— Возьми пирожное, — предложила Бэннер, протягивая ему завернутое в салфетку пирожное с шоколадным кремом.
— Я лучше возьму тебя, — произнес он, придвигаясь к ней поближе.
— Прямо здесь, на поляне? — вежливо поинтересовалась она.
— На одеяле. Мы исполним языческий обряд — ну, как звучит, а? рассмеялся он.
— Возвышенно. — Она кивнула с серьезным видом.
— Ну, и?.. — Он явно ждал сигнала к действиям.
— И… мне кажется, что лучше будет положить пирожное обратно в корзину… — прошептала она в ответ.
***
Бэннер казалось, что за прошедшие две недели она должна была бы привыкнуть к его прикосновениям, но она обнаружила разницу между прикосновениями любовника и человека, который хочет быть любимым.
В нем проснулась какая-то новая нежность, Бэннер завладела всеми его помыслами, она очаровала его — и он поддался ее очарованию. Каждое прикосновение, каждый взгляд были наполнены обещаниями райского блаженства. А легкие, игривые беседы только подчеркивали глубину и силу взаимных чувств, вместо того чтобы скрывать их.
— Ты знаешь, что у меня все внутри сжимается, когда ты мне улыбаешься? — спрашивал он.
— Я возьму это на заметку, — отвечала Бэннер.
— И что мое сердце бьется, как выброшенная на берег рыба? — говорил он.
— Очень интересно, — улыбалась она.
— И что у меня перехватывает дыхание? — продолжал он.
— Рори, может, тебе стоит обратиться к врачу? — притворно беспокоилась она.
— Эту болезнь не вылечишь, миледи, — грустно отвечал он.
— Ты знаешь, медицина шагнула далеко вперед, — подбадривала его Бэннер.
— Только не в моем случае, — качал он головой. — Если уж врачи до сих пор не научились лечить обыкновенную простуду, то любовную лихорадку они и подавно не вылечат.
— Ну тогда, может быть, тебе пропишут уколы и хотя бы облегчат страдания? — подсказывала она.
— Думаю, я сам как-нибудь перетерплю, — мужественно отвечал он.
— Мой герой, — восторгалась она.
— Твой герой проголодался. — Проза жизни явно брала верх над сантиментами.
— Надо было съесть пирожное, — укоризненно заметила она.
— С тех пор прошла уже целая вечность. Неудивительно, что я умираю с голоду, — капризным тоном жаловался он.
— Но еще рано обедать, — не отступала она.
— Давай совершим набег на кухню, — предложил он.
— Если ты меня любишь, то не будешь раздражать кухарку, — заявила она. — Ей вот-вот исполнится шестьдесят один год. Она заслужила, чтобы ее пожалели.
— Нет человека, который любил бы сильней, чем я! — воскликнул он. — Я готов на любые жертвы!
— Очень хорошо, — похвалила его Бэннер.
— Я тихонько прокрадусь на кухню… — мечтал он, шепча себе под нос.
***
Они проводили ночи в ее маленьком коттедже — теплые, волшебные ночи, полные любви и возрастающего желания. Обычно Рори просыпался первым, но в это утро, проснувшись, он увидел Бэннер, которая сидела, прислонившись к медной спинке кровати, с блокнотом на коленях.
— Что это ты делаешь? — сонно спросил он.
Она долго не отвечала, только угольный карандаш у нее в руках порхал по бумаге. Затем она с улыбкой подняла глаза, засунула карандаш за ухо и повернула блокнот так, чтобы он видел рисунок.
— Рисую тебя, — заявила она.
Буквально несколькими плавными линиями с чуть обозначенными тенями она изобразила Рори — он лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку. Простыня едва прикрывала его бедра, а солнечный свет рисовал на его загорелом теле причудливые узоры из бликов и теней.
Рори долго рассматривал набросок, постепенно просыпаясь. Сначала его изумило то, что она смогла создать столь точный портрет с помощью нескольких линий и штрихов. А потом его сильнее, чем прежде, поразило необыкновенное сходство между ним, Рори Стюартом, и вымышленным Джентльменом с Юга.
— Это я? — наконец нерешительно спросил он, понимая, что на рисунке его лицо много выразительнее, чем в действительности.
— Да, ты, — ответила Бэннер. — Когда ты спишь, ты такой беззащитный.
Он с любопытством взглянул на нее.
— И поэтому ты решила меня нарисовать? — поинтересовался он.
— Надеюсь, ты не против? — извиняющимся тоном проговорила она.
Он немного подумал, прежде чем ответить:
— Нет, я не против. В конце концов, я ведь тоже видел тебя спящей и такой же уязвимой. Но скажи, неужели на самом деле человек спящий так сильно отличается от бодрствующего? — Рори не мог удержаться от этого вопроса — ему действительно было интересно узнать ее мнение на сей счет.
Бэннер отложила в сторону блокнот, поудобней устроилась на кровати и повернулась к нему лицом.
— Если ты хочешь увидеть, как выгладишь, когда бодрствуешь, иди в мастерскую и посмотри на портрет Джентльмена с Юга, — посоветовала она. Это ты, Рори. Не знаю, но он почему-то с самого начала был похож на тебя. Правда, заканчивала я его с мыслями о тебе.
Рори очень хорошо помнил портрет, так как за последнюю пару дней довольно часто смотрел на него.
— Я думаю, что этот портрет — комплимент мне. Ты мне явно польстила, сказал он.
— Вовсе нет. Я нарисовала то, что вижу всякий раз, когда смотрю на тебя, — ответила она серьезным тоном.
Рори тихонько потянул ее к себе.
— Хотел бы я, — прошептал он, — суметь нарисовать тебя так, как я тебя вижу. Но рисовать я совсем не умею, миледи, и даже если бы у меня был талант, то не думаю, что я смог бы нарисовать мою Бэннер.
Он вынул у нее из-за уха карандаш и отложил его в сторону, потом перекатился на спину, увлекая девушку за собой, так что она внезапно оказалась сверху.
— Разве я смог бы нарисовать нежный голос и звонкий смех, не говоря уже об этих невозможно зеленых глазах? Как нарисовать прикосновения, которые уносят меня в рай, и ощущение твоего присутствия рядом, без которого я уже просто не могу жить? Какими красками нарисовать живой ум и искрометный юмор, и крутой нрав, о котором меня предупреждали, но которого я еще пока не заметил?
— Я считаю, — пробормотала она прежде, чем его губы коснулись ее губ, что ты гораздо талантливее, чем сам думаешь…
***
Через некоторое время она спросила:
— А кто тебя предупреждал о том, что у меня крутой нрав?
— Джейк, разумеется, — поспешно сообщил Рори.
— У, змей вероломный! И что он тебе сказал? — поинтересовалась Бэннер.
— Сказал, что ты можешь содрать кожу даже с человека, одетого в доспехи, стоя от него на расстоянии двадцати шагов и не повышая голоса, послушно ответил Рори.
— Он преувеличивает, — твердо заявила Бэннер.
— Он говорит, что это еще мягко сказано, — доложил Рори.
— Слушай его больше, — скептически заметила девушка.
— Ну, я, разумеется, заступился за тебя, — вставил Рори.
— Что ты говоришь? — съехидничала она.
— Конечно. Я сказал ему, что моя леди не способна на такое, возмутился Рори.
— Спасибо. — Она, казалось, искренне его поблагодарила.
— Когда она будет сдирать кожу с закованного в латы человека, то не только не повысит голоса, но обязательно будет улыбаться. — Рори точно повторял слова Клермона.
— Откуда ты знаешь? — удивилась Бэннер. — На тебя я пока не сердилась.
— Просто знаю, и все, — заявил Рори. — У меня давно впечатление, что я сижу на бочке с порохом.
— Почему я слышу виноватые нотки в твоем голосе? — удивилась она.
— Представления не имею, — оправдывался он.
— Рори?.. — одернула она его.
— Миледи?.. — ответил он таким же тоном.
— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — обиженно спросила она.
— Нет, сейчас ничего, — объявил он.
— Ты выглядишь, как мальчишка, которого застукали за банкой варенья, холодно заметила она.
— Нет, я выгляжу, как человек, который сидит на бочке с порохом, — не согласился Рори и добавил:
— Но пока я не собираюсь доверять тебе спички.
— Ты заставляешь меня нервничать, — волновалась Бэннер.
— Зато ты теперь знаешь, как чувствую себя я, — сообщил Рори, хмурясь.
— Думаю, нам лучше эту бочку сразу взорвать, — предложила она.
— Ты правда так думаешь? — удивилась она. — Я бы все-таки предпочел, чтобы она никогда не взрывалась.
— Рори!.. — пожурила его Бэннер.
— Поверь мне и успокойся, — попросил он.
— Ну, как я могу успокоиться, — не понимала она, — если ты считаешь, что это выведет меня из себя?
— Я не считаю, что это выведет тебя из себя. Я уверен, что так и будет, — с нажимом заявил он.
— Так, с каждой минутой ситуация становится все хуже, — с угрозой пробормотала она.
— Бэннер, я взываю к твоему терпению, — взмолился он.
— Как это понимать? — не на шутку рассердилась она.
— Ну, понимаешь, когда я сознаюсь тебе в своем ужасном преступлении, сказал он, — ты сразу вспомнишь, что собиралась меня удивить тем, что не выйдешь из себя, что сможешь держать себя в руках…
