А Куроедов для начала рассказал о дуэли отцу. Тот диковато глянул на сына:
- Он что, этот твой... - покрутил возле виска, - ...круглый дурак? У него шарики за ролики зашли?
- Я тоже так думал и послал его на три буквы, - соврал сын.
- И что?
- Ничего. Или я должен убить его, или он убьет меня.
- Ну, убить этого дурака по нынешним временам не проблема, задумчиво проговорил Куроедов-старший. - Тьфу, - он сплюнул, - и нет куренка. Но сделать это надо так, чтобы тень, даже тень тени не упала ни на тебя, ни на меня. Эт-то раз. И два - чтобы тебя потом не доставала такая хреновая штука, как совесть. На когда у вас назначено это дурацкое мероприятие?
- На завтра. На девять утра.
- И время дурацкое... Хотя нет, время разумное. В девять утра весь город на работе. Значит, так... В девять утра, а точнее, без пятнадцати девять в бор подъедет один товарищ, ты его знаешь, он тебя - тем более... Он все и приведет к общему знаменателю. Понял? Так что иди и ничего не бойся!
Куроедов знал, как надо действовать.
Через двадцать минут к нему по вызову явился невзрачный щуплый паренек с невыразительным лицом и внешним видом невзрачного бойца. Имелось у него ещё одно достоинство: он без промаха умел стрелять вслепую. Снайпер.
- Задача проста, как куриное яйца, вынутое из кипятка, - сказал ему Куроедов-старший, - снимешь этого стрелка и дело с концом. Лучше - до того, как он узреет моего Гришку. Понятно?
- Понятно, - ответил Куроедову-старшему паренек, хотя ему стукнуло уже тридцать четыре и он прошел огонь и воду.
- Где находится Грязный бор, знаешь?
- Примерно.
- В общем, разберешься, не маленький, - сказал Куроедов, забрался в свой джип "чероки" и укатил - у него и без того было полно дел, поважнее, чем какая-то дуэль. Например, переброска сырой нефти и "нафты" через их район, сулившая большие деньги.
Тут Куроедов-отец допустил ошибку - тридцатичетырехлетний "паренек", совершенно незаменимый в других случаях, на этот раз подкачал: где расположен Грязный бор, он знал, но вот где конкретно встречались дуэлянты, не ведал...
Дуэль началась в его отсутствие.
Куроедов явился уверенный в себе, хотя и был встревожен - а вдруг что-нибудь сорвется?
- Записку написал? - спросил его Малыхин.
- Какую записку?
- Что в своей смерти меня не винишь.
Лоб у Куроедова-младшего сделался мокрым.
- А ты написал, что в своей смерти также просишь?..
- Я-то написал, - перебил его Малыхин. - Давай, пиши. Вот тебе ручка и лист бумаги.
- Предусмотрительный, - посерев лицом, пробормотал Куроедов, взял дрожащими пальцами ручку и сложенный вчетверо листок, вскинул глаза на солнце, путающееся в зловеще-черных макушках сосен.
Он знал, что должен появиться человек и разрешить все его проблемы, но человек не появлялся. "Где же он, где?" - почти кричал про себя Куроедов. Коряво, непослушной рукой, он написал записку, отдал Малыхину, взял у него "свою", прочитал и, сжав губы, спрятал в карман.
Где-то вдалеке послышался шум мотора. Лицо Куроедова посветлело, он едва сдержал в себе желание помчаться навстречу машине. Увидел джип, пробирающийся сквозь кусты. Хотел крикнуть: "Я здесь!" - но удержался. Джип промелькнул среди деревьев и исчез. "Паренек" никак не мог найти место дуэли...
Малыхин тем временем открыл кейс, там лежали спортивные пистолеты, такие знакомые по тренировкам, с потертыми щечками и стволами, с царапинами, историю каждой из которых знали они оба. У всякого оружия есть романтическая история.
- Выбирай любой, - сказал Малыхин.
У Куроедова мелькнула встревоженная мысль: "А вдруг у моего окажется подпиленной мушка?" Он протянул руку к одному пистолету, потом к другому, затем снова к первому. Малыхин, насмешливо щурясь, ждал, он понимал, что происходит в душе его соперника.
- Не бойся, подставки нет, - сказал он. - Бери любой. Оба нормальные.
Куроедов взял один из пистолетов, подкинул его в руке, и, выжидательно поглядев по сторонам, произнес почему-то шепотом:
- Этот.
Малыхин согласно кивнул, отсыпал себе в руку полпачки патронов, остальные в коробке отдал Куроедову. Произнес с легкой усмешкой:
- Стреляться будем до тех пор, пока один из нас не будет убит.
- Может, до первой крови? - спросил Куроедов. - В старые времена, когда Лермонтов дрался под Машуком, стрелялись до первой крови.
- Ты можешь до первой крови, а я - пока не убью, - жестко проговорил Малыхин. Обернулся - где-то неподалеку вновь раздался рокот хорошо отлаженного автомобильного мотора. Не хватало, чтобы их кто-нибудь увидел. Достал из кармана монету-двухрублевку. - Орел или решка? Кто угадает, будет первым.
Гриша Куроедов облизнул губы - тут тоже может быть подвох, обеспокоенно дернул головой - джип опять проехал мимо и исчез. Что же выбрать: решку или орла?
Он не знал, что Малыхин уже решил: он не будет стрелять в Куроедова вообще. Малыхину не хотелось жить. Но и покончить с собою он не мог слышал, что это великий грех, что людей, покончивших с собой, даже не хоронят на кладбище, а выкапывают могилу за оградой. Пусть уж лучше его убьет Куроедов. А Ирка... Ирка пусть поплачет, хоть чуть-чуть...
- Орел или решка? - повторил он вопрос.
- Решка, - облизнул губы Куроедов.
Малыхин швырнул монету вверх, она шлепнулась в рыжую сопревшую хвою.
- Орел, - спокойно констатировал Малыхин. - Мой выстрел - первый.
С удовольствием отметил, что у Куроедова затряслась нижняя губа.
- Стреляться предлагаю с двадцати шагов, - сказал он, не пряча усмешки.
- Давай переиграем, - потребовал Куроедов. - Ты сшельмовал, когда бросал монету.
- Давай переиграем, - спокойно согласился Малыхин, ему было все равно. - Орел или решка?
- Орел! - голос Куроедова вновь дрогнул: он боялся - вдруг на этот раз выпадет решка, вытянул шею, прислушался к мерному жужжащему звуку мотору: и чего этот гад телится, рыскает, плутает и вообще даром жрет отцовский хлеб - он давно должен был сидеть на ветке со снайперской винтовкой. Рот у Куроедова вновь горько поехал в сторону, и он повторил: Орел!
Малыхин бросил монету, она взвилась вверх и почти бесшумно приземлилась на пухлую рыжую хвою. Куроедов побледнел, впился глазами в дольку. Лицо его обмякло.
- Орел, - прошептал он, не веря своему счастью.
- Да, - подтвердил Малыхин.
Больше всего сейчас боялся Куроедов, что Малыхин потребует снова перебросить монету - третий, решающий, как и положено в спорных случаях, раз, но Малыхин спокойно и отрешенно глянул на соперника и произнес одно только слово:
- Стреляй!
Куроедов, кусая губу, несколько раз поднимал пистолет и, чувствуя, как трясется рука, опускал его. Он боялся нажать на спусковой крючок. Не потому, что первый раз стрелял в живого человека, а потому, что опасался промахнуться. Он никогда не думал, что так трудно сделать простое движение пальцем. Ноги у него устали, дрожали, свело икры, губы тряслись. Он не знал, кому молиться в таких случаях, а то бы непременно помолился. По лицу густо тек пот, в ушах звенело. Впрочем, сквозь звон он все пытался уловить совсем уже стихший рокоток джипа - хваленый отцовский подопечный, похоже, решил объехать весь Грязный бор.
Наконец Куроедов задержал дыхание, закусил нижнюю губу, сильно, до крови, и нажал на спусковой крючок. Выстрел был гулким, сильным, ствол пистолета здорово задрало вверх, и Куроедов в ту же секунду понял: он промахнулся.
Пуля с гулким звуком пропорола воздух рядом с головой Малыхина, обожгла жаром щеку и защелкала по веткам, срезая одну за другой. Малыхину показалось, что голова у него дернулась, уходя от пули, но на самом деле он не шелохнулся.
- А-а-а! - закричал Куроедов отчаянно, чувствуя, как страх, обварив у него все внутри, родил такой приступ боли, что от неё могло остановиться сердце. - Ты мне подсунул пустой патрон. А-а-а!
- Неправда, - спокойно, выждав, когда Куроедов замолчит, ответил Малыхин. - Патроны у нас одинаковые. Фабричные.
- А-а-а! - вновь закричал Куроедов. Он выхватил из кармана пачку с патронами и судорожно заперебирал пальцами, словно бы проверял "маслята" на пригодность.
Малыхин поднял пистолет, и крик застрял в горле Куроедова. Он понял: это все.
В следующий миг губы у него жалобно дернулись, но сползли в сторону, в уголках проступили пузыри, и он замахал рукою:
- Не-е-ет!
Он не верил в свою смерть и одновременно боялся.
В ответ Малыхин лишь усмехнулся. Куроедов, облизывая языком губы, торопливо выколупнул из пачки патрон и, передернув затвор пистолета, загнал его в ствол. Хоть руки у него и тряслись, движения были точными, автоматическими, как на соревнованиях.
Малыхин медлил, не стрелял; в плоских от напряжения глазах Куроедова появилась надежда: может, он успеет выстрелить раньше. Ведь законы дуэли, всякое там благородство и прочее, что предусматривают правила дуэли, - все это осталось где-то в прошлом. Главное сейчас для Куроедова было - уцелеть.
