеленой, появлялась резкость в сознании, восстанавливалось зрение. Уже чётко было видно само помещение, его размеры в доступном поле зрения.
«Сколько тут людей? Кто они? Живы ли? Наверное, живы, если их моют», – думала Яна.
Вместе со зрением восстановилось обоняние, и она еле сдержалась, удерживая рвоту. Желудок сковал сильный спазм, а во рту снова появилась горечь.
Проходя мимо девушки, Мамонт зацепил кушетку, и та немного пошатнулась. Он вышел в коридор и снова вернулся в палату. На этот раз для того, чтобы прибраться. Одежда на громиле была похожа на робу школьного трудовика, по крайней мере так себе её представляла Яна. Поверх неё неуклюже висел черный кожаный фартук. Затем Яне представился образ кузнеца или мясника. Да, громила выглядел как деревенский мясник, жертва инцеста с генетическими отклонениями, умственно отсталый детина с недюжинной силой. Несмотря на его габариты, одежда на нём свисала и подчёркивала размеры. Он швырнул тряпку в ведро, слегка выжал и, накинув на деревянную швабру, которая в его руках казалась игрушечной, принялся растирать экскременты, рвоту и кровь по полу вокруг кушетки. Такая уборка выглядела странно, как и всё остальное, что происходило с Яной. За спиной раздался тихий, еле слышный
