Он понял, что сопротивляться мне бесполезно, и вылез из машины.
Ванцов стоял у подъезда. Увидев нас вдвоем, он опешил.
– Это еще кто? – спросил он, неодобрительно разглядывая моего спутника.
– Это важный свидетель, – пояснила я. – Поговорим о нем потом. И я попробую все тебе объяснить, но сначала нам надо найти одну вещь… Думаю, она должна быть где-то в квартире. Просто вы ее не нашли.
Мы шагнули в подъезд. Я продолжала крепко держать маленького извращенца за руку. Да он почему-то и перестал пытаться бежать. Наверное, все-таки понял, что это совершенно бесполезный труд!
* * *
Ступеньки поскрипывали под тяжестью наших шагов. «Как и в тот день», – подумала я, невольно оглядываясь на моего спутника. Он выглядел бледным и насмерть перепуганным.
– Ты тут был?
Он вздрогнул от моего вопроса, произнесенного почти шепотом.
– Нет, – поспешно затряс он головой. – Я тут не был.
«Слишком ты поспешно замотал башкой, – отметила я про себя. – Или и в самом деле боишься?»
– Тогда почему ты так нервничаешь?
– А кто вас знает, – проворчал он. – Может, вы извращенцы. Может, вы меня тащите в притон…
– Ох, вот уж про это не надо, – попросила я насмешливо. – Сдается мне, ты и сам нас способен затащить в какой угодно притон, и при этом удивлены будем мы, а не ты.
– Вы, тетенька, все выдумываете!
– А фотографии? – напомнила я. – Ты на них не производишь впечатления человека, недовольного жизнью!
Ванцов открыл дверь и жестом пригласил нас внутрь:
– Прошу!
Мы вошли. Парень окончательно растерялся, теперь он пытался сделать вид, что здесь в первый раз, но по его глазам я без особенного труда догадалась, что это не так.
– Поставь чайник, – попросила я его.
Он уверенно шагнул в сторону кухни. «Ну, вот, что и требовалось доказать…»
Поймав мой взгляд, он приостановился и спросил капризным голосом:
– А где тут кухня?
– А я подумала было, что ты знаешь об этом лучше меня… Я-то тут, в отличие от тебя, нахожусь впервые…
Ванцов взглядом показал на кухню. Чтобы туда попасть, надо было пройти по коридору, мимо того самого места, где была убита Маша.
Я не сводила с него глаз.
Проходя мимо зеркала, около которого Игорь нашел труп своей жены, мальчишка вздрогнул и втянул голову в плечи. Опасливо обойдя это место, он облегченно вздохнул и пошел дальше.
– Зачем ты его притащила? – спросил Ванцов.
– Чтобы было кому ставить чайник, – усмехнулась я. – Всему свое время, да? Я думаю, сюда придется пригласить еще несколько человек. Чтобы понять все это до конца… Но сначала я попытаюсь найти это.
– Да что?
– Ванцов, как ты думаешь, женщина, которая мучается внутренними противоречиями, должна кому-то поверять то, что ее мучает? Вернее, скорее не кому-то, а чему-то?
– Ага, – догадался Ванцов. – Ты говоришь о дневнике?
– Конечно, дорогой. Именно о нем-то я и веду тут речь!
Он усмехнулся. О, эту улыбочку я прекрасно научилась уже понимать! «Чем бы дитя ни тешилось»…
– И что ты там собираешься найти?
– Ванцов, – не выдержала я, – в кухне сейчас находится маленький мальчик с порочными наклонностями. И мне думается, если ты поднапряжешься, то узнаешь от него много интересного про то, как «тешатся» современные детишки! Так что займись этим парнишкой сам, а? Ты же понимаешь, что моя невинность может сильно пострадать от его откровений! А я пока займусь поисками «смысла». Пойдет?
– И при чем тут этот парень?
– При том, что тешился он в обществе одного типа, которого я подозреваю в убийстве Марии Тумановской, – спокойно ответила я.
Больше мне говорить ничего не потребовалось. Ванцов вскочил и рванул на кухню, наконец-то предоставив мне самостоятельность.
* * *
Ну и задача у тебя, Саша!
Я осмотрелась. Комната была обычной, разве что картины на стенах отличали ее от большинства других комнат.
Моя задача была трудной. Было бы глупо думать, что ванцовские «орлы» не обыскали тут каждый уголок, просмотрев все до мельчайших подробностей, но…
Ну, ладно. Не стану я впадать в отчаяние, тем более что во мне проснулась Диана-охотница.
Пробежав беглым взглядом по полкам с книгами, я махнула рукой. Тут все было тщательно проверено, о чем свидетельствовал некоторый беспорядок – том из собрания сочинений Чехова почему-то торчал в обществе красненьких книжиц Вальтера Скотта, а Сэлинджера эти вандалы вообще забросили наверх, к женским романам.
На всякий случай я просмотрела книги, но, как и ожидалось, никакого дневника там не было.
В прикроватной тумбочке притаилась осиротевшая косметика, в основном «Орифлейм», и мне стало ужасно грустно, потому что теперь эта косметика была никому не нужна. Интересно, почему люди так устроены? Они мужественно держатся до тех пор, пока перед их глазами не появится какая-нибудь трогательная мелочь, способная довести их до отчаяния!
Дневника там тоже не было.
Может быть, ты просто ошиблась, Саша? И нет никакого дневника. Или его нашел преступник и уничтожил, как улику.
Я села в кресло и задумалась.
Кресло было почему-то жестким ближе к основанию.
Резать картины я не буду, это уж точно. Придется оставить надежду и согласиться с тем раздражающим меня заверением, что я дитя. Похоже, мы немного проигрываем.
Если я не найду хоть какое-то подтверждение моим безумным догадкам, мы проиграем, как «Аргентина – Ямайка – 5:0!».
Сидеть было совершенно неудобно. Я поерзала в кресле, думая, что же у них там такое, вроде дощечки.
И тут я нащупала нечто вроде кармана. То есть это не было карманом – нет! Это был своеобразный тайник.
Я засунула руку в прорезь и достала черную тетрадь.
Еще не веря в удачу, дрожащими руками открыла первую страницу:
«Неужели я докатилась до такого состояния, что, как юная барышня из девятнадцатого века, поверяю свои мысли бумаге? – прочла я. – Но мое состояние, увы, далеко от чистой незамутненности девушки на выданье… Увы, Маша, увы! Ты необыкновенно распутный и мерзкий человек. Сказать же обо всем этом я могу только этой тетради и, если мой муж когда-нибудь прочтет эти строки, пусть он заранее простит меня за то, что я не сразу решилась освободить его от себя. Все-таки я его очень любила… Но страсти на то и страсти, чтобы уничтожать душу. Итак, закончим это предисловие и вспомним, как все началось. Глупо врать самой себе, что началось все с Валерия Андреевича Михаличева. Я всегда была «двуликим Янусом». Двуликой Машенькой… Великая лицемерка? Нет. Просто иногда в человеческой душе живут двое. Один – чернее черного, а другой – белый и пушистый. Моего черного черта разбудил мой дорогой папа, мир его праху… Или не мир? Не знаю. Сейчас я все склонна простить, потому что сама нуждаюсь в прощении – да и моя история банальна, потом я узнала, что таких историй – много. Я была всего лишь изнасилована родным отцом. Но разница с другими… Она все же есть. Девятилетней Маше это понравилось. Вот ведь дело в чем, а? Девочка-отличница… А эта девочка-отличница, белокурый ангелок, спустя несколько лет пытается соблазнить отчима. И при этом чисто и нежно любит своего жениха, одноклассника Игоря… Игорь вообще для меня всю жизнь – вне конкурса. О, я так ревновала его, так любила, и в то же время… Мне нравилось, когда я унижала себя, потому что одновременно я унижала и его, и этот путь был единственным. Иначе Игоря унизить было никак нельзя. Но я забегаю вперед. Некоторое время черта мне удавалось в себе побеждать добрыми деяниями. Я растворяла его в подвигах, которые творила специально – меня считали ангелом, пришедшим на землю с небес, а я на самом-то деле была чертом, который пытается всего лишь стать человеком… Надо сказать, мне это удавалось. Мои порочные фантазии отравляли мое бедное сознание, но мне удавалось не выпускать их наружу. До тех пор, пока ты не появился, Валерий! То есть не сразу – сначала я парила в небесах, испытывая непередаваемое счастье от того, что он каждый вечер появляется у нас, приносит мне цветы и провожает почти до самого дома. Я чувствовала себя совсем юной или просто человеком, у которого есть тайна… Сейчас-то я понимаю, что меня привлекал еще и глубоко спрятанный на дне глаз огонек порока, который иногда вспыхивал, заставляя меня всматриваться в лицо Валерия внимательнее – а не родственная ли это душа? Как в детской песенке: «У меня есть тайна цвета апельсина». И у тебя есть такая же тайна? А потом состоялось наше первое интимное рандеву, во время которого я узнала о себе довольно странные и неприятные вещи. Еще более странные и более неприятные, чем знала с детства… Но мне надо перевести дух и собраться с силами!»
– Мне тоже, – сказала я, доставая сигарету.
Получалось, что я нашла не просто дневник.
Я нашла исповедь Маши Тумановской и даже не знала, имею ли я право читать это откровение дальше. Все-таки это предназначалось не для моих глаз!
