Он ничуть не удивился, когда их привели в ту же самую темную комнату, где на этот раз коптила керосиновая лампа и можно было осмотреться. Тахта застелена чистым пледом, у стены в один ряд стоят стулья, а два сломанных, которые, видимо, он в прошлый раз кидал в темноту, кучей свалены в углу. Только сейчас он вспомнил: в коридоре он пару раз споткнулся о какие-то палки, но тогда ему было не до них. Странно, что он не слышал звука разбивающихся стульев. Другой мебели в комнате не было. Светлану усадили на тахту, а он сел на стул и стал ждать, чем все это закончится. Старушки шустренько выскочили, оставив их под охраной дуболомов, а через пару минут, пыхтя и шаркая ногами; уже тащили к проему, через который вышли, носилки с раствором и кирпичи. На этот раз, как он понял, все было на самом деле. Он было пробовал встать, чтобы испытать кирпичи на ощупь, но завхоз резко осадил его, рявкнув:
- Цыть, парень! Не гоношись.
Светлана даже не подняла глаз на все это безумие, от которого у Егора встали дыбом волосы. Ведь если их на самом деле замуруют, то им уж точно не выбраться, сколько ни бейся лбом об эти стены. В потолке нет никаких люков, на полу лежал линолеум и тоже без единого намека на какой-нибудь проход. Вот разве что под тахтой... Он забыл: отодвигал он в прошлый раз тахту или нет, когда искал в темноте выход. Надо будет на всякий случай посмотреть еще раз.
Старушки закончили таскать кирпичи и теперь стояли в стороне, глядя, как мальчики, стоя в коридоре, ловко выкладывают стенку толщиной в один кирпич. Они орудовали мастерком как заправские каменщики - быстро и точно подгоняя кирпичи один к другому. Ненависть закипела в Егоре от черной несправедливости и жестокости врагов. Что это они себе позволяют в конце двадцатого века в почти демократической стране, при наличии российской подписи на Декларации о правах и свободах граждан?! Кто им дал право замуровывать живых людей в столице Российской Федерации в разгар рабочего дня? Где санкция прокурора, если уж на то пошло? Такими абсурдными мыслями он распалял сам себя, глядя, как быстро растет преграда на единственном пути к свободе и независимости. Когда безмолвные и сосредоточенные мальчики начали укладывать последний, верхний ряд, он встал со стула, отошел к противоположной стене, разогнался и снес к чертям свежую кладку, пока цемент еще не схватился. Кирпичи с грохотом полетели по коридору, ударяя по каменщикам, которые, видать, собрались уже мыть руки, а Егор невозмутимо проговорил:
- Вы забыли снять наручники, - и потряс ушибленной ногой, которой разворотил стену.
Старушки осуждающе закачали головами, а дуболомы недоуменно переглянулись, не зная, как поступить в такой ситуации: то ли бить Егора, то ли заново укладывать стену. Наконец они принялись собирать кирпичи, что-то бормоча под нос, видимо матерясь, а старушки резво побежали с носилками за раствором. Инвалиды, мать их!
- Вы забыли про наручники, - напомнил он им. - Снимите, и я не буду больше ломать. А то ведь так никогда и не построите, - пригрозил он, усмехнувшись, и протянул в проем руки. - Давайте, братишки, вы же меня не боитесь, правда? Что я могу сделать за стеной? Смелее, ну!
И эти тупоголовые мужики клюнули. Завхоз вытащил ключ и нехотя снял наручники, аккуратно сунув их себе в карман. Егор растер руки и уже спокойно сел на свой стул, не обращая более внимания на старания добросовестных слуг Закревского. Но конец несчастьям еще не наступил. Кассир перелез через остатки стены, подошел к стулу, на котором стояла лампа, и понес ее из комнаты, буркнув:
- Хорошо, что ты стену сломал, а то бы забыли.
Минут через двадцать комната погрузилась в непроницаемую темень. Пока еще был свет, Егор перебрался поближе к Светлане, сев рядом с ней на тахту, чтобы удобнее было общаться и в случае чего защитить безучастное ко всему создание. Теперь им предстояло провести здесь как минимум сутки, а может быть, и всю оставшуюся жизнь, то есть попросту умереть от голода в этом каменном мешке. Но он знал, что события должны развернуться этой ночью, потому что Семен Карлович говорил о полнолунии. Значит, нужно ждать и быть готовым ко всему, в том числе и к чертовщине, от одной мысли о которой его начинало трясти. Он слышал частое дыхание Светланы, но не решался протянуть руку и успокоить ее - не знал, как она отреагирует. После увиденного у нее дома и того, что она сотворила с Валерой, он начал немного побаиваться свою бывшую любовницу. Он достал из кармана фонарик и включил. Лучик прорезал темноту и уперся в стену, у которой стояли стулья.
- Что это? - услышал он испуганный голос девушки.
- Фонарик твоего мужа, - весело ответил он, стараясь не подавать вида, что и сам боится. - Я его случайно обнаружил. Как думаешь, он нам пригодится?
- Не знаю, я ничего не знаю, - бесконечно усталым голосом произнесла она, - мне уже на все наплевать, пусть делают что хотят.
- Это ты брось. Мы еще покувыркаемся! - рассмеялся он, чувствуя, как от ее слов по коже забегали мурашки. - Скажи, что ты о них знаешь? Не могу же я бороться с ними с завязанными глазами. Чего они от тебя хотят?
Она молчала, но дыхание ее участилось.
- Сволочи они! - зло бросила она наконец. - Ненавижу!
- Ты погоди ругаться, остынь, нам сейчас спокойствие нужно, - мягко проговорил он. - Ты это... меня не укусишь, если я до тебя дотронусь?
- Нет, не волнуйся. По крайней мере пока это мне не грозит, до встречи с этим ублюдком Закревским. И выключи фонарик - батарейки сядут.
В голосе ее мелькнули живые нотки, и он воспрял духом: значит, она не совсем еще свихнулась и сможет ему помочь! Пересев к ней поближе, он нащупал в темноте ее плечи и обнял, стараясь не делать резких движений. Она доверчиво склонила голову ему на плечо, и он почувствовал легкое волнение, совсем как тогда, когда они целовались на брудершафт. Но он тут же взял себя в руки - еще не хватало заняться здесь любовью, когда кругом враги и родина в опасности. Вот победим, а тогда уж можно и... Он тряхнул головой, отбрасывая глупые мысли, и спросил:
- Ты можешь мне все рассказать? Я ведь из-за тебя пострадал... как-никак. Хотелось бы знать, за что. Я понимаю, что не смог выполнить твою просьбу и не сохранил твою душу, но, заметь, я не претендую на вознаграждение, мне ничего от тебя не нужно...
- Что ты несешь, Егор? - усмехнулась она с горечью. - Нам с тобой теперь не об этом нужно думать. Выбраться бы отсюда нормальными, а там уж посмотрим, кто кому должен.
- Нормальными? - удивился он. - Ты полагаешь, что нам угрожает не смерть, а всего лишь сумасшествие?
- Свою судьбу я - то уже знаю и смирилась, а вот тебе еще предстоит. Понятия не имею, зачем ты им понадобился.
- Итак, - начал он раздражаться, - я уже в восьмисотый раз прошу: расскажи мне обо всем. Или я за себя не отвечаю.
- Увы, Егорушка, теперь я тем более не могу этого сделать. Вот если бы у нас с тобой все получилось, тогда бы рассказала, а сейчас уже не могу. Вернее, могла бы, если бы была уверена, что... - она вздохнула, - что ты отсюда живым или нормальным не выйдешь.
- Что?! - взвился он, оттолкнув ее от себя. - Ты спятила? Что вы меня тут все за идиота какого-то держите? Тебе-то мой труп зачем понадобился? - Он схватился за голову и замычал, раскачиваясь в стороны. - Мама родная, куда я попал?! Бляха муха!..
- Да не убивайся ты так, - ласково сказала она. - Я же не виновата, что так случилось. Я ведь тебя предупреждала. Пойми, мне теперь дальше жить нужно, пусть даже и такой, какой меня сделают, но если ты будешь об этом знать, то рано или поздно проболтаешься - и мне конец. Зачем же мне самой себе могилу рыть?
- Значит, если я правильно понял, - обиженно процедил он, - ты заинтересована в моей смерти, так?
- Ну почему же, - неуверенно произнесла она, - может, тебя просто лишат памяти или разума - это им решать. Но убивать вовсе не обязательно. Ты пойми, глупый, я уже почти одна из них, мне некуда деваться отсюда, сам видел, что нас замуровали. Если бы ты им не попался, то ничего бы не было сейчас...
- Ну-ка погоди, миленькая! - воскликнул он, пораженный страшной догадкой. - Объясни-ка мне одну вещь. Допустим, что все прошло бы удачно, я продержался положенное время и они убрались отсюда - что бы тогда со мной было? Я бы пришел к тебе, как сегодня Валерка, и ты бы меня... Господи, спаси и сохрани! Ты ведь сожрала бы меня! Жаль, что было темно и он не мог видеть ее глаз, а то бы испугался - сколько в них застыло отчаяния и боли.
- Что ж ты молчишь, благодетельница? - с сарказмом спросил он. - То-то, я смотрю, с такой легкостью рассыпала передо мной золотые горы, знала, видать, что мне все равно не жить. Ну, скажи что-нибудь!
- А что мне оставалось делать, - поникшим голосом прошептала она. - Лучше пусть один человек погибнет, чем потом многие...
- Ну, спасибо тебе, родная! Успокоила ты меня перед смертью. Ну-ка, девочка, выкладывай мне все, иначе я тебя сам сейчас разорву! - грозно прорычал он, приблизив к ней лицо и тряхнув руками за плечи.
