Капитан Астахов перезвонил Федору в семь вечера…
…И снова была ночь, и снова была керамическая кружка кофе, бурая, с уродливыми потеками снаружи, и нежно-розовая, как раковина каури внутри. И листки бумаги были, на которых Федор черкал по своему обыкновению геометрические фигуры и вопросы под номерами: номер один и скобочка; номер два и скобочка. И так далее. Что, как он считал, подстегивало мыслительный процесс. Главное, правильно прилепить номер и расставить по ранжиру. В итоге подстегивания мыслительного процесса вы-крис-тал-лизовались… тьфу, попробуй произнеси не запнувшись! – следующие вопросы.
Вопрос первый) Кто? Кому выгодно? В смысле, кто сделал фото и отправил ревнивому супругу. Чего он добивался? Возможно, чувство справедливости взыграло, чтоб неповадно? Или все-таки была цель?
Была, решил Федор. Была цель. Бабушки на скамейке у дома могли раззвонить окрест в воспитательных целях, а тут был умысел. Проделал это человек, прекрасно знающий обоих… Обоих? Неясно. Нию он знал наверняка, и адрес ее был ему известен. Зачем?
Вопрос второй) Всего два свидания! То, что их увидели, – везение, свидетель оказался в нужное время в нужном месте. Что это было? Совпадение, абсолютно случайная встреча? Принимая во внимание, что по статистике, в среднем, тайное становится явным после трех-четырех-пяти экспозиций. То есть, если бы их увидели на четвертый раз, это было бы статистически в норме и вполне естественно. Засветиться же на первый раз или на второй… что-то в этом маловероятное и сомнительное. Хотя, возможно, они меняли гостиницы? Он подумал, что ответ могла бы дать Ния, но он никогда ее об этом не спросит, так что проехали. Если не случайность, то, возможно, за кем-то из них следили? Кто и зачем?
И третий вопрос) По информации капитана, рост у Тюрина метр семьдесят восемь…
…Федор сидел, угрюмо уставившись на темный экран компьютера. Ему казалось, он понял… Он понял, что случилось и как! Так просто и так… так… Он затруднился найти слово…
Нет, подумал он через минуту. Нет. Нужно поговорить с Тюриной, нужно показать ей фотографию. Неприятная процедура, но, похоже, не избежать. Пусть посмотрит и скажет, кто изображен… А может, она видела фотографию? Он задумался. Вряд ли, решил он, она бы сказала. Она выкрикивала свои боль и ненависть, и ни слова о фотографии. Да и не было смысла показывать ей компромат для опознания, ревнивый муж рассказал следствию, кто там изображен. То есть сначала выстрелил, а потом рассказал. Этого оказалось вполне достаточно.
Значит, придется самому. Федор вздохнул, понимая в то же время, что без «очной ставки» Тюриной и фото не обойтись… в свете его странной версии. Он представил себе ее реакцию и угрюмо ухмыльнулся, подумав, что она может запросто его, Федора… дезавуировать. Нужно будет проследить, чтобы у нее в руках не было острых предметов. Да и поблизости тоже… желательно.
Вышеупомянутая «очная ставка» произошла ранее, чем он предполагал, и без особых его усилий. Вернее, обошлось вовсе без усилий, тем же вечером, у Савелия. Днем тот позвонил Федору и сообщил, что Тюрину отпустили из больницы, и в честь этого события Зося готовит званый ужин, на котором ожидается присутствие также капитана Астахова и Ирочки. Последнее, правда, под сомнением… в смысле, капитан напустил туману и покрутил носом насчет перспективы переться куда-то по такой погоде, хотя, с другой стороны, всегда ставит в пример своей гражданской супруге Ирочке кулинарные способности Зоси и не дурак лишний раз перекусить и принять. А вот Ирочка обязательно прибежит и расскажет последние городские новости. Понимай – «сплетни». Ирочка всегда в курсе. Тем более помирает, хочет посмотреть на Тюрину, так как об убийстве в городе не говорит только ленивый.
Посидим, познакомимся поближе, сказал Савелий, и в голосе его прозвучали взволнованные нотки. Тюриной нужны друзья, ей нужно тепло, она очень одинока. Тем более Сонечка у нас. Тюрина придет за ней, а тут замечательные люди и ужин с тортом, она и оттает. Добрый самаритянин Савелий, вдохновленный благими намерениями, даже не спросил Федора, как он и, вообще что происходит. Похоже, у него появился новый подопечный. В смысле, подопечная.
Насчет оттаивания Тюриной Федор очень сомневался, но идея с ужином ему понравилась. Приду, пообещал он, обязательно.
Что и требовалось доказать. В смысле, на ловца и зверь бежит.
Некоторое время Федор колебался, а не выпить еще чашечку кофе, который просто потрясающе хорош ночью; в смысле, кружечку. Кружку, если честно. Однако, взглянув на часы, он сказал себе твердое «нет». Часы показывали три утра. За окном стыла беспросветная ночь и ливень по-прежнему тарабанил в подоконник. Федор представил себе, что он в Африке, в гостях у племени амба-мамба, и в честь гостя бьют тамтамы. Не нужно было пить столько кофе… кофе растет в Африке. Тамтамы лупили в подоконник… Федор вышел на балкон проветриться; ему пришло в голову, что, если бы у него была собака, они вдвоем могли бы прогуляться по ночным улицам, под зонтом, и он рассказал бы ей о своем видении… С понтом под зонтом, как говорит креативный Леня Лаптев. А собака внимательно слушала бы, поднимала то одно ухо, то другое, удивлялась и соглашалась. Древние философы прогуливались в апельсиновых рощах с учениками, Федор гулял бы с собакой, сенбернаром или догом благородных кровей, в своей знаменитой шляпе и белом плаще до пят…
Город виделся с балкона призрачным и бестелесным и был омываем струями дождя. От давешнего снега не осталось и следа. Прилетевший с юга циклон проливался ледяным душем, завывал электрическими вихрями – где-то вдали даже погромыхивало и полыхало – и развеивал всякую надежду на белый Новый год. Глобальное потепление это вам не солнышко и цветочки на Северном полюсе, это ледяные дожди, электрические вихри, почки на деревьях посреди зимы и колотун или субтропики в средней полосе летом.
…Он вернулся с балконной прогулки, улегся и закрыл глаза. Капли продолжали неравномерно молотить в подоконник, то затихая, то вдруг взрываясь оглушительным крещендо, и Федор понял, что уснуть ему не удастся. А посему, а посему… с чистой совестью отправился он на кухню варить кофе.
…С лиловой орхидеей в пластиковом горшке, с черным зонтиком, похожим на шпагу, с тортом, купленным по оплошности – Федор совершенно выпустил из виду, что Зося обязательно испечет домашний торт, – и бутылкой шампанского переступил Федор порог дома Савелия, где был радостно встречен хозяином. В который уже раз Федор ностальгически подумал, что дом Савелия – его крепость, что у него замечательная жена и у них полное взаимопонимание, с полуслова, с полувзгляда…
– Федя! – обрадовался Савелий. – А мы уже беспокоились, погода не очень хорошая… дождь!
«Погода не очень хорошая»! В этом весь Савелий. Погода отвратительная, гнусная, убийственная, а ему всего-навсего «не очень хорошая»! Федор промок до костей, несмотря на громадный зонт, который временами и раскрыть-то нельзя было из-за шквального ветра, и замерз, как бродячая собака; коробка с тортом тоже промокла и перекосилась, того и гляди торт сочно шлепнется на пол. Одна лишь орхидея, укутанная в толстую упаковочную бумагу, чувствует себя нормально – свежа, приятна глазу, подрагивает лиловыми цветками в белую крапинку.
– Капитана, конечно, еще нет? – саркастически спросил Федор, будучи уверен, что Колю в такую погоду не прельстишь даже Зосиным ужином. Черта с два!
Савелий радостно ответил приятно удивленному Федору, что Коля и Ирочка уже «на точке» и все остальные тоже тут и ждут только его, Федора.
Картина, представшая глазам Федора, была вполне идиллической. Детишки – крошечный Герман, пятилетняя Настя и Сонечка сидели на полу с горой игрушек; Лина Тюрина рассматривала семейный альбом. Была она красиво причесана, в красивом темно-зеленом платье, и на лице ее отсутствовало привычное выражение ненависти к окружающему миру, а присутствовало, наоборот, удивленное: казалось, Тюрина спрашивала себя, какого черта она тут делает. Капитан мирно спал в кресле, на журнальном столике стояла рюмка с коньяком, как определил Федор. Что удивительно, недопитая. Из кухни доносился щебет Ирочки, которая вызвалась помочь Зосе.
Федор поздоровался. Тюрина оторвалась от альбома и попыталась улыбнуться. Улыбка получилась кривоватая, но было видно, что она старается.
Капитан Астахов так и не проснулся.
– Привет, детвора! – сказал Федор, и детвора вразнобой ответила: «Здрасьте, дядя Федя!» и «Привет, Федя!» Младшенький широко улыбнулся, показав четыре зуба.
Федор заглянул в кухню. Девушки Зося и Ирочка хлопотали с салатами и закусками. Запах в кухне стоял сумасшедший, и Федор, потянув носом, вспомнил, что, кажется, забыл сегодня пообедать. В желудке определилась приятная пустота, и Федор подумал словами капитана: ох, и врежем сейчас!
